Сладкоречивый незнакомец - Клейпас Лиза (читать книги TXT) 📗

— Эй, — мягко сказала я. — Что с тобой происходит?

— Ой…, да почти ничего.

Мы обе хихикнули. Я испытала облегчение, что, даже если моя сестра, возможно, сошла с ума, у нее осталось чувство юмора.

— Тара Сью… — я прошла к кровати, чтобы взглянуть на Люка. — Ты единственная из моих знакомых, кто ненавидит сюрпризы так же, как и я. Разве небольшое предупреждение — это так сложно? Ты могла мне позвонить. Написать на электронную почту. Послать мне эссе на тему «Как я провела лето». Вместо этого мне позавчера ночью позвонила мама.

Прошло долгое молчание.

— Она на меня злится?

— Она всегда злится, — разумно ответила я. — Если ты хочешь знать, как она отреагировала на Люка… ну, я думаю, если бы ей, хотя бы раз, пришло в голову, что одна из нас может совершить непростительный грех и сделать ее бабушкой, она бы нас стерилизовала до периода полового созревания. К счастью для Люка, мамочка не очень-то думает наперед.

Теперь Тара словно плакала.

— С ним все в порядке?

— Замечательно, — тут же ответила я. — Он здоров и хорошо кушает.

— Я полагаю… я полагаю, что ты теряешься в догадках, почему я оставила его с мамой.

— Да. Но прежде, чем ты мне об этом расскажешь, где ты находишься? В той клинике, о которой мне рассказала Лиза?

— Да, я попала сюда прошлой ночью. Это милое местечко, Элла. У меня личная комната. Я могу приходить и уходить, когда хочу. Они сказали, что мне желательно остаться здесь хотя бы месяца на три.

Я ошеломленно молчала. Почему три месяца? Откуда они знали, сколько времени необходимо, чтобы решить проблемы Тары? Они что, прикинули и решили, что ее безумие стоит трех месяцев? Явно, что если бы она была психопаткой или склонной к самоубийству особой, они бы пожелали оставить ее на более долгое время. Возможно, они не хотели говорить Таре правду, что она записана в их дополнительную местную программу? Я сразу захотела задать с дюжину вопросов. И все из них были настолько срочными, что создали затор, и я не могла издать ни звука. Я прокашлялась, пытаясь очистить горло от скопившихся слов, которые на вкус были солеными.

Как будто ощутив мою беспомощность, Тара заговорила:

— Мой друг Марк купил мне билет на самолет и всё устроил.

Марк. Тот женатый мужчина.

— Ты хочешь там быть? — мягко спросила я.

Вздох.

— Я не хочу быть нигде. Элла.

— Ты уже с кем-нибудь разговаривала?

— Да, с женщиной. Доктором Джеслоу.

— Тебе она понравилась?

— Она показалась мне очень милой.

— Как ты думаешь, сможет ли она тебе помочь?

— Я так полагаю. Не знаю.

— О чем вы говорили?

— Я рассказала ей, как оставила Люка с матерью. Я не собиралась поступать так — просто оставить ребенка.

— Можешь ли ты мне сказать, почему ты так поступила, милая? Что-то случилось?

— После того, как вышла из больницы с Люком, я поехала домой в квартиру с Лизой на пару дней. Но всё было так странно. Ребенок казался не моим. Я не знаю, как должен вести себя родитель.

— Разумеется, нет. Наши родители совсем не были настоящими родителями. У тебя не было примера, которому ты могла бы следовать.

— Казалось, что я не могу ни секунды находиться в своей шкуре. Каждый раз, посмотрев на Люка, я не знаю, чувствую ли я то, что должна чувствовать. И потом стало казаться, что я отплываю из собственного тела и ускользаю. И даже, когда я приходила в себя, я была словно в тумане. Я полагаю, что я все еще в тумане. Мне это совсем не нравится. — Долгое молчание, а потом Тара осторожно поинтересовалась, — я схожу с ума, Элла?

— Нет, — тут же ответила я. — У меня возникала та же проблема пару раз. Терапевт, к которому я ходила в Остине, сказал, что это своего рода отходной путь, который мы вырабатываем для себя. Способ пережить травму.

— Ты все еще испытываешь подобное?

— Чувство, словно я вне своего тела? Нет, уже давно. Терапевт может помочь попасть тебе туда, где это прекратиться.

