Крылья (СИ) - Славина Ирена (книги без сокращений TXT) 📗
Я сделал большой глоток виски.
— У нас прекрасные отношения, но не думаю, что она влюблена.
Кор расхохотался так, что едва не свалился со стула.
— Ты слепой, вот что. Хочешь сказать, что она не смотрит на тебя вот так? — Кор придвигает своё лицо поближе и таращится на меня, не мигая, как кобра. — Или хочешь сказать, что она не трахается с тобой так отчаянно, как будто она под дозой экстази? Не ведёт себя странно, не ходит за тобой по пятам, не ютится у тебя на руках, как ребёнок, всё свободное время?
Мне нечего сказать, я сижу, потрясенный этим новым предположением.
— Понаблюдай за ней, это безумно интересно, fra, — подмигивает Кор. — Инсанья у тебя прямо под носом, так близко, что можно разрезать на предметном стекле на тонкие слои и рассмотреть в микроскоп. Оно стоит того.
Кор улыбается в рыжую бороду. Могу поспорить, точно такая же улыбка была на устах Змея-искусителя в тот момент, когда он предложил Еве яблоко.
***
Я был сам не свой остаток вечера. Мы с Катриной вернулись домой, уставшие и немного пьяные. Я пошел за ней в душевую и наблюдал, как она моет шампунем свои восхитительные волосы. Пена текла по её обнаженной груди.
— Ты влюблена в меня? — спросил я.
— Подожди, ничего не слышу, — она еще минутку поторчала под горячими струями, потом выключила воду и завернулась в полотенце.
— Ты влюблена в меня?
Катрина застыла на месте, обдумывая вопрос.
«Не знаю, а что?» или «ну и вопросы на ночь глядя...» — я ожидал чего-то этакого. Вместо этого она молча вытерла волосы, повесила полотенце на крючок, прижалась ко мне как-то особенно беззащитно и ответила:
— По уши.
***
В ту ночь мы не спали. Я признался ей, что никогда никого не любил и не уверен, что смогу. Катрина приняла эту откровенность спокойно, без истерик. Даже с каким-то энтузиазмом.
— Ничего страшного. Моей любви хватит на нас обоих.
Я еще никогда не обладал телом более щедрым, ласковым и неутомимым. И у меня были основания думать, что она чувствует нечто гораздо большее, чем просто возбуждение, чем просто удовольствие, чем просто гормональный шторм — нечто гораздо большее, чем испытывают десульторы, предаваясь сексуальным утехам. Мне не терпелось понять, что именно.
Я лелеял её в руках, перебирал её волосы и изводил вопросами, а она рассказывала о том, во что мне с трудом верилось. Некоторые из её фраз засели в моей памяти так, что я до сих пор помню их слово в слово.
— Когда ты спишь с человеком, которого любишь — то это не просто секс, это... — она делает паузу, выискивая подходящие для метафоры слова. — Это как пропускать через себя космос. Ага, этот самый космос. Все эти охрениллионы тонн материи, антиматерии, фотоны, гравитоны, волны, дыры, тыры-пыры... Так вот, когда я занимаюсь с тобой любовью, то чувствую, что я — то самое узкое место в огромных-огромных песочных часах... Только в этих часах не песок. А космос. Ты меня понимаешь?
Я не понимал.
— А если бы ты меня не любила?
— Тогда бы мы просто трахались, — пожимает плечами Катрина. — Как звери. Это не то.
Всё это не укладывается в моей голове, мой внутренний ученый-испытатель рвёт на себе волосы при одной мысли о том, что его подопытный ощущает и понимает нечто, что не в состоянии постичь он сам...
— В самом деле такая ощутимая разница?
— Колоссальная, — говорит она, забираясь на меня верхом.
***
Той ночью я сгрыз яблоко, врученное мне Змеем, до самой сердцевины. Его горькая мякоть до сих пор саднит у меня в горле... Катрина внезапно перестала быть девушкой, с которой мне просто нравилось проводить всё своё время. Отныне я невольно видел в ней объект эксперимента — гораздо более интересного, чем она сама.
Мне взбрело в голову исследовать то чувство, которое заставляет одно человеческое существо биться в эмоциональной агонии при виде другого существа — чужого существа, незнакомого, неизведанного, скрывающего в себе таинственный и не факт, что благородный коктейль физических и психических свойств.
