Другая жизнь (СИ) - "Haruka85" (читаем книги .txt) 📗
Тома не заметил, как и когда мужчина-Эрик превозобладал.
«Не стоило ли рискнуть? — вот этот вопрос раз за разом задавал себе Томашевский всю эту неделю. — Ради всего, что было».
Чего же проще — уступить, позволить, в тысячный раз сказать себе «надо». Тома не хотел рисковать, уступать не хотел, не хотел лгать. Он мог бы это, жизнь научила, мог с кем угодно, но с Эриком — нет. Единственным правильным выходом снова и снова представало бегство. Однако, что-то неизъяснимое с такой силой тянуло назад, что сопротивляться было невозможно.
Сергей не знал, зачем, и не знал, почему, но он ехал домой. Странная штука — надежда, она способна из руин любой мечты по обломкам кирпичиков, по крошками и пылинкам выстроить шанс, невероятный в своей правдоподобности. На что конкретно надеялся, Томашевский тоже не знал. Только призрачная мысль о том, что всё поправимо, гнала его туда, где оставался единственный человек, который был ему дорог, и последний человек, которому, быть может, ещё, в итоге, был нужен он сам.
«Всё образуется. Всё проходит. И это тоже пройдёт…»
— Тома, дорогой… — такси Томашевского уже свернуло на узкую, малооживлённую улочку неподалёку от дома.
— Вадим? — в том, что именно этот человек дозвонился первым на телефон, который был вне доступа почти неделю, Сергею померещился недобрый знак.
— Томка, ты мне нужен в клубе. Сегодня. Сейчас.
— Я не могу.
— Тома…
— Послушай, я неделю не был дома, я еду из аэропорта, я летел четыре часа.
— Мне плевать, дорогой! — капризно заявил Барышев.
— И мне плевать. Я не гожусь даже на роль диванной подушки, Вадим. Вчера я выпил столько, что мне кажется, я до сих пор пьян.
— Бедная, бедная твоя головушка! — ни грамма сочувствия. — Тем лучше. Здесь найдётся, чем поправить твоё здоровье. Наш бармен знает толк в снятии похмельного синдрома.
— Вадь, я уже почти у себя. Давай, завтра хотя бы.
— Сегодня, Серёжа. Сейчас. И не забывай, ты мне должен! — отбой.
Довольный таксист выписал на дороге крутой разворот, и помчался обратно.
«Плевать… Ты мне должен!»
Томашевский был зол — тот редкий для него случай, когда агрессия направлена сразу на всех. Он знал, что пройдёт час или два, буря эмоций схлынет, и кроме опустошения и подавленности останется только желание бросить всё и уйти туда, где нет никого и ничего. Это потом.
А сейчас, как волк, загнанный охотниками в центр узкого круга, Сергей был готов явить себя миру во всей неприглядности своей натуры.
— Где Вадим? — вместо приветствия Томашевский швырнул тяжёлую сумку под ноги охраннику.
— Вас проводят.
Барышев сидел на низком диванчике, меланхолично подперев ладонью щёку, и соизволил обратить внимание на Томашевского только тогда, когда тот подошёл настолько близко, что заслонил своей фигурой обзор на зал.
— Садись, — Сергей едва ли услышал это слово, скорее, прочитал по губам, уловил по невнятному движению плечами.
Он повиновался молча, без возражений. Здесь и сейчас он более не принадлежал себе.
— Ближе, — добавил Вадим, упорно разглядывая танцующих поодаль людей. — Ещё!
Тома придвинулся вплотную.
— Целуй меня.
Тома едва коснулся губами щеки Барышева и тут же отпрянул, борясь с желанием отереть рот. Ощущение неожиданное, странное: разгорячённая, мягкая кожа, и Вадим — не манекен, не мраморная кукла с лицом мертвеца — человек, живой, теплокровный.
— Ты что же, нормально целоваться не умеешь? — отчётливо произнёс Вадим и лишь слегка покосился на Тому из-под накрашенных ресниц.
— Ты говорил, что предпочитаешь приват, разве нет?
— Тома, ты не мог бы прекратить болтать и сделать то, о чём я тебя прошу?
«Надо», — Томашевский безропотно встал с дивана и пересел на колени к Вадиму, положил ладони на грудь, вдохнул в побольше воздуха и поцеловал по-настоящему, по всем правилам — глубоко, технично и, должно быть, даже красиво, отсчитывая про себя секунды. Вадим не отвечал.
