Время расставания - Ревэй Тереза (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
— Я рада, что ты на свободе, — неожиданно прошептала растроганная Камилла.
Все ее высокомерие куда-то испарилось. Тушь на ресницах немного размазалась, у линии рта и в уголках глаз наметились первые морщинки — эти знаки печали. «А ведь я и правда совершенно не знаю ее, — подумал Максанс. — Мы выросли совсем чужими людьми, как будто судьба разлучила нас еще во младенчестве».
— Я встретил там девушку, — внезапно заговорил он сразу же севшим голосом. — Ее звали Эржи. Ей было двадцать два года. Она умерла у меня на руках.
Прикуривая сигарету, Максанс заметил, что руки его дрожат, и поспешил отвернуться. Он не мог сказать сестре, что Эржи была единственной женщиной, которую он действительно любил, не мог описать, как они встретились, словно всегда ждали лишь друг друга. Камилла посмеется над ним, она не поверит в эту ослепляющую любовь с первого взгляда. А Эржи и он уже все решили. Теперь, когда Венгрия стала свободной, они отправятся путешествовать и увидят весь мир. «Эта свобода для нас, — говорила она с этим своим милым акцентом, — как воздух, как ветер или любовь. Без свободы нельзя жить, ты должен понять меня». Прежде чем Максанс познакомился с Эржи и с ее друзьями, он действительно не понимал, что такое свобода.
Внезапно молодой человек обнаружил, что по его щекам катятся слезы, и почувствовал за спиной какое-то движение. Сестра обняла его. И он принял ее объятия, испытывая и смущение, и облегчение. Он был благодарен Камилле за ее молчание.
Прижимая к себе худое тело Максанса, Камилла с ужасом поняла, что чувствует его ребра сквозь грубый черный свитер с высоким воротом. Она ругала себя за то, что не может найти слов, способных подбодрить братишку, но ее горло будто судорогой свело. Горе Максанса, как она хорошо понимала его! Она знала и эту бездонную пропасть отчаяния, и это головокружение, и зубовный скрежет, который, кажется, поднимается из самой глубины твоего естества. Она разделяла боль младшего брата, и в то же время у нее возникало абсурдное чувство, что она предала его, поскольку не смогла предупредить, защитить.
Наконец молодой человек пришел в себя и мягко отстранил сестру.
— Я сожалею, — выдохнул он, ища платок. — Мне неловко, все это недостойно, ты не находишь?
— Ты собираешься остаться в Париже или намерен вернуться в Нью-Йорк?
— Я думаю, что на какое-то время останусь на родине. Мне нужно о многом подумать. За последние годы было слишком много такого, чего я старался не замечать. Там, в Будапеште, все произошло так быстро. Я встретил женщину, которая верила в меня, рассчитывала на меня, а затем ее не стало. Странное ощущение. Будто тебя внезапно вырвали из привычной среды. Все то, что казалось тебе важным, стало смешным, незначительным. И еще этот двоюродный брат, возникший из ниоткуда, как по мановению волшебной палочки.
— Он тебе все рассказал?
— Да. У нас было время поговорить. Сначала я не мог поверить. Все эти приключения Леона… и эта цепь совпадений, ваша случайная встреча в Лейпциге после войны…
Камилла обхватила себя руками, как будто замерзла. Она ощущала себя такой ранимой, незащищенной. Любовь к Сергею она так долго прятала глубоко в душе, подальше от чужих глаз, что женщине казалось почти неприличным говорить о ней вслух.
— Он рассказал тебе о нас?
Максанс улыбнулся.
— Он не сказал ничего конкретного, это крайне сдержанный человек. Но слов и не потребовалось. Я все понял по его молчанию.
Камилла опустила глаза. Максанс некоторое время молчал.
— Вы любили друг друга, не правда ли?
Она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Тело Камиллы напряглось. Мадемуазель Фонтеруа делала все возможное, чтобы вновь начать дышать. С тех пор как она поговорила с Сергеем, попросила его о помощи, он являлся к ней постоянно, днем и ночью, во сне и в самые неподходящие моменты, например во время административного совета, разговора с Кардо или визита к меховщику. Когда-то давно, в первые месяцы после их разрыва, Камилла приложила все усилия, чтобы забыть своего русского возлюбленного, она запретила себе даже думать о нем, но каждый раз, когда молодая женщина видела этикетку «Союзпушнины» или слышала разговоры о России, Сергей неотвратимо возвращался к ней, как возвращается волна прилива. Именно поэтому ей был так необходим Виктор Брук. Легкость и бесцеремонность американца олицетворяли лишь настоящее, текущее мгновение, в котором не оставалось места для воспоминаний.