Мне захотелось увидеть воочию, как Инсанья заставляет человека вести себя неадекватно, как она охватывает невероятно широкий спектр человеческих эмоций и активирует в мозгу невероятно большое количество зон, но при этом остается неуловимой для биохимических и любых других тестов.
С хладнокровностью ученого, проводящего опыты на животных, я решил понаблюдать, как мои слова и поступки могут действовать на Катрину, как одно моё присутствие может доводить частоту её сердцебиения до ста шестидесяти ударов в минуту, как меняется её настроение в зависимости от того, глажу ли я её по шёрстке или забываю о ней.
Однажды я исчез, ни о чем не предупредив её. Это тоже было частью эксперимента. Потом, неделю спустя, снова объявился, обнаружив при этом, что проявления её «болезни» стали интенсивней в несколько раз. Катрина расплакалась, когда услышала мой голос в трубке.
Я начал изучать любовь в исполнении Катрины всё свободное от работы время. Исчезал, как только утомлялся от её непостижимого обожания. Потом возвращался, чтобы снова иметь удовольствие лицезреть её нелогичное поведение, её странные нерациональные поступки, продиктованные этой самой любовью ко мне. Катрина могла пропустить неделю учебы в университете, если меня сваливал с ног банальный грипп. Она с легкостью могла отказаться от конференции, которую ждала полгода, если вдруг обнаруживала, что не вынесет пяти дней разлуки со мной. Она даже согласилась прыгнуть с парашютом только потому, что я просил её об этом, хотя она очень страдала от боязни высоты. Её мозг словно переставал мыслить логично, когда речь заходила о моих потребностях или желаниях.
В 2007, три года спустя, мой прыжок начал подходить к концу. Я чувствовал, как начинают рваться нити, удерживающие меня в теле японца Эйджи. Меня стали мучать лихорадка и страшная слабость. Катрина не могла не заметить, что со мной что-то не так. Она умоляла меня обратиться к врачу, наблюдая мои частые обмороки, ненормальную бледность и вялость. Но я только отшучивался в ответ. Потом до меня дошло, что однажды ночью меня может просто выкинуть из этого тела, и тогда Катрина проснётся утром с трупом в кровати. Толкнуть её на это я не смог бы даже под дулом пистолета.
Я поставил её перед фактом, что равнодушен к ней и больше не хочу этих отношений. Но Катрина даже слушать не стала, списала всё на мою болезнь и заявила, что не оставит меня, пока я не выздоровею. Тогда я просто утрамбовал пожитки в чемодан и улетел домой в Швейцарию. Катрина быстро найдёт мне замену. Очередь ухажеров выстроится к ней, как только я унесу свою японскую задницу. Уж в этом я не сомневался.
Большинство десульторов не выносит «заключительную фазу». Ждать, пока душа, выпадет из тела сама, как больной зуб, — мучительная, бессмысленная жертва. Гораздо проще выдернуть «зуб» одним верным, резким движением. Я не стал исключением. В Уайдбеке мне предложили несколько способов завершения «прыжка»: смертельная инъекция в клинике, ожидание самостоятельного разрешения или падение с вертолёта на бренную землю. У первого способа были сложности с легализацией смерти: внезапно «умерший» пациент мог поставить под удар благополучие нашей клиники. Второй — мог занять слишком много времени. Третий способ мне представили как идеальный: тело ударяется о землю с такой силой и скоростью, что ты умираешь раньше, чем успеешь почувствовать боль. Ко всему прочему, моё временное тело было прочно связано с Уайдбеком: банковские счета, страховые полисы, документы на имущество, и Уайдбеку было куда проще не устраивать предумышленное «убийство» в стенах клиники, а организовать «несчастный случай» во время прыжков с парашютом.
— Если нервы позволяют прыгнуть с вертолета, то безусловно это предпочтительнее, чем умертвлять тебя в клинике Уайдбека, а потом проводить твоё тело через процедуру внутреннего клинического разбирательства: меньше проблем нам всем, — объяснила мне Никтея, она же сестра моего отца, она же генеральный директор Уайдбека.
