Сердце мое - Лоуэлл Элизабет (книга жизни .txt) 📗

Элизабет Лоуэлл

Сердце мое

Глава 1

Меньше всего на свете Шелли Уайлд ожидала, что вдруг столкнется в этом предельно упорядоченном, отделанном бархатом и позолотой доме своей клиентки с таким человеком, как Кейн Ремингтон.

Дело было даже не в том, что отнюдь не по вине Шелли кругом поразвесили репродукции со старинных французских картин. На сей раз Шелли не могла себя ни в чем упрекнуть: она честно сделала все, что было в ее силах, — разве что только не приставила пистолет к голове Джо-Линн, набитой исключительно стильными, «модными» идеями, и не потребовала, чтобы заказчица привела свой дом хоть в какое-то соответствие со строгим изяществом парков тихоокеанского побережья — местности, где он находился.

Край этот был удивительно красив.

Безоблачное, ярко-голубое небо… На западе сухие склоны гор круто спускались к величественному океану. Выгоревшая, потерявшая первоначальный нежно-изумрудный цвет под южным солнцем Калифорнии, трава на склонах холмов под дуновением ветра колыхалась — словно эхо, подражающее движению волн.

И все это: океанские просторы, водная гладь, ветер и сама земля — не покорялось даже самым роскошным, богато отделанным домам, стоявшим на вершинах холмов.

«Слава Богу, хоть архитектор знал толк в работе», — подумала Шелли. Действительно, место для дома выбрано замечательное, да и выстроен он со вкусом. «Жаль только, что о вкусе моей клиентки можно сказать совершенно противоположное», — вздохнув, призналась себе Шелли.

Воздух внутри дома охлаждался и отфильтровывался целой системой кондиционеров. При этом он терял всякий запах, а вместе с тем и индивидуальность — так мог «пахнуть» воздух в отелях в любом месте мира.

А снаружи пел ветер — горячий, живой, напоенный ароматами чапарали (Чапараль, или чапарель, — заросли сухоустойчивых вечнозеленых жестколистных кустарников в Северной Америке. — Здесь и далее примеч. пер.) тайнами засушливой, дикой, непокорной земли. Шелли еле сдержалась, чтобы не отдернуть тяжелые портьеры и не раскрыть раздвижные стеклянные двери, ведущие на террасу из красного дерева, расположенную прямо над морем.

Будь только ее воля — как бы она смогла обставить и украсить этот дом! Он стал бы настоящим произведением искусства — его основные цвета гармонировали бы с царящей вокруг первозданной природой.

Но руки Шелли были прочно связаны. Ее клиентка — недавно разведенная дама по имени Джо-Линн — настаивала на определенном типе декора для дома, сданного ей в аренду. Чтобы все без исключения в нем было привычно и; модно — никаких новшеств и неожиданностей, чтобы любой безделушке, картинке или украшению все непременно рукоплескали как вещи, явно сделанной со вкусом.

Если же гости не нарекали тот или иной предмет «модным» или «стильным», то Джо-Линн просто не знала, что и подумать.

«И все же, несмотря на все людские старания, — пришла в голову Шелли веселая мысль, — к самой кромке тихоокеанского берега на всем его протяжении еще не прикрепили табличек с именем какого-нибудь знаменитого дизайнера».

Итак, вместо картин Элсворта Келли и мебели в стиле Сааринена (Элиель Сааринен — финский архитектор, считающийся основоположником национального романтизма в финской архитектуре.), которые, несомненно, выбрала бы Шелли для интерьера, Джо-Линн потребовала, чтобы во внутреннем убранстве этого ультрасовременного и многоуровневого дома из стекла и бетона господствовали причудливые завитушки и чересчур симметричные, напыщенные изгибы, характерные для эпохи Людовика Четырнадцатого.

А этот выбор определял уже и все остальное. Следствием его стали и тяжелая бархатная драпировка, заслонявшая прекрасные океанские просторы, и взятая напрокат хрустальная люстра, которая довольно странно смотрелась на пропускающем солнечные лучи потолке столовой.

«А попробуй только что-нибудь возрази. Удивительно еще, как это Джо-Линн не заставила владельца земельного участка побелить солнечные лучи, — подумала Шелли. — Или позолотить».