— Достаточно? — спросил Тома, когда счёт перевалил за тридцать, а безучастность Вадима осталась всё такой же вопиющей.
— Обними меня? — доля сомнения в интонации придала приказу Барышева оттенок просьбы.
— Как? — не понял Серёжа, но всё-таки обвил руками шею неприятно близкого сейчас человека.
— Да, вот так… — прозвучал жаркий шёпот у самого уха, а потом встречное объятие сковало тело Томашевского повыше талии и опрокинуло его центр тяжести на грудь к Барышеву. — Вот так, мой хороший. Вот так…
Содрогаясь от внутреннего протеста, Сергей не сопротивлялся, когда чужая ладонь примостила его голову на чужом же плече, и, немного погодя, задумчиво двинулась по его спине сверху вниз. Потом ещё и ещё, забираясь всё выше, к плечам, шее, волосам. Так гладят кота, клубком свернувшегося на коленях: задумчиво и осторожно.
Тома не мог сдержать содрогания, когда холодные (вот она — змеиная сущность), чуть влажные пальцы коснулись щеки, невесомо погладили нежную кожу век, обвели контур губ.
— Поцелуй меня снова, Тома. Поцелуй так, будто ты любишь меня.
— Зачем? — Томашевский приподнялся, вглядываясь в лицо своего мучителя.
— Зачем тебе это?
— Хочу! — Барышев забавно вскинул брови, и его улыбка потеплела, проявляя на лице выражение человечности. — Считай, что я сегодня именинник, и мне ни в чём нельзя отказывать!
Не произнося больше ни слова, Томашевский потянулся губами к губам Вадима: «Как будто люблю?» — если бы он мог хотя бы вспомнить, как это. Когда-то, он помнил, была любовь, была так давно, что казалась неправдой. Тома не мог любить Вадима, не мог придумать себе, что любит его. Если бы он мог представить на месте Вадима того, кого действительно любит… Пустота.
«Эрик…» — воспоминание о его неловком, порывистом недопоцелуе отдалось горячей вспышкой в груди.
«Эрик…» — его Тома мог бы любить. Единственного человека, рядом с которым всегда спокойно, единственного человека, с которым Сергей мог оставаться самим собой. Впрочем, нет, уже не мог. Не мог.
«Эрик…» — дымное лиловое марево в оттенках сумасшествия. Руки — чужие. Везде.
«Как будто люблю».
Чужие губы…
Поцелуй вышел что надо. Томашевский оторвался от Вадима, когда давно уже сбился со счёта, распахнул глаза и словно из темноты на свет вышел; он окинул зал чумным взглядом, едва различающим очертания людей и предметов.
«Эрик…»
Эрик, бледный, как привидение, в искусственном свете ламп, стоял без движения прямо напротив и смотрел на Сергея, будто не веря в реальность происходящего. Он был пьян, это угадывалось в десятках мелочей, пьян так сильно, что едва стоял на ногах.
Он был расхристан и встрёпан, и юный сучёныш Марик, властно притянутый к его обнажённой груди, излучал такое знакомое Томе блядское победное довольство…
Тома, такой же бледный, в том же искусственном свете ламп, разорвав поцелуй и оставаясь на коленях партнёра, обернулся. Он замер каменным изваянием и смотрел на Эрика, пытаясь убедить себя, что глаза обманывают его. Он не был так пьян, но перед глазами плыло, а нереальность зрелища ставила под сомнение любые доводы разума.
Тома облизнул вспухшие губы, понимая, что выглядит сейчас, как шлюха, а рыжий змей Вадим, крепко прижав его к своему телу, излучал незнакомое Эрику самодовольное удовлетворение…
====== “Свободные отношения” – Глава 1 ======
В свои полные двадцать девять лет Сергей Валентинович Томашевский считал, что хотя и был наивным непростительно долго, но от иллюзий излечился полностью. Если бы кому-то пришло в голову спросить его о том, есть ли на свете счастье, он с уверенностью ответил бы, что подобной материи в мире не встречал. Более того, весь опыт этого утомлённого жизнью человека доказывал, что для таких, как он, шансов на счастье нет, и чем больше будет предпринято попыток отыскать вожделенное, поймать, удержать или, на худой конец, выдумать, тем больнее реальность приложит о грешную землю — рано или поздно, но обязательно.
