Линия судьбы - Рощина Наталия (прочитать книгу txt) 📗
Широков с большим удовольствием, чем раньше, уходил в дальние рейсы. За дни, что он проводил вне дома, ему удавалось освободиться от гнетущего впечатления своей ненужности в собственной семье, раздражения от вида вечно усталой жены, но едва он возвращался, ощущения становились еще более тягостными. В квартире стоял запах молока, стирки. С порога он слышал плач девочки и был готов в эту же минуту снова бежать из дома. Потом ему стало казаться, что Вера вздыхает с облегчением, провожая его. Он видел, сколько внимания она уделяет дочке, и едва подавлял в себе растущую неприязнь к этому маленькому человечку, нарушившему покой и равновесие в их семье. Ксения отняла у него то, что принадлежало ему безраздельно. Широков не хотел признавать, что попросту ревнует Веру к девочке, не желая сближаться с собственным ребенком, относясь к нему, как к необдуманному шагу легкомысленной женщины. Он никогда не примерял на себя роль отца и даже теперь жил так, словно их по-прежнему было двое — он и Вера. Андрей практически игнорировал Ксению, не прикладывая усилий к тому, чтобы его вклад в воспитание дочки ограничивался не только заработками и прогулками по воскресеньям.
Обстановка в семье становилась все более напряженной. Вере казалось, что у нее всегда было мало радостных и светлых событий, а теперь их не стало вовсе. Жизнь для молодой женщины превратилась в один бесконечный день, полный забот и страхов. Вера устала от себя, от Ксении, от равнодушия и эгоизма Андрея. Она открывала глаза по утрам, чувствуя единственное желание закрыть их снова и провести в молчании хотя бы полдня. Слезливость, упадническое настроение, тревожные мысли — все это указывало на то, что послеродовая депрессия у Веры так и не прошла. К тому же ее усугубляло отношение Андрея к дочке. Смириться с его откровенным неприятием Ксении Вере было крайне тяжело.
Вера никогда, ни минуты не любила Широкова, но ребенка, похожего на своего отца как две капли воды, боготворила. Ей даже в голову не приходило переносить на него свое равнодушие и обиды на Широкова. Вера надеялась, что, когда закончатся бессонные ночи, общение с дочкой перейдет на другой уровень. И это будет так интересно — наблюдать за тем, как взрослеет твой ребенок, и по мере сил помогать ему идти по жизни. Вера представляла, как будет помогать дочке во всем советом, словом, делом. Она полностью погрузится в ее радости и печали, и тогда ей будет легче переносить непростое поведение мужа.
Но Андрей наверняка думал иначе. Вере было все труднее наблюдать за его откровенным равнодушием к малышке. Никакие женские ухищрения не помогали изменить мужа. Шли годы, а он относился к дочери, как к чему-то временному, не требующему его внимания, заботы и любви. Затаив обиду, Вера стала позволять себе отвечать на грубые выходки мужа. Поначалу его это забавляло. Он громко смеялся, наблюдая за тем, как тщательно подбирает слова его всегда молчаливая и покорная жена. Как ей хочется проявить характер, выставить коготки, но на каком-то недоступном для него уровне, называемом, кажется, интеллигентностью. Андрей откровенно издевался над ее попытками вразумить его. Больше всего его умиляло, когда он делал вид, что согласен с тем, что говорит Вера. Но в тот момент, когда она радовалась своей маленькой победе, Широков мог наотмашь ударить ее по лицу, уничтожить обидными словами. Он стал позволять себе это, считая такое поведение местью за неразумный поступок жены. Она не должна была иметь детей! Они так не договаривались. Обман, затягивающийся на всю оставшуюся жизнь, перерастал в скупом воображении Широкова до масштабов преступления. За него виновница и должна нести наказание. А он — судья, он казнит и милует. Вера все больше замыкалась в себе, смиренно принимая очередную порцию грубости и насилия. Она считала свое положение безвыходным и, опустив руки, не решалась бороться.