— Знаешь ли ты, что бесит меня, Элла?

Да. Я знала. Но все равно спросила:

— Что?

— Я пытаюсь думать о том, каково было жить с мамой и ее истериками, и всеми этими мужчинами, которых она приводила в дом…, а единственное, что я ясно помню, это только то время, когда я была с тобой…, когда ты готовила мне ужин в тостере и читала истории. Что-то вроде этого. А остальное — большой пробел. И когда я стараюсь что-то вспомнить, я начинаю чувствовать испуг и головокружение.

Мой голос, когда я смогла ответить, был густым и дрожащим, как рассыпчатая сахарная глазурь, которой я пыталась посыпать тоненький пирог.

— Ты рассказывала доктору Джеслоу о том, что я рассказывала тебе про Роджера?

— Я кое-что ей рассказала, — ответила она.

— Хорошо. Может быть, она поможет тебе вспомнить больше.

Я услышала хриплый вздох.

— Это сложно.

— Я знаю, Тара.

Наступило долгое молчание.

— Когда я была маленькой, я чувствовала себя, как собака за электрическим забором. Вот только мама все время меняла границы. Я не была уверена, куда можно пойти, чтобы не быть битой. Она была безумной, Элла.

— Была, — сухо спросила я.

— Но никто не хотел слышать об этом. Люди не хотят верить, что матери могут быть такими.

— Я в это верю. Я там была.

— Но ты не осталась, чтобы я могла с тобой поговорить. Ты уехала в Остин. Ты меня бросила.

До этого момента я никогда не испытывала настолько сильное чувство вины, чтобы все мои нервы одновременно кричали от боли. Я так отчаянно пыталась убежать от той удушающей жизни, с ее разрушающими душу рамками, что оставила свою сестру бороться в одиночку.

— Мне жаль, — сумела произнести я. — Я…

Послушался стук в дверь.

Было девять пятнадцать. Я должна была быть в вестибюле с Люком и ждать Джека Тревиса.

— Черт, — пробормотала я. — Подожди секунду, Тара, — это горничная, не вешай трубку.

— Ладно.

Я подошла к двери, открыла и жестом пригласила Джека Тревиса войти резким движением руки. Я была взволнована, как будто распадалась на части.

Джек зашел в номер. Каким-то образом его присутствие успокоило грохочущий шум в моих ушах. Его глаза были темными и безмерно глубокими. Он встревожено взглянул на меня, полностью оценив ситуацию. Кратко кивнув, что означало «все просто зашибись», он подошел к кроватке и посмотрел на спящего младенца.

На нем были слегка мешковатые джинсы и зеленая рубашка поло, с прорезями по бокам: такой костюм мужчина мог надеть только, если у него была идеальная фигура, и ему было наплевать на то, чтобы выглядеть выше, мускулистее, стройнее, потому что он и так был таким.

Мои чувства послали мне первое предупреждение, когда я увидела этого крепко сложенного мужчину, стоящего над малышом, который был слишком беспомощным, чтобы даже самому перевернуться. На долю секунды, я была изумлена своими защитными инстинктами в отношении ребенка, который даже не был моим. Я была словно тигрица, готовая разорвать когтями. Но я успокоилась, когда заметила, что Джек поправил одеяльце на крохотной груди Люка.

Я сидела на оттоманке, расположенной у мягкого кресла.

— Тара, — осторожно сказала я. — Я немного ошеломлена участием твоего друга Марка во всем этом. Он платит за твое пребывание в клинике?

— Да.

— Я хочу за это заплатить. Я не желаю, чтобы ты была ему должна хоть что-то.

— Марк никогда не потребует от меня выплатить ему долг.

— Я имею в виду, что ты ему должна на эмоциональном уровне. Тяжело сказать «нет» кому-то, кто уже выкинул такие деньги на тебя. Я твоя сестра. Я позабочусь об этом.

— Все в порядке, Элла, — ее голос дрожал от досады и крайней усталости. — Забудь об этом. Мне не это от тебя нужно.

Я вмешивалась так осторожно, как только могла. Это было похоже на удаление лепестков из сердцевины цветка так, чтобы он не распался.

— Он — отец ребенка?

— У этого ребенка нет отца. Он только мой. Прошу, не спрашивай об этом. Со всем этим дерьмом, которое уже свалилось на меня…