Дикий восторг (ЛП) - Вульф Сара (читать книги онлайн TXT) 📗
Немного. Однако даже если ты и спас нас с мамой и вытянул меня с карниза, я не могу простить тебе
то, что ты причинил боль Софии таким образом. Я не могу простить тебе то, что ты поцеловал кого-
то, кто тебе даже не нравится. Это, вероятно, и мне тоже причинило боль. Ты причинил боль многим
людям, не так ли?
Мира и Джеймс наблюдают за нами, наши слова, как мячики пинг-понга, за которыми
неизбежно следуют их головы. Джек абсолютно бесстрастен и молчалив, словно недавно вытертая
классная доска. Я не могу прочитать его. Однако я замечаю, как крохотные остатки предубеждения
уступают дорогу шоку, а затем его лицо превращается в ледяную маску раздражения.
– Уйди дороги, – повторяет он, смертельным тембром.
– Нет. Слушай, я – хороший дракон. Твой маленький-каким-то-образом-еще-продолжающий-
функционировать мозг знает, что такое дракон?
– Он покрыт чешуей! – выдает Джеймс.
– И дышит огнем! – добавляет Мира.
– Я дракон, – говорю я. – А София принцесса. И моя работа – охранять ее от таких, как ты.
Джек приподнимает бровь.
– Как я?
– Плохих принцев. Таких, которые могут навсегда разрушить принцессу.
Ледяные голубые осколки его глаз темнеют, затуманиваются. По его глазам проще читать,
чем по лицу, к сожалению, не намного. Это гнев? Вина? Разочарование? Нет. Ничего из этого. Это
беспомощность.
– Ты опоздала. Я уже разрушил ее навсегда, – произносит он и проходит мимо меня, толкая с
такой силой, что у меня не остается времени его блокировать. Проходит немало времени, после
ухода Джека, прежде чем Мира решает заговорить:
– Они иногда вызывают его. Наоми это делает, когда София становится действительно
безумной.
– Что ты имеешь в виду?
Джеймс ерзает, смотря себе под ноги.
– Иногда... иногда она становится странной. И сумасшедшей. А когда мы спрашиваем Наоми
об этом, она отвечает, что это кричит кто-то другой, не София. Но это ее голос. Затем они звонят
Джеку, и он всегда приходит, абсолютно в любое время, тогда она успокаивается и снова становится
тихой.
Я наблюдаю, как фигура Джека становится меньше, пока он идет по коридору.
***
Она помнит.
Айсис Блейк помнит меня.
Мир для меня не движется. Он остановился в ту ночь в средней школе. Он затрясся, когда
Айсис впервые ударила меня, и каждый день моей борьбы с ней он переворачивался вверх дном.
Затем на протяжении недель все было неподвижно. Недель, которые ощущались длиннее, чем года.
Сегодня мир покачнулся, и он раскачивается от ее имени, ее полного решимости
непоколебимого лица в тот момент, когда она посмотрела мне в глаза и сказала, что я плохой принц.
Сегодня он качается, потому что она, может быть, и подумала, что я ужасен (ты ужасен. На твоих
руках кровь и ты ужасен), но она помнит меня. Маленький фрагмент старой Айсис – той, которая
меня знала и презирала несколько месяцев назад – засветился в ее глазах. Хоть она и ненавидит меня,
но она помнит меня.
Она помнит поцелуй (поцелуй… какой именно поцелуй? Первый поцелуй, который был
фальшью или настоящий в доме Эйвери?).
Сегодня мой мир качается. Не сильно. Но он движется под моими ногами, напоминая мне, что
я действительно жив. Я не ледяной. Я не урод и не монстр. Я не тот, кого люди боятся или избегают.
35
LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ
Я просто человек, и я совершал плохие поступки, но мир движется, и я всего лишь человек. Я не
неприкосновенный, не исключение. Я тоже могу сильно увлечься.
Увлечься Айсис Блейк.
Когда подхожу к больничной палате, которая мне более знакома, чем собственный дом, из нее
выходит Наоми, ее волосы растрепаны, а халат измят. От локтя до запястья на ее руке красуется
царапина. Она не глубокая, но красная, воспаленная и очень заметная.
