Аристотель и Данте открывают тайны вселенной (ЛП) - Саэнс Бенджамин Алир (первая книга TXT) 📗
Она посмотрела на меня, и я попытался представить её, стоящую перед классом. Интересно, что парни о ней думают. Как они её видят? Нравится ли она им?
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— Тебе нравится преподавать?
— Конечно, — сказала она.
— Даже если твоим ученикам все равно?
— Я открою тебе секрет. Я не несу ответственность за то, хотят мои ученики учиться или нет. Желание должно исходить от них, не от меня. Это всего лишь моя работа.
— Даже если им все равно?
— Даже если им все равно.
— А если твои ученики так же, как и я считают, что жизнь скучна?
— Таково мнение всех пятнадцатилетних.
— Это просто период, — сказал я.
— Да, это просто период такой, — ответила она и рассмеялась.
— Ты любишь пятнадцатилетних?
— Ты спрашиваешь, люблю ли я тебя или своих студентов?
— И про себя, и про них.
— Я тебя обожаю, Ари, ты же знаешь.
— Да, но ты также обожаешь и своих учеников.
— Ты ревнуешь?
— Можно мне пойти на улицу?
Я не мог также умело, как она избегать неприятных мне вопросов.
— Ты можешь выйти только завтра.
— Ты тиран, фашист.
— Таков мир, Ари.
— Благодаря тебе я знаю разные режимы правления. Муссолини был тираном. Франко был тираном. И папа говорит, что Рейган тоже тиран.
— Не воспринимай шутки отца так буквально, Ари. Он всего лишь хотел сказать, что президент Рейган, по его мнению, слишком деспотичен.
— Я знаю, что он имел в виду. Так же, как и ты понимаешь, что я имею в виду.
— Я тебя поняла, Ари. Но ты все равно не выйдешь из дома.
— Я просто хочу выбраться отсюда. Я схожу сума.
Она встала, подошла ко мне и сказала:
— Мне жаль, что ты считаешь, что я слишком строга с тобой. Но у меня на это есть причины. Когда ты подрастешь…
— Ты всегда так говоришь. Мне пятнадцать. Сколько мне должно исполниться, мам, прежде чем ты поймешь, что я уже не маленький мальчик?
Она взяла мою руку и поцеловала.
— Для меня ты всегда ребенок, — прошептала она. По её щекам катились слезы. Я не мог понять, что происходит. Сначала Данте, потом я, теперь мама. Может быть слезами можно заразиться так же, как и простудой?
— Все хорошо, мам, — прошептал я и улыбнулся ей. Я надеялся, что она объяснит причину своих слез. — Ты в порядке?
— Да, — сказала она, — все хорошо.
— Я так не думаю.
— Я стараюсь не сильно волноваться за тебя.
— Почему ты волнуешься? Это был просто грипп.
— Я говорю не об этом.
— А о чем?
— О том, чем ты занимаешься вне дома.
— Всякой ерундой.
— У тебя даже нет друзей.
Она вдруг осеклась и закрыла рот рукой.
Мне хотелось возненавидеть её за такие обвинения.
— А мне никто и не нужен. И как у меня могут появиться друзья, если ты даже не выпускаешь меня из дома? И кстати, у меня есть друзья, мам. Школьные друзья и Данте. Он мой друг.
— Ах да, Данте, — сказала она.
— Да, — сказал я — Данте.
— Я рада за Данте.
— Я в порядке, мам. Я не тот тип парней… — я не знал, что сказать. — Я просто другой, — сказал я. Я даже сам не понял, что я имел в виду.
— Знаешь, что я думаю?
Я не хотел знать, что она думает. Но мне придется выслушать её.
— Конечно, — сказал я.
Она проигнорировала мой сарказм.
— Я думаю, что ты не догадываешься, насколько сильно мы тебя любим.
— Я знаю.
Она хотела что-то сказать, но передумала.
— Ари, я просто хочу, чтобы ты был счастлив.
Мне хотелось объяснить ей, что мне трудно быть счастливым. Но я думаю, что она это и сама прекрасно понимала.
— Но я сейчас в таком возрасте, когда я должен быть недоволен жизнью.
Это её рассмешило.
У нас снова все было хорошо.
— А ты не против, если ко мне заглянет Данте?
ЧЕТЫРЕ
Данте взял трубку уже после второго гудка.
— Ты пропустил занятие в бассейне, — сказал он раздраженно.
— Я болел, подхватил грипп. Почти все время я спал, просыпаясь в холодном поту от кошмаров, и ел куриный суп.
— Температура была?
— Ага.
— Кости ломило?
— Ага.
— А ночная потливость?
— Была.
— Это плохо, — сказал он. — А про что были твои кошмары?
— Я не хочу об этом говорить.
Казалось, что ответ его удовлетворил. Но уже через пятнадцать минут он стоял у входной двери моего дома. Я услышал звонок в дверь, а потом голос Данте, который о чем-то говорил с моей мамой. Он любит поговорить.
Я услышал, как он прошел в зал, и вот он уже стоял в дверях моей комнаты. На нем была старая поношенная футболка и старые дырявые джинсы.
— Привет, — сказал он. У него в руках была книга стихов, блокнот для рисования и несколько угольных карандашей.
— Ты забыл надеть обувь, — сказал я ему.
— Я пожертвовал её одному бедняку.
— Полагаю, что джинсы будут следующими.
— Ага, — ответил он, и мы оба рассмеялись.
Он посмотрел на меня.
— Ты всё еще бледный.
— И все равно больше похож на мексиканца, чем ты.
— Любой больше похож на мексиканца, чем я. Ты скажи это тем, кто дал мне свои гены.
Его голос изменился. Было заметно, что его сильно беспокоили все эти разговоры про мексиканцев.
— Хорошо, хорошо, — сказал я и решил сменить тему. — Я смотрю, ты принес свой блокнот с рисунками.
— Ага.
— Ты покажешь мне свои наброски?
— Нет. Я лучше тебя нарисую.
— А что если я не хочу, чтобы ты меня рисовал?
— А как я стану художником без практики?
— А разве моделям не платят?
— Только красивым моделям.
— Разве я не красивый?
Данте заулыбался:
— Не будь занудой.
Он казался смущенным. Но я смутился больше, потому что почувствовал, что покраснел. Даже такие смуглые парни как я могут краснеть.
— Ты действительно собираешься стать художником? — спросил я.
— Конечно. Ты мне не веришь?
— Мне нужны доказательства.
Он сел в кресло и внимательно посмотрел на меня.
— Ты все ещё выглядишь больным.
— Спасибо.
— Может это из-за твоих кошмаров?
— Возможно.
Я не хотел говорить о моих снах.
— Когда я был маленький, я часто просыпался, думая, что мир исчез. Я вставал и смотрел на себя в зеркало. В моих глазах была грусть.
— Как и в моих.
— Ага.
— Мои глаза всегда печальны.
— Но ведь мир не исчез, Ари.
— Конечно, он не исчез.
— Поэтому не надо грустить.
— Грустно, грустно, грустно, — сказал я.
— Грустно, грустно, грустно, — сказал он.
Мы оба рассмеялись. Я был рад, что он пришел. За время болезни я очень ослаб и мне это не нравилось. Смех придал мне силы.
— Я хочу тебя нарисовать.
— А если я этого не хочу?
— Ты же сам просил доказательств.
Он протянул мне сборник стихов.
— Читай. Ты будешь читать, а я буду рисовать тебя.
Он стал осматривать все в моей комнате: меня, кровать, покрывала, подушки, освещение. Я чувствовал себя странно, неловко и некомфортно. Взгляд Данте был направлен на меня, и я не знал, нравится мне это или нет. Я точно знал, что чувствую себя не в своей тарелке. Но казалось, что для Данте я был невидимый. Его интересовал только его блокнот. И я расслабился.
— Только нарисуй меня красиво.
— Читай, — сказал он. — Просто читай.
Уже совсем скоро я забыл, что Данте меня рисует. Я просто читал. Читал, читал, и читал. Иногда я поднимал глаза, чтобы взглянуть на него. Но он был поглощен работой. Я прочел строчку, и попытался понять её: «звезды сделаны из того, что мы не можем удержать». Красиво сказано, но я не знал, что это значит. Обдумывая значение этой фразы, я уснул.
Когда я проснулся, Данте уже не было. И он не оставил ни одного наброска, которые он рисовал с меня. Он оставил только рисунок моего кресла. Это было идеально. Кресло на фоне пустой стены моей комнаты. Он изобразил даже послеполуденный свет, льющийся в комнату, тени, падающие на кресло, и придал всему этому такую глубину, что создавалось впечатление, что это что-то больше, чем просто неодушевленный предмет. От рисунка веяло печалью и одиночеством. Интересно, Данте передал свое видение мира в целом или так он видит мой мир.