Двойной без сахара (СИ) - Горышина Ольга (книги без сокращений TXT) 📗
Шон сжал мои руки сильнее, чем сжалось сейчас мое сердце. Оно молило: «Шон, ну не будь таким жестоким! Я не прошу у тебя признаний в любви, но и говорить, что никогда меня не полюбишь, тоже не надо. Это больно сознавать…»
— Кара…
Хорошо, что Шон крепко держал мои руки — я бы с удовольствием вырвала их и отходила его по гладким щекам!
— Кара оставила себе часть меня. И эту часть зовут Джеймс. Ему девять лет. Он славный мальчуган. Он тебе понравится, вот увидишь.
— Что? — Кровь шумела в ушах, и я не была уверена, что Шон сказал именно то, что я услышала.
— Да, — Шон прикрыл глаза и выдохнул: — У меня есть сын. Теперь об этом знают четверо.
— Четверо… — Я бы тоже прикрыла глаза. Но ждала, когда вновь увижу его, чтобы понять, что это не очередная его дурацкая шутка. И не дождавшись, попыталась улыбнуться: — Пятеро. Ты забыл про него самого.
Шон открыл глаза. Взгляд его был ледяным.
— Я не ошибаюсь в цифрах. Сколько раз повторять, что со школы считаю на высший балл? Об этом теперь знают четверо: ты, я, Кара и ее муж, — Шон выплюнул последнее слово и поднялся с колен. Пришлось задрать голову. — Джеймс не знает, что я его отец. И я хочу взять с тебя слово, что от тебя он тоже никогда этого не узнает.
Какая Мексика?! Мексика отдыхает со всеми своими мыльными операми вместе взятыми!
— От меня? — спросила я, чтобы не сидеть истуканом.
— Да, от тебя! — отчеканил Шон голосом робота, — Я тебя завтра с ним познакомлю. И если мы будем вместе, то два раза в год… О, Господи…
Шон выскочил из спальни. Я кинулась за ним и нашла его сидящем на растерзанном диване. Я присела рядом и, когда он не отвел от лица ладоней, положила ему на плечо руку,
— Шон, ты плачешь? Ну что ты? Пожалуйста, не надо…
Он повернулся ко мне. Глаза влажные, но щеки пока сухи. Я провела по ним ладонями, но не решилась поцеловать. Руки Шона сами скользнули мне за спину, а нос уткнулся в плечо.
— Лана, я это сделал. Я рассказал тебе про Джеймса.
Его голос походил на рык раненого зверя. Я тоже обняла его и разгладила по сгорбленной спине рубашку.
— Спасибо…
Я не знала, что сказать еще, да и не могла: губы задрожали, глаза защипало. Теперь уже непонятно было, кто кого утешал. Наверное, все же Шон меня. Его ладони скользили по моим щекам, как дворники, но не успевали за потоком слез. В них превратился камень, свалившийся с моих плеч, и жгут, стягивавший сердце.
— Я почти десять лет носил это в себе и плакал в одиночестве, запираясь дома, притворяясь, что пью, чтобы не проболтаться… Джеймс считает меня своим дядей. Кузеном Кары. Пришлось выдумать родство, потому что он слишком на меня похож, — Шон смазал с моей щеки последнюю слезинку и прошептал, целуя в лоб: — Когда-нибудь, надеюсь, кто-то назовет меня папой. Но это будет не Джеймс. Пойдем завтракать.
Он так резко поднялся, что я опрокинулась на подлокотник. Завтракать? Вот так вот… Раз и все… Точно перестроил радио на другую волну. Я обернулась на шум. Шон включил чайник и переставил сковородку на еще не совсем остывшую конфорку.
— Прости, но кроме яичницы и овсянки я ничего не умею готовить.
Он обернулся на мгновение, но я успела поймать его улыбку и улыбнулась в ответ.
— Помочь?
— Поздно. Йогурты уже на столе, если не заметила.
Я обернулась к окну. Как в ресторане! А мне бы коленки успокоить, а то через стеклянный стол видно будет, как они дрожат. Я села на стул и сложила руки, как провинившаяся ученица. Один удар, второй… Если так будет продолжаться, то никаких нервов не хватит на признания Шона.
— Ты больше ничего не хочешь мне рассказать? — спросила я, когда он принес на стол две дымящиеся чашки. Уж пусть выдает все скопом. Так легче…
Шон поставил чашки на стол, но не убрал рук.
— Сказать? — переспросил он, и я поняла, что в спешке использовала не тот глагол. — Нет, я не хочу ничего тебе говорить, — И улыбнулся. А что не повеселиться-то, я ж из него, получается, решила признание в любви вытащить! Дура! — Я уже сказал все в наш первый вечер. Ты просто языка кельтов не знаешь. И вот я, как в детской игре, пытаюсь действиями объяснить, что имел в виду. Если ты до сих пор не поняла, то английский перевод мне не поможет.
