Дикий восторг (ЛП) - Вульф Сара (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
— Кто оставил окно открытым? — слышу я бормотание охранника. Мое сердце взмывает до горла. Он подходит, а я молюсь любому Богу, который меня слушает, чтобы охранник не заметил мои пальцы. Должно быть, на этот раз я молюсь правильно! Он вообще не замечает моих пальцев! Вместо этого просто любезно закрывает окно, сталкивая их с подоконника. Я хватаюсь за оконный карниз, но он невероятно крошечный и скользкий, я борюсь, мои руки болят…
Я могу думать только о том, как упасть настолько элегантно, чтобы мое тело не выглядело глупо, я пересмотрела миллион криминальных телепрограмм и, честно говоря, экзистенциалистская паника не является причиной не попытаться сгруппировать свое тело в последний момент так, чтобы при падении оно приняло эффектную позу. Это же ваша последняя поза! У вас есть моральное обязательство сделать ее потрясающей! Ну, или, по крайней мере, не отвратительной.
Я могу принять позу Бейонсе, но одна вещь по-прежнему мучает меня.
Я умру.
А это бесконечное количество слов «очень» не хорошо.
Мои пальцы соскальзывают с карниза. Но внезапно на моем запястье чувствуется давление, поскольку кто-то его хватает. Мое тело раскачивается, и твердый цемент сталкивается с моим животом, царапает локти. И я смотрю в ледяные голубые глаза, затененные растрепанными, золотисто-коричневыми волосами.
— Т-ты! — бормочу я.
Джек затягивает меня обратно через окно, Мира и Джеймс, широко раскрыв глаза от шока, стоят по обе стороны от него.
— Ты чуть умерла, — дрожащим голосом шепчет Мира.
— Мы такие: «ЭЙ», охранник такой: «ПОКА», а Джек вошел и такой: «ЧЕРТ»! — кричит Джеймс.
Джек выпрямляется. Я встаю на трясущиеся ноги и размышляю о жизни и об удивительном факте, что у меня по-прежнему есть жизнь, о которой можно размышлять. Джек замирает, когда наши глаза встречаются, затем резко разворачивается и уходит. Я бегу и встаю между ним и дверью. И мы долго смотрим друг на друга, какое-то невысказанное бремя опускается на мои легкие. Адреналин обжигает вены, и искривленная боль прорывается через грудную клетку. Я не могу отвести взгляд. И вовсе не из-за того, что он так красив. Просто он выглядит таким… печальным? И эта печаль конденсируется в стрелу, которую он выстрелил в меня своими идиотскими антарктическими глазами.
— Как…
— Я шел за тобой по коридору. Я следил за тобой. У меня есть особый талант узнавать, когда ты собираешься сделать что-то глупое, — резко отвечает Джек.
— Почему…
— София. Я пришел в больницу из-за нее. Теперь отойди.
Джек пытается обойти меня, но я останавливаю его при каждом повороте.
— У меня за плечами годы практики, я ведь была толстой, а мы очень хорошо умеем блокировать. А также невероятно плавучи в соленой воде.
— Дай мне пройти.
До меня доносится запах мяты и меда — тот же самый сбивающий с толку запах, который я сегодня обнаружила в своих воспоминаниях.
— Видишь ли, думаю, я не должна пропускать тебя, поскольку ты реально плохой парень, а логика обуславливает, что плохое не должно быть рядом с хорошим, поэтому, по сути, София не нуждается в том, чтобы ты был рядом.
Он усмехается:
— Ты понятия не имеешь, о чем гово…
— Ты поцеловал меня, — говорю я. — София сказала, что ты меня поцеловал. И я вспомнила это. Немного. Однако даже если ты и спас нас с мамой и вытянул меня с карниза, я не могу простить тебе то, что ты причинил боль Софии таким образом. Я не могу простить тебе то, что ты поцеловал кого-то, кто тебе даже не нравится. Это, вероятно, и мне тоже причинило боль. Ты причинил боль многим людям, не так ли?
Мира и Джеймс наблюдают за нами, наши слова, как мячики пинг-понга, за которыми неизбежно следуют их головы. Джек абсолютно бесстрастен и молчалив, словно недавно вытертая классная доска. Я не могу прочитать его. Однако я замечаю, как крохотные остатки предубеждения уступают дорогу шоку, а затем его лицо превращается в ледяную маску раздражения.
— Уйди дороги, — повторяет он, смертельным тембром.
— Нет. Слушай, я — хороший дракон. Твой маленький-каким-то-образом-еще-продолжающий-функционировать мозг знает, что такое дракон?
— Он покрыт чешуей! — выдает Джеймс.
— И дышит огнем! — добавляет Мира.
— Я дракон, — говорю я. — А София принцесса. И моя работа — охранять ее от таких, как ты.
Джек приподнимает бровь.
— Как я?
— Плохих принцев. Таких, которые могут навсегда разрушить принцессу.
Ледяные голубые осколки его глаз темнеют, затуманиваются. По его глазам проще читать, чем по лицу, к сожалению, не намного. Это гнев? Вина? Разочарование? Нет. Ничего из этого. Это беспомощность.
— Ты опоздала. Я уже разрушил ее навсегда, — произносит он и проходит мимо меня, толкая с такой силой, что у меня не остается времени его блокировать. Проходит немало времени, после ухода Джека, прежде чем Мира решает заговорить:
— Они иногда вызывают его. Наоми это делает, когда София становится действительно безумной.
— Что ты имеешь в виду?
Джеймс ерзает, смотря себе под ноги.
— Иногда… иногда она становится странной. И сумасшедшей. А когда мы спрашиваем Наоми об этом, она отвечает, что это кричит кто-то другой, не София. Но это ее голос. Затем они звонят Джеку, и он всегда приходит, абсолютно в любое время, тогда она успокаивается и снова становится тихой.
Я наблюдаю, как фигура Джека становится меньше, пока он идет по коридору.
Она помнит.
Айсис Блейк помнит меня.
Мир для меня не движется. Он остановился в ту ночь в средней школе. Он затрясся, когда Айсис впервые ударила меня, и каждый день моей борьбы с ней он переворачивался вверх дном. Затем на протяжении недель все было неподвижно. Недель, которые ощущались длиннее, чем года.
Сегодня мир покачнулся, и он раскачивается от ее имени, ее полного решимости непоколебимого лица в тот момент, когда она посмотрела мне в глаза и сказала, что я плохой принц. Сегодня он качается, потому что она, может быть, и подумала, что я ужасен (ты ужасен. На твоих руках кровь и ты ужасен), но она помнит меня. Маленький фрагмент старой Айсис — той, которая меня знала и презирала несколько месяцев назад — засветился в ее глазах. Хоть она и ненавидит меня, но она помнит меня.
Она помнит поцелуй (поцелуй… какой именно поцелуй? Первый поцелуй, который был фальшью или настоящий в доме Эйвери?).
Сегодня мой мир качается. Не сильно. Но он движется под моими ногами, напоминая мне, что я действительно жив. Я не ледяной. Я не урод и не монстр. Я не тот, кого люди боятся или избегают. Я просто человек, и я совершал плохие поступки, но мир движется, и я всего лишь человек. Я не неприкосновенный, не исключение. Я тоже могу сильно увлечься.
Увлечься Айсис Блейк.
Когда подхожу к больничной палате, которая мне более знакома, чем собственный дом, из нее выходит Наоми, ее волосы растрепаны, а халат измят. От локтя до запястья на ее руке красуется царапина. Она не глубокая, но красная, воспаленная и очень заметная.
— Настолько плохо? — спрашиваю я.
Наоми качает головой.
— Понятия не имею, почему она… такого не было целый месяц, а сейчас…
— Должно быть, что-то ее расстроило, — произношу я и пытаюсь пройти мимо нее в палату. — Позволь мне поговорить с ней.
— Она спит. Триша ввела ей успокоительное.
Восторг от понимания того, что Айсис помнит меня, исчезает. Я чувствую, как во мне закипает темная ярость, но Наоми отступает:
— Джек, послушай. Послушай меня. Это единственное, что мы могли сделать. Она угрожала поранить себя ножницами.
— И откуда, интересно, они у нее… — собственный гнев душит меня. — Почему вы позволили ей их иметь?
— Я не позволяла! Ради всего святого, ты ведь хорошо меня знаешь! Не имею ни малейшего понятия, где она их взяла, но они были у нее, и все, что мы могли сделать: остановить ее прежде, чем она смогла бы нанести себе реальный вред. — Страх заменяет гнев, наслаиваясь на нее, словно отвратительный торт. Я едва могу открыть рот, чтобы заговорить, но слова каким-то образом ускользают. — Должно быть, она из-за чего-то расстроилась. Ей стало намного лучше. Ты ведь знаешь, что она не сделала бы это, пока кто-нибудь не сказал бы ей нечто, что могло ее расстроить.
