Подружка №44 - Барроуклифф Марк (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Я рассказал ему о телефонном звонке, полиции, Лидии и ключах.
Их я неосмотрительно оставил на кухонном столе. Джерард тут же схватил конверт и принялся вертеть так и эдак, будто археолог редкую и ценную находку.
Я показал ему записку почтальона. Он положил ключи обратно на стол, взял листок и чему-то гордо улыбнулся.
– Все-таки молодцы они там, на Королевской почте, – сказал он, читая. – Замечательно.
– Еще как замечательно, – сухо ответил я. – Намного замечательней, чем смерть нашего с тобой друга.
– Да, но доставить письмо без марки, с одним адресом… невероятно, правда?
Он шагнул к мусорной скульптуре в углу, отправил ее верхнюю часть в черный полиэтиленовый мешок. Аккуратно завязал тесемки, вышел из кухни в прихожую, открыл дверь, выставил мешок на улицу. Я видел, что он потрясен, иначе он ни под каким видом не стал бы выносить мусор, будучи уверен, что очередь моя.
Затем сел за стол.
– Так что же его подтолкнуло?
– Та девушка, наверное.
– Боже, – в который раз повторил Джерард, убежденный атеист, питающий, несмотря на свое условно еврейское воспитание, временное уважение к буддизму. – Просто не могу представить, чтобы Фарли из-за женщины наложил на себя руки. Он ведь всегда говорит – жизнь продолжается. Стал бы он об этом плакать! А ты веришь, что из-за такой малости он покончил с собой? Боже!
– Мы не знаем, умер ли он. Может, просто пьян был. А может, сам уже забыл напрочь и катается на серфе.
– Тогда зачем он послал тебе ключи? – возразил Джерард. – И еще ты сказал, полиция нашла какое-то тело.
На первый вопрос я отвечать не стал.
– Верно, но ведь полицейские именно этим и занимаются, так? Они всегда ищут трупы – работа у них такая.
Я знал, что рискую сильно. По совокупности фактов Фарли, скорее всего, был мертв.
– Наверное, рано еще сживаться с этим, – сказал Джерард, и я поморщился от неудачного слова, как от боли, – но я уже сжился. Я зверею. Я в бешенстве. Ведь я думал, что Фарли поможет мне выбраться. Ну, раскроет секрет волшебного круга. Если он себя порешил, что же нам-то остается?
Я должен был признать, что мысль хорошая, хоть и несколько эгоистичная.
– Как думаешь, что это за девушка?
Мысль, не дававшая покоя нам обоим.
– Должно быть, очень необычная. Понимаешь, к закоренелым романтикам Фарли отнести трудно. То есть, например, подвозить знакомых на мотоцикле он не стал бы.
Джерарда ужасно бесило мое обыкновение привозить Эмили на мотоцикле из ее дома в северном Лондоне за восемь миль к нам, в Фулхэм. Он не мог взять в толк, почему бы ей не приезжать ко мне на метро, и отношение свое обосновывал тем, что я трачу бензин только ради выпендрежа перед девушкой. Как всегда, от него ускользало самое главное: ездить на мотоцикле я люблю и делать приятное Эмили тоже. Метро она терпеть не могла, говорила, что оно ее угнетает. Джерард на нее обозлился, когда после его подкрепленных статистическими выкладками доказательств того, что пользоваться метро безопаснее, чем идти по улице пешком и тем более мчаться на мотоцикле, она ответила, что метро все равно ей не нравится. Он рассчитывал, что ее страхи исчезнут, не выдержав столкновения с цифрами. И потом, он не понимал: поведение мое не совсем цинично, и я не просто хочу, чтобы Эмили от меня зависела. Ну, конечно, легкий цинизм отрицать не буду. Во всем, что делает мужчина для нравящейся ему женщины, есть скрытый расчет – либо понравиться ей, либо полюбоваться собой. И вообще, любой хороший поступок в исполнении мужчины вряд ли свободен от стремления сделаться более сексуально привлекательным. Правда, иногда приятно просто быть хорошим. Честное слово.
– Он ведь не робот, наверное, ему тоже хотелось любви.
– Не сказал бы, – заметил Джерард. – Вспомни, как он себя вел.
– По поведению можно судить о чем угодно, кроме мыслей, – весьма довольный собой, изрек я.