Камилла почувствовала пронзительный взгляд Максанса. Он терпеливо ждал, хотя, без сомнения, ему было любопытно, осмелится ли его сестра сказать правду. В их семье считалось непристойным говорить о своих чувствах. Приличные люди так не поступают. Можно лишь намекнуть, позволить догадаться о некой привязанности или более сильных чувствах, но не упоминать о них вслух.
Мадемуазель Фонтеруа наконец сделала глубокий вдох и посмотрела брату прямо в глаза.
— Да, я любила его. В течение нескольких лет. Но затем мы расстались.
— Почему?
«Почему? — подумала Камилла. — Потому что наша любовь была невозможна. Потому что у каждого из нас было то, что являлось всем смыслом нашего существования, у него — Сибирь, у меня — Дом».
— Потому что нам не хватило доверия.
«Она все еще любит его», — с удивлением подумал Максанс, глядя на мертвенно-бледное лицо сестры. Но он был так потрясен происшедшим в Будапеште, что не нашел в себе сил проявить сострадание.
У него кружилась голова. Ему хотелось вернуться на авеню Мессии и растянуться на своей теперь уже слишком узкой кровати, кровати маленького мальчика, позволить матери приласкать себя. Следовало восстановить силы и лишь затем уже думать о поиске жилья в этом городе. Пока он не мог вернуться в Нью-Йорк. Америка пугала его. Максанс нуждался в Европе, нуждался в ней, как в старой, потрепанной, но привычной куртке, в каждой складочке которой прячутся воспоминания, в каждом шве — своя боль.
Его взгляд стал блуждающим.
— Я полагаю, что пришло время встретиться с отцом.
Камилла сжалась, как от удара, ее пальцы вцепились в тетрадь, лежащую на столе.
— Что ты хочешь этим сказать?
Максанс резко поднял голову.
— Не притворяйся невинной овечкой. Ты отлично знаешь, о чем я говорю. В тот день, когда мы ходили к нотариусу после смерти папы, я слышал ваш разговор с матерью в гостиной. Ты выражалась вполне ясно и определенно. Как обычно.
Камилла, глазом не моргнув, выслушала упрек, но непроизвольно вздрогнула. Тот ужасный разговор с матерью она никогда не забудет. Она произнесла гнусные, оскорбительные слова. После этого пропасть непонимания меж ними только увеличилась.
Так вот почему уехал Максанс! Его должно было шокировать ее презрение, тот яд, что пропитал ее слова, когда она говорила об Александре и их связи с матерью. Тогда брат был еще слишком молод, чтобы понять, что она запуталась, что ее переполняли эмоции, как его сегодня. Горе заставило Камиллу забыть обо всем, она уже не могла контролировать свой гнев. Сначала она потеряла отца, затем человека, которого любила. А потом и ее младший брат ускользнул от нее. Камиллу Фонтеруа все дорогие ей мужчины покинули.
И тогда она узнала, каким тяжким может быть одиночество — одиночество, струящееся в твоих венах, перехватывающее горло посреди ночи, даже когда любовник ласкает твое тело, одиночество, которое заставляет задыхаться средь бела дня, когда все лица и улыбки воспринимаются тобой, как пощечина.
Это черно-белое одиночество… Она научилась обуздывать его, заставила отступить. Камилла стала беспощадной к себе. Разве у нее перед глазами не было отличного примера? Все эти годы мать учила ее быть жесткой, даже жестокой. И вот мадемуазель Фонтеруа заставляла себя вставать по утрам, выходить на улицу, идти по направлению к бульвару, пересекать шоссе, когда машины бросались на нее. Она заставляла себя есть, хотя каждый кусок застревал в горле. Она сопротивлялась, потому что ей было хорошо знакомо чувство долга, потому что Дом Фонтеруа стал единственной причиной, побуждающей ее жить. И Камилла даже начала испытывать некую гордость.