Пар от чая дошел до лица, и я вспыхнула.
— Если решишь сказать то же самое, говори по-русски. Я догадаюсь по твоему поведению… О…
И тут Шон снова что-то сказал на древнем языке, но к любви это не имело никакого отношения. Это мне подсказал нос. Шон перемахнул комнату за один прыжок и схватил сковородку.
— Яйца жарить я тоже не умею.
— Я все равно буду их есть! — подскочила я со стула и больно ударилась коленкой. Хорошо, что чашка, привычная к поездам, не перевернулась. — Это все из-за меня, — простонала я, опускаясь обратно на стул.
— Да, это все из-за тебя, — Шон подошел со сковородкой. — Ия безумно рад, что это из-за тебя. Только поторопись с едой. Нам долго ехать.
— Куда?
— Далеко.
— Шон?
— Ноттингем. Йорк. Тебе эти названия о чем-то говорят?
Почему он не может сказать прямо?!
— Шон…
— Джеймс гостит у родителей Джорджа в Йоркшире. Кара с Джорджем сейчас туда поехали, потому что завтра будет Эшби шоу, и у Джеймса соревнование. Он занимается конным спортом.
Зазвонил телефон, оставленный Шоном возле плиты. Мое сердце вновь остановилось и забилось лишь тогда, когда Шон заговорил:
— Мы через пять минут выходим, не переживай за машину… Хорошо, я зайду к соседям… Нет, Джордж, я приеду завтра прямо в Эшби. Не хочу отвлекать Джеймса перед выступлением… Нет, не предупреждай. Пусть будет сюрприз… Нет, у нас нет никаких планов… Без проблем. Если Джеймс захочет, я, конечно же, отвезу его на камни… Как твоя нога?.. Я в порядке… Я действительно в порядке… До завтра.
Шон вернулся к столу.
— Хочешь в Тауэр сегодня? Машину можно забрать завтра утром. От дома Вилтонов даже лучше выезжать на трассу, меньше пробок.
— Куда угодно, — и, глядя в потерянное лицо Шона, я тут же добавила: — С тобой куда угодно.
— Тогда пошли гулять по Лондону. Прокатимся до Гринвича… Или хочешь на корабль Дрейка? В музей пыток? Или… — Он вновь прикрыл глаза, но лишь на секунду. — Лана, нам придется провести одну ночь с семьей Джорджа. Это все ради Джеймса, понимаешь?
Я кивнула и постаралась ответить ровно и достаточно громко, чтобы не выглядеть маленькой девочкой, которую поставили перед фактом. Это не так. Это мой выбор.
— Это ради тебя. Я сделаю это ради тебя, Шон. Я уверена, что твой сын мне очень понравится. Ведь он такой, как Рэй, верно?
— О, нет! — к моей большой радости, Шон наконец-то рассмеялся. — У него строгое английское воспитание. Извините, пожалуйста, а не могли бы вы… Да. сэр. Нет, сэр… И все с прекрасным британским выговором. Но в целом Джордж замечательный отец. А сейчас, когда из-за ноги он вынужден ходить с тростью, его слушается даже дочь… — Шон закусил губу и потом медленно вернул ей свободу. — Лана, спасибо. Ты не представляешь, что это для меня значит.
Я поджала губы и кивнула. Если бы ты, Шон, знал, что это значит для меня… Теперь все встало на свои места. Я, наверное, не хочу больше никаких подробностей, хотя уверена, что ты все равно расскажешь, как так получилось, что твой сын зовет отцом другого. Десять лет, бедный, ты держал все в себе. Десять лет…
Мы не говорили, наверное, больше часа. Только крепко держали друг друга за руки, не размыкая их даже в нескончаемых переходах метро, а потом в очереди в кассу Тауэра и внутри самой крепости, чтобы взглянуть на корону. Хотя не стоила английская корона такого столпотворения и потерянного часа. После короны Российских императоров та, в которую переставляли драгоценности из корон предшественников, могла удивить лишь бегущей дорожкой, на которой стояли несчастные посетители, чтобы, не дай Бог, на секунду дольше не задержались у экспонатов!
— Может, хочешь экскурсию? — Шон проводил взглядом группу туристов и протянул мне последнее печенье в упаковке, которую захватил с кухни. — Тебе расскажут, кто кого и где убил, кто у кого в каком году украл корону и много чего интересного из английской истории, — закончил он гнусавым голосом старого лектора. Пришлось толкнуть его в плечо. Ирландская гордость взыграла на фоне Лондонского моста! — Ну что, двух детей замуровать заживо — это нормально, да? Государь Ричард!