– А это что значит? – насторожился Джерард. – Ничего, правильно?
– Не знаю.
Я попытался найти пример, показывающий, как верно отражает реальность мой афоризм, но ничего яркого в голову не приходило.
– По поступкам Фарли можно довольно точно угадать, что он думал. Много лет он не знал от баб ни одного отказа, потом встретил такую, которой оказался не нужен, его самолюбию был нанесен чудовищный удар – и вот пожалуйста. Суицид. – Джерард стукнул кулаком по столу, чуть не опрокинув вазу с цветами, срезанными Лидией в нашем саду. – Мне это представляется совершенно очевидным.
– Не думаю, что дело только в самолюбии. Он, должно быть, любил ее.
– Любил? Да Фарли вообще не знал, что это значит!
– А мы знаем? – возразил я, внутренне жалея, что задал вопрос, который торговцы автомобилями определили бы как «бывший в употреблении».
– Ты случайно не задумывался о карьере дерьмового сценариста? – спросил Джерард. С его стороны то была ненужная жестокость, ибо он знал, что я задумывался. Причем хотел бы писать не просто киносценарии, а всякую ерунду. Уж не знаю, почему мне приятно думать о себе в таком качестве, но факт остается фактом. Еще я в очередной раз восхитился, как непреодолимо в нас детство. Умер наш друг. Самое время поговорить о серьезных вещах, а мы лепечем какие-то затверженные фразы, пикируемся по мелочи, петушимся, как подростки. Я ощутил необходимость хотя бы попытаться вести себя прилично случаю и сказать что-нибудь возвышенное. Должны же мы из уважения поразмышлять о возникшей пустоте, о вечности, о бренности всего сущего, дабы душевно сблизиться и почтить память безвременно ушедшего.
– Поневоле задумаешься, верно? – начал я, понимая, сколь далеки избранные мною слова от великих философских открытий нашего века. Джерард посмотрел на меня с ужасом человека, обнаружившего, что его отпуск не совпадает со сроками купленной путевки.
– Задумаешься, – желчно ответил он, – из какого дерьма состоит жизнь. Задумаешься, что никому нельзя верить.
Реакцию Джерарда тоже вряд ли можно было поставить вровень с самыми проникновенными эпизодами скорби из мировой литературы и кинематографа, но двигался он в верном направлении. На сцену из душещипательного телесериала его слова тянули вполне.
– Что ты подразумеваешь под доверием?
– Все совсем не такие, какими кажутся. Никто не выставляет в окне то, что купил в магазине. Помнишь, позавчера к нам приходил газовщик; знаешь, что он мне сказал? Что подписал контракт и вот-вот станет поп-звездой! Так что даже газовщика у нас больше нет, зато есть еще один доморощенный певец. Все ложь, все обман, никто не верен себе.
– А ты? – спросил я. Вряд ли это лучше, чем «а мы знаем?», но что делать.
– Я стараюсь, – ответил Джерард, подразумевая «да, разумеется».
– А Фарли почему не был верен себе?
– Потому, что хвастался, какой он крутой, хотя на самом деле мучился и терзался не меньше нашего, хотя, может быть, и не совсем так, как мы. Притворщик он был.
Я не мог точно припомнить, когда Фарли хвастался; скорее, мне случалось хвастаться его похождениями, греясь в лучах чужой славы.
– Ты сказал, его подтолкнуло к самоубийству ущемленное самолюбие. Возможно, там было нечто большее – как будто человек, который всю жизнь плескался на мелководье, вдруг очутился в открытом море. Видимо, так у него получилось с этой девушкой.
М-да, со сравнениями у меня у самого клеилось плохо. Наверное, смерть близких пагубно влияет на умственные способности.
– Вот и я о том же: он был вовсе не таким взрослым и храбрым, как говорил. Притворщик, и все тут.
Я испугался, что Джерард вот-вот заплачет, и мне придется выйти из комнаты, но, к счастью для нас обоих, его глаза остались сухими.
Не могу поверить, чтобы Джерард настолько расстроился из-за того, как ошибся в Фарли. Совершенно очевидно, Фарли – человек очень сложный; его истовая приверженность пустым удовольствиям свидетельствовала о натуре выдающейся, хоть и не в лучшую сторону. Но вид у Джерарда был почти такой же подавленный, как после разрыва с Полой.