– Настолько плохо? – спрашиваю я.
Наоми качает головой.
– Понятия не имею, почему она... такого не было целый месяц, а сейчас...
– Должно быть, что-то ее расстроило, – произношу я и пытаюсь пройти мимо нее в палату. –
Позволь мне поговорить с ней.
– Она спит. Триша ввела ей успокоительное.
Восторг от понимания того, что Айсис помнит меня, исчезает. Я чувствую, как во мне
закипает темная ярость, но Наоми отступает:
– Джек, послушай. Послушай меня. Это единственное, что мы могли сделать. Она угрожала
поранить себя ножницами.
– И откуда, интересно, они у нее... – собственный гнев душит меня. – Почему вы позволили ей
их иметь?
– Я не позволяла! Ради всего святого, ты ведь хорошо меня знаешь! Не имею ни малейшего
понятия, где она их взяла, но они были у нее, и все, что мы могли сделать: остановить ее прежде, чем
она смогла бы нанести себе реальный вред. – Страх заменяет гнев, наслаиваясь на нее, словно
отвратительный торт. Я едва могу открыть рот, чтобы заговорить, но слова каким-то образом
ускользают. – Должно быть, она из-за чего-то расстроилась. Ей стало намного лучше. Ты ведь
знаешь, что она не сделала бы это, пока кто-нибудь не сказал бы ей нечто, что могло ее расстроить.
Наоми машет уставшей рукой, указывая на спящую в кровати Софию, которая укрыта белыми
одеялами. Такая идеальная. Такая мирная.
– Можешь поговорить с ней, когда она проснется. Но моя смена заканчивается через пять
минут.
Я замечаю мелкие морщинки у нее под глазами, мешки от переутомления, которые получают
все медсестры за время своей длинной и стрессовой карьеры. Она так устала. Она была лучшей
медсестрой Софии, единственной, которая ей действительно нравилась и которой она доверяла.
– Извини, – бормочу я.
Брови Наоми взлетают чуть ли не до небес.
– Прости? Что за странное слово ты только что сказал?
– Не заставляй меня говорить это дважды.
Я захожу в палату, закрывая за собой дверь. И наблюдаю сквозь матовое стекло больничной
ширмы, как уходит Наоми, ее ухмылка очевидна даже через непрозрачный предмет.
Комната полутемная и тихая, за исключением пиканья мониторов, которые отрывисто выдают
ее жизненно важные показатели. Каждый букет, который я дарил ей в течение этого года, все еще
находится в палате – поникший, потемневший и ни на йоту не привлекательный. Но она хранит их
все. В каждой вазе полно воды и они все расставлены в хронологическом порядке.
И тогда вина наносит мне удар, словно железный молот, в грудную клетку. Я не навещал ее
две недели. Она осмотрительно оставила двухнедельный пробел в линии цветов, две пустые вазы
ждали, когда я принесу им цветы, чтобы они могли послужить своей цели.
Я позволил чувству вины за то, что не смог спасти Айсис, доминировать над долгом по
отношению к Софии. А это непростительно.
Как я могу быть настолько взволнован из-за девушки, вспомнившей поцелуй, когда девочка,
которой я нужен, страдает?
Эгоистичный ублюдок.
Я осторожно присаживаюсь на край кровати. Белые простыни сминаются, как снег под моим
весом и нежно очерчивают контур ее тела. Она гораздо худее, чем я помню. Каждая ее косточка
торчит, как у птицы, она такая хрупкая и тощая. Скулы острые и четко выделяются. Больше нет и
следа розового оттенка, который я привык видеть во время нашего взросления. Все это ушло после
той ночи много лет назад.
36
LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ
– Я действительно плохой принц, – бормочу я, убирая волосы с ее лба. Она переворачивается
и приглушенно бормочет:
– Талли...
Я сжимаю в кулак простыни, и литой гвоздь беспокойного раскаяния прокалывает мои
внутренности, начиная от моего сердца, затем продвигается к легким, животу, задевая все на своем