Андрей стал чаще приходить домой навеселе, все грубее были его шутки. Вера поняла, что все зашло слишком далеко. Она не должна была играть роль бессловесной, покорной, согласной со всем жены. Она была обязана реагировать по-другому. Теперь момент был упущен. Скандалы, возникающие ниоткуда, делали жизнь Веры невыносимой. Она уже не знала, когда и за что получит очередную оплеуху, бранное слово. Ей казалось, что она уснула и никак не может проснуться. Широков превращался в чудовище. Слезы жены только раззадоривали его гнев. Дыша перегаром, он извергал непристойности и угрозы в адрес жены и дочки. Эти слова парализовали Веру. Она чувствовала, что перестает соображать, ощущать пространство. В распирающей голове стучали тысячи молотков, их заглушали только громовые раскаты голоса мужа. В этот момент она боялась даже глаза поднять на Андрея. Она испытывала ужас, боясь скорее не за себя, а за дочку, которая может остаться с таким отцом. Вера чувствовала, что в ее разум снова вторгаются мысли о смерти, бессмысленности существования. Она больше не думала об Андрее с благодарностью. Зачем он тогда спас ее? Неужели ради того, чтобы теперь проводить страшный эксперимент над ее сознанием? Разве он не понимает, что убивает ее медленно и верно, день за днем, слово за словом? А Широков находил удовольствие в том, что Вера бледнела от страха, ожидая продолжения очередной ссоры. Его приводило в восторг испуганное лицо девочки, притихшей с игрушкой в руках, напряженно наблюдающей за родителями. Не только Андрей видел, как боится Ксения непонятных для детского ума выяснения отношений между ними. Ради того чтобы не разразился очередной скандал, Вера покорно подвергалась любым унижениям. Широков быстрее остывал, когда она молча сносила все его оскорбления. Она знала, что лучше потом самой наплакаться, закрывшись в ванной, чем прижимать к себе дрожащее тельце дочки и смотреть в ее испуганные глаза, полные слез.
Однажды все-таки Вера не выдержала. После очередной ссоры она провела бессонную ночь. Голова ее раскалывалась от тупой боли, которую не снимали лекарства. Приступы становились все более длительными, тягостными. После них все тело было непослушным, вялым, а мысли мрачными, гнетущими. В такие периоды Вере было трудно сосредоточиться. Ей даже казалось, что она забывает самую простую, каждодневную информацию. Но пока.
провалы в памяти быстро исчезали, оставляя место страху. Это было еще хуже — приходить в себя ради того, чтобы панически бояться нового дня.
Бессонная ночь не способствовала хорошему самочувствию. Вера ощущала внутреннее напряжение, дрожь, грозившую перейти в очередную истерику. При муже срываться нельзя — он звереет при виде слез. Широкову не было знакомо чувство жалости. Еще вчера он кричал, что ему наплевать на весь мир, что он — изверг и ей нужно понять раз и навсегда: он главный, он вершитель судеб. Он постоянно доказывал это, как будто кто-то оспаривал столь важное для него мнение о себе. Вера устала от неожиданных проявлений его эгоизма и настроилась на самый серьезный разговор. Она должна показать, что с ее мнением, ее существованием нужно считаться, а если он не согласен… Пока она не шла дальше, надеясь, что до крайности не дойдет.
Вера сидела в комнате и смотрела на спящего мужа, ожидая, когда он откроет глаза. Она была настроена решительно. Сегодня она узнает, почему он так ведет себя с ней, с дочкой. Если он не изменится — она уйдет. Ей нечего делать в этом доме. Иначе она сойдет с ума. Вера уже стала замечать за собой признаки нервного перенапряжения. Она устала физически и морально. Ее не страшила неизвестность, в которую она готовилась шагнуть вместе с Ксенией. К тому времени у Веры была работа, ее не пугала бедность. В конце концов, Андрей никогда ничем не баловал ее за те годы, что они провели вместе. Пожалуй, десять лет — срок немалый. Она больше не выдержит этой обстановки, этой безжалостной грубости и необходимости ложиться в постель с человеком, которого ты попросту боишься. Все естество Веры испытывало отвращение к мужу от одной мысли о близости. Глядя на спящего Широкова, Вера окончательно определилась в своем отношении к нему — она ненавидела его. Она дошла до того, что, провожая его в очередной репс, желала ему всяческих неприятностей, а в последнее время — смерти. Это был страшный грех, но Веру не заботила моральная сторона вопроса. Она измучилась и потеряла всякую надежду на спасение души. В ее списке слишком много грехов неискупаемых. Она сама себе не могла простить того, что совершила в молодости, а теперь ей было все равно: одним грехом больше, одним меньше. Пока ее заботило только будущее Ксении.
