Я, ты и любовь - Уайлдер Джасинда (электронная книга TXT) 📗

Открыв дверь у пассажирского сиденья, Колтон подал мне руку и подсадил. И снова от прикосновения меня пронизал сильнейший импульс странной энергии, сразу сменившийся острым чувством вины.

Залезая в кабину, я оказалась совсем близко от Колтона. От него пахло сигаретами, одеколоном и чем-то неопределимым. Я видела, как он сглотнул и отвернулся, сразу же отпустив мою руку, и потер ладонь о брюки, будто стирая память о проскочившей между нами искре.

Через секунду он сел в кабину и повернул ключ. «Форд» хрипло зарычал. Кожаное сиденье завибрировало подо мной, и не скажу, что это было неприятно. Я сняла пиджак и положила на сиденье между нами. Когда мотор заработал, из динамиков зазвучала музыка. Мужской и женский голоса выводили навязчивый мотив: «…и если я умру во сне, Бог не примет мою душу… Я ходячий мертвец… Я ходячий покойник…»

В груди будто что-то взорвалось. Я скрипнула зубами так, что заболели челюсти.

— Что это… Кто это поет? — хрипло спросила я.

— «Гражданские войны», песня называется «Бартон-Холлоу».

— Потрясающе.

— Ты слушала тридцать секунд.

Я пожала плечами.

— Она… говорит со мной на одном языке.

Колтон что-то тронул на приборной доске, и песня зазвучала с самого начала. Я слушала не дыша. Следующая песня тоже захватила меня, и Колтон молча вел машину, давая мне возможность слушать. Гнетущая тяжесть на душе немного уменьшилась.

Я все время чувствовала присутствие Колтона, будто раскаленный шип не давал мне покоя. Колтон полностью заполнял четырехдверный салон — было отчего начаться клаустрофобии, да вот только его присутствие почему-то действовало как бальзам на мое кровоточащее сердце.

От понимания этого во мне открылись шлюзы бездонной вины. