Аристотель и Данте открывают тайны вселенной (ЛП) - Саэнс Бенджамин Алир (первая книга TXT) 📗

Иногда я записываю все ругательства, которые приходят мне на ум. Мне становится легче. У моей мамы на все есть свои правила. Правило для отца: не курить в доме, а для всех остальных: не выражаться. Она это терпеть не может. Даже когда отец употреблял новые интересные слова, она говорила ему: «Лучше выйди на улицу, может быть, там ты найдешь кого-нибудь, кому понравится твоя манера речи».

Моя мама добрая, но при этом очень строгая. Я думаю, это её способ выжить. Я не хотел иметь неприятности с мамой из-за ругательств, поэтому все матерные слова я держал при себе.

Ещё меня беспокоило моё имя. Ангел Аристотель Мендоза. Я ненавидел имя Ангел и никому не позволял называть меня так. Все, кого я знал с именем Ангел, были настоящие придурки. А что касается имени Аристотель, то хотя я и знал, что был назван в честь дедушки, я так же знал, что такое имя носил известный философ. И меня это раздражало, так как все ожидали от меня того, чего я не мог им дать.

Поэтому я всегда представлялся именем Ари.

Если я подписывал письма, то ставил подпись Воздух*.

Я думаю, было бы чудесно стать воздухом. Я могу быть всем и ничем одновременно. Я необходим и при этом невидим. Я всем нужен, но никто меня не видит.

* Воздух — с англ. Air. Получается игра слов: Ari — Air.

ВОСЕМЬ

Мама прервала мои мысли, если они таковыми были.

— Данте звонит.

Я шел мимо кухни и заметил, что мама делала уборку в ящиках. Чтобы не значило лето, для мамы — это работа.

Я плюхнулся на диван в гостиной и взял телефон.

— Привет, — сказал я.

— Привет. Что делаешь?

— Ничего. Я не очень хорошо себя чувствую. Поле обеда мама ведет меня к врачу.

— Я надеялся, мы пойдем поплавать.

— Черт, — сказал я. — Я не могу. Я просто, понимаешь…

— Да, знаю. Значит, ты ничего не делаешь?

— Ага.

— Ты читаешь что-то, Ари?

— Нет. Я думаю.

— О чем?

— О разных вещах.

— О разных вещах?

— Знаешь, Данте, о вещах.

— Например?

— Знаешь, например, что две мои сестры и брат намного старше меня, и что я чувствую из-за этого.

— По сколько им лет?

— Мои сестры близняшки. Они не одинаковые, но очень похожи. Им двадцать семь. Моя мама родила их, когда ей было восемнадцать.

— Вау, — сказал он. — Двадцать семь.

— Да, вау.

— Мне пятнадцать и у меня есть три племянницы и четыре племянника.

— Это круто, Ари.

— Поверь мне, Данте, это не так уж и круто. Они даже не называют меня дядей.

— А сколько лет твоему брату?

— Двадцать пять.

— Я всегда хотел брата.

— Да, у меня можно сказать, его тоже нет.

— Почему?

— Мы не говорим о нем. Он будто мертв.

— Почему?

— Он в тюрьме. Я никому не рассказывал о своем брате. Я ни разу не сказал о нем и слова. Я не хочу говорить о нем.

Данте ничего не ответил.

— Мы можем не говорить о нем? — спросил я.

— Почему?

— Мне как-то не по себе.

— Ари, ты ничего не сделал.

— Я не хочу говорить о нем, хорошо?

— Хорошо. Но знаешь, что, Ари? У тебя очень интересная жизнь.

— Не совсем, — сказал я.

— Но это так. По крайней мере, у тебя есть сестры и брат. А у меня только мама и папа.

— А что насчет кузин?

— Я им не нравлюсь. Они думают, что я немного другой. Они настоящие мексиканцы. А я, как ты там называешь меня?

— Почо.

— Вот кто я. Мой испанский не очень хорош.

— Ты можешь выучить его, — ответил я.

— Учить его в школе совсем не так, как дома или на улице. И это очень тяжело, потому что большинство моих кузин со стороны мамы, и они очень бедные. Моя мама самая младшая и она очень долго боролась со своей семьей, чтобы пойти в школу. Ее отец не думал, что девочка должна идти в колледж. Так что моя мама сказала: «К черту все. Я пойду туда в любом случае».

— Я не могу представить, чтобы твоя мама говорила «к черту все».

— Ну, возможно она выразилась не совсем так, но она имела в виду именно это. Она была очень умной и очень старалась попасть в колледж. Она получила какую-то стипендию в Беркли. Именно там она и встретила моего отца. Я родился где-то там. Они учились. Мама училась на психолога. А папа — на учителя английского языка. Родители моего папы были мексиканцами. Они жили в маленьком домике в восточном Лос-Анджелесе, говорили по-английски и управляли небольшим рестораном. Мои родители создали свой собственный мир. И я живу в их новом мире. Но они понимают старый мир, мир в котором они родились, а я нет. Я никуда не подхожу. Это проблема.

— Это не так, — сказал я. — Ты подходишь всему. Вот такой ты.

— Ты просто никогда не видел меня с кузинами. Рядом с ними, я выгляжу как фрик.

Я понимал это чувство.

— Я понимаю, — ответил я. — Я тоже чувствую себя фриком.

— Ну, по крайней мере, ты настоящий мексиканец.

— А что я знаю о Мексике, Данте?

Он молчал, и это было очень странно.

— Думаешь, так будет всегда?

— Как?

— И имею в виду, когда мы начнем чувствовать, будто весь мир принадлежит нам?

Я хотел сказать ему, что мир никогда не будет принадлежать нам.

— Я не знаю, — сказал я. — Завтра.

ДЕВЯТЬ

Я зашел на кухню и начал смотреть как мама прибирается в ящиках.

— О чем вы с Данте разговаривали?

— О разных вещах.

Я хотел спросить о моем брате. Но я знал, что это плохая идея.

— Он рассказывал мне о своих родителях, о том, что они познакомились в Беркли. И что он родился там. Он сказал, что помнит, как его родители все время читали книги и учились.

Мама улыбнулась.

— Точно также было и с нами.

— Я не помню.

— Я заканчивала бакалавра, когда твой отец был на войне. Это помогало мне отвлечься. Я постоянно волновалась. Моя мама и тети помогали заботится о твоих сестрах и брате, пока я ходила в колледж и училась. А когда твой отец вернулся, у нас родился ты.

Она улыбнулась и как всегда провела рукой по моим волосам.

— Твой отец устроился на почту, а я продолжала учиться. У меня был ты и колледж. И твой отец был в безопасности.

— Было сложно?

— Я была счастлива. Ты был таким хорошим младенцем. Я думала, что умерла и попала на небеса. Мы купили этот дом. Ему был нужен ремонт, но он был нашим. И я занималась тем, о чем мечтала всю жизнь.

— Ты всегда хотела быть учителем?

— Всегда. Когда я росла, у нас ничего не было, но мама понимала, как много для меня значит обучение. Она расплакалась, когда я сказала, что я собираюсь выйти замуж за твоего отца.

— Он ей не нравился?

— Нет, дело не в этом. Она просто хотела, чтобы я продолжала ходить в колледж. И я пообещала, что не брошу. Это заняло время, но я сдержала свое обещание.

Это был первый раз, когда я действительно увидел мою маму, как человека. Человека, который был намного больше, чем просто моей мамой. Было странно думать о ней так. Я хотел спросить о своем отце, но я не знал, как.

— Он изменился? Когда вернулся с войны?

— Да.

— Насколько?

— Внутри него много шрамов, Ари.

— Но что это? Боль? Что это?

— Я не знаю.

— Как ты можешь мне знать, мам?

— Потому что они его, Ари. Они только его.

Я понял, что она и сама не до конца приняла его личные шрамы.

— Они когда-нибудь излечатся?

— Я так не думаю.

— Мам? Могу я кое-что спросить?

— Ты можешь спросить, о чем угодно.

— Его тяжело любить?

— Нет, — сказал она, даже не задумываясь.

— Ты понимаешь его?

— Не всегда. Но Ари, я не всегда должна понимать людей, которых люблю.

— А я должен.

— Это сложно, не так ли?

— Я не знаю его, мам.

— Я знаю, что ты разозлишься, когда я скажу это, Ари, но я все равно скажу это. Возможно, однажды ты поймешь.