Крылья (СИ) - Славина Ирена (книги без сокращений TXT) 📗
Снова черноволосая... Лежит на животе, и я склоняюсь над ней, протягивая к её шее вспотевшие ладони...
Padre nostro…
Мои пальцы крепко впиваются в обивку кресла. Если я буду продолжать нажим, то они просто сломаются в суставах... Такого совпадения просто не может быть.
Мария-Хелен показывает пальцем вверх, капитан Скотт поднимает глаза и видит... человеческую фигуру на подоконнике многоэтажного здания. То ли офисный центр, то ли гостиница. И в этот момент фигура делает шаг.
***
Случайности? Нет никаких случайностей... Меня настигло ослепительное, как вспышка прожектора, знание, что однажды все камни будут собраны, все счета оплачены, любая добродетель вознаграждена и любое преступление — отомщено. Потому что случилось немыслимое: в третьем прыжке моя душа выбрала тело того человека, который однажды стал свидетелем смерти Катрины. Если и существовал в мире бумеранг Вселенского Возмездия, то более подходящую мишень, чем я, сложно было вообразить.
Мозг Нейтана Скотта бережно откопал все подробности и передал мне: «Возьми, приятель. Кажется, это имеет к тебе какое-то отношение. И перед просмотром лучше сядь».
Катрина упала с высоты девятого этажа прямо на проезжую часть. Зеваки еще не успели испустить вопль ужаса, а Скотт уже проделал половину пути до распластанного на дороге тела. Та самая молниеносная реакция, выработанная за годы работы копом. Он знал, что вероятность того, что человек выжил, смехотворна, но если, Иисусе, выжил, то под колесами проезжающих автомобилей ему точно делать нечего. Единственное, чего боялся Скотт, — что жене станет плохо. Мария-Хелен недавно перенесла инсульт. «Эта нелепая невыносимая жизнь. После того, как смерть заглянет тебе в лицо, начинаешь наконец делать то, что всегда отодвигал на потом: привозишь жену в эту чёртову Европу, поглазеть на все эти фрески, полотна, и дома с уродливыми вычурными крышами, а тут бах... снова смерть. Прямо посреди улицы, над отполированной брусчаткой которой вы пять минут назад умилялись, как дети. Можно было бы просто взять жену под руку и увести отсюда, но не оставить же... «Мэри, детка, ты только не подходи сюда, просто стой там, где стоишь!»
Господи милосердный. Девчонка. Мелкая совсем. И что же за дерьмо такое приключилось в её жизни, что превращение в отбивную показалось самым оптимальным вариантом? Сломанные руки и ноги, раздробленные таз и грудная клетка, голова в липкой багровой луже.
Лица не видно (и слава богу...), только волна чёрных блестящих волос и окровавленная мочка уха. Вдавливаю пальцы в ямку на шее. Пульсации нет. Да и разве может быть... Восьмой или какой там этаж... Всё.
Подбегают люди, что-то молотят по-итальянски, нихрена не понимаю. «Чего? Да-да... Умерла. Морте. Вызывайте девять-один-один или кто тут у вас трупы убирает... Мэри, я здесь!»
Припоминаю, что после случившегося чета Скоттов изменила планы и провела вечер в ближайшей траттории, где капитан снимал стресс шотландским виски и незаметно подливал вино жене.
Я сидел в кресле за столом, не в силах перестать вытаскивать из памяти Скотта все эти леденящие душу детали. Я узнал одежду, которая была на Катрине, тонкий золотой браслет, мой подарок, на правом запястье, татуировка на бугорке последнего шейного позвонка. Тонкие руки, узкие бёдра, волосы, запах которых я помню до сих пор. И вот теперь... Это восхитительное тело сломали, как картонный паззл, перемешали и рассыпали по брусчатке...
Сломал, перемешал, рассыпал. Я.
В Швейцарию я вернулся, постарев на сто лет.
***
— Милый, всё в порядке? Ты выглядишь неважно. Тебе надо лучше есть. Тело еще не вполне восстановилось после кровопотери. Как учеба? Мне звонили из университета, интересовались, где ты. Ты пропустил неделю учебы? Где был? — мама наряжает гостиную к празднику и параллельно ведёт ненавязчивый допрос. Всюду коробки с ёлочными украшениями и рулоны упаковочной бумаги.
— В Праге.
Её рука с ёлочной игрушкой замирает в воздухе. Она прекрасно знает, откуда та девушка, которой предназначалось кольцо от Тиффани... И конечно же сообразила, что я ездил в Чехию не пиво дегустировать.
Мама спускается с лесенки, приставленной к огромной ёлке, которую непонятно как втащили в эту гостиную, — и кладёт руки мне на плечи:
— Мы уже говорили об этом миллион раз, и я знаю, что о мертвых либо хорошо, либо никак, но... в том, что случилось, виноват не только ты. Она тоже. И все мы, если уж на чистоту... Мы должны были предупредить тебя заранее, чем может закончиться любовная горячка... Подай мне вон ту коробку, дорогой...
Я передаю ей коробку с огромными стеклянными шарами.
— Есть еще что-то, что тебя беспокоит?
— Остаточные реакции. Я постоянно... вижу мёртвое тело, которое... однажды видел Скотт, — запинаясь произношу я.
— Ох, да, — кивает мама. — Он же был полицейским и всё такое... Мне жаль, сынок. К сожалению, нет никого способа избавиться от остаточных реакций.
— Кого тут беспокоят остаточные реакции? — в гостиную въезжает бородатый дед на инвалидном кресле. Я всё не могу привыкнуть к новой оболочке Альцедо: безногий старик шестидесяти лет, тело которого Неофрон притащил аж из Афганистана.
— Знаете, над чем сейчас колдуют в Департаменте разработок Уайдбека? Над препаратом, который сможет гасить остаточные реакции! Укололся — и прощай призраки прошлого! — сияет мой младший брат.
Он третий год изучает химию в университете Женевы, а оставшееся время околачивается в исследовательских лабораториях Уайдбека. Фармацевтика — его любимая тема для разговоров.
— Да вы там просто маленькие Гарри Поттеры, я смотрю... Я первый в очередь на пробную партию.
— Не вопрос, — кивает Альцедо, срывая с ёлки имбирную печеньку, — правда еще годика три подождать придется.
— Альцедо! Не ешь моё печенье! — ворчит мама.
— А то, что, надаешь по рукам бедному инвалиду? — хихикает Альцедо.
— Еще как надаю.
Я обожаю эти милые семейные перепалки. Особенно накануне Рождества. Особенно, когда ты почти разучился веселиться...
***
К вечеру почти вся семья была в сборе: наконец разделался с делами и приехал отец. Явился Кор, разряженный в белоснежную рубашку и галстук. Диомедея опаздывала, но клялась по телефону, что точно явится домой до полуночи...
В очередном прыжке Кору досталось тело престарелого боксера.
— Сидит, как влитой, — ржет Кор, крутясь перед нами, как школьница перед зеркалом. — Даже не знаю, хватит ли у меня когда-нибудь силёнок расстаться с ним.
Гормонотерапия и восстановительное лечение способны привести в порядок практически любую оболочку. После нескольких месяцев, проведенных в реабилитационном центре, Кор выглядит от силы лет на тридцать пять, хотя телу около пятидесяти. Его лицо тоже больше не принадлежит боксеру: на нем ни единого шрама. С тела удалили все отметины, которые могли бы повесить на нового хозяина проблемы прежнего владельца: шрамы, родинки, татуировки. Необычно и даже немного пугающе — видеть лицо без единого изъяна. Впрочем я уже привык, потому что в зеркале вижу такое же.
— Отличное тело, милый, — кивает мама. — Ну хоть кто-то в этой семье нормальное ест. Садитесь за стол.
— Как твоя новая оболочка, Крис? — подхватывает тему Кор. — По расплющенной узкоглазенькой не сильно скучаешь?
За столом воцаряется глубокая тишина. Родители переглядываются. Я откладываю вилку.
— Что ты сказал? — багровею я.
— А что я сказал? — щурится Кор. — Вообще-то я имел в виду твою предыдущую японскую задницу, которую размазало по склону горы. А ты что подумал?
— Парни, давайте сменим тему, — командует отец. — Где Пенгфей? Почему этот трудяга еще не за столом? Святые угодники, какой гусь, я срочно должен узнать, как он его приготовил...
— О да, гусь! — закатывает глаза мама. — Пенгфей пёк его добрых четыре часа, и я чуть не умерла от этого аромата...
Они пытаются разрядить обстановку весёлой болтовней, но я почти ничего не слышу. Я не свожу взгляда с Кора: я точно знаю, ЧТО он имел в виду. История с Катриной наверняка долетела и до его ушей...