Вздохнув и тихонько выругавшись, Шелли отложила в сторону блокнот. На этот раз не было надобности отмечать в нем те явные или скрытые черты характера клиента, ориентируясь на которые Шелли пыталась подобрать наиболее удачные штрихи, завершающие оформление интерьера. Какова бы ни была индивидуальность Джо-Линн, эта женщина ее тщательно скрывала.

Конечно, внутреннее убранство дома было выполнено великолепно, но без малейшей оригинальности. Все достаточно красиво, но очень уж обыденно. Ничто не отражало особенностей личности Джо-Линн Каммингс, ее характера и пристрастий, не указывало на ее образование и личный опыт, разочарования и надежды, страхи и мечты…

Разочарованная, Шелли еще раз огляделась по сторонам в надежде на то, что она просто упустила нечто важное.

Нет, похоже, не упустила…

«И все-то моя клиентка прячет за таким вот ошеломляющим внешним лоском. Все это можно было с успехом позаимствовать из каталогов каких-нибудь музейных аукционов. Но, может быть, в следующей комнате… — говорила себе Шелли. — Может, каким-то чудом там еще не успела побывать полиция нравов Людовика Четырнадцатого…»

Нет, похоже, все-таки успела.

И так — комната за комнатой. Все в идеальном порядке, все на своих местах. Даже в комнатах для прислуги сплошная позолота и изысканность. Шелли просто задыхалась в этом хрупком и вычурном царстве золотого, белого и голубого.

Однако Шелли прекрасно понимала: дело вовсе не в декоре и мебели. И интерьер, и меблировка сами по себе были превосходны, как, впрочем, и всегда, когда за дело брался Брайан.

И все же это утомительное совершенство во всем не могло не вызвать в Шелли непреодолимое желание добавить несколько штрихов, которые бы ненавязчиво напоминали людям, что это все-таки дом, а не музей.

Шелли зевнула, отмахиваясь от своих мыслей о Джо-Линн с ее любовью к изысканности. Совершенно очевидно, что клиентке не хватает уверенности в собственном вкусе, и она просто не переживет, если что-то возмутит зеркальную гладь безупречного совершенства, сотворенного для нее Брайаном.

«Таким вот людям обычно легче всего угодить, — лениво подумала Шелли. — Обставь им комнату один к одному с музейными интерьерами, которые они недавно повидали, — и вот они уже готовы превозносить вас до небес. Собственных вкусов и стремления к новизне и переменам у них меньше, чем у какой-нибудь устрицы. Надеюсь, я все же найду в себе силы не уснуть, пока исполняю здесь свои служебные обязанности… Или хотя бы делаю вид, что исполняю».

Она еще раз оглядела комнату, но снова не нашла ничего, что могло бы хоть как-то оживить безупречность интерьера, наводившую на нее скуку.

«Наверное, Брайан и Джо-Линн все еще в саду, обсуждают, как оформить газоны и лужайки и какие статуи подойдут для этого больше всего. Белые, разумеется. Или… Интересно, продают еще сегодня где-нибудь позолоченных херувимов?» — с содроганием подумала Шелли.

А вдруг кто-нибудь да продает?..

Она прошла через огромную, прекрасно обставленную гостиную, где бархатные портьеры, тяжело нависающие над окнами, ужасно портили вид величественной океанской стихии. Ни на что уже не надеясь, Шелли перешла в последнее крыло дома.

Первую дверь по коридору, видимо, покрасили в белый цвет и отделали позолотой совсем недавно. Пожав плечами, Шелли распахнула ее.

То, что она увидела за дверью, оказалось настолько неожиданным, что у Шелли на мгновение перехватило дыхание. Выходит, кто-то в этом доме все же вел борьбу за живое, дышащее пространство — крохотный островок посреди всего этого французского псевдостаринного совершенства.

Шелли улыбнулась и тихонько рассмеялась. «Наконец-то! — с радостью подумала она. — Братья по разуму!!!»

И впрямь, подделки под Людовика Четырнадцатого были здесь почти полностью погребены под разбросанной в беспорядке одеждой, всевозможными играми и предметами непонятного назначения. К стенам были прикреплены кнопками постеры с изображениями свирепых древних варваров в полном боевом облачении и с какими-то магическими атрибутами. Причем прикреплены криво. Концы бархатных портьер кто-то безжалостно заткнул за стержни карнизов, на которых держалась вся эта тяжелая драпировка. После скучных предшествующих комнат это пространство — живое, оккупированное, очевидно, врагом всяких запретов и ограничений, — выглядело довольно эффектно.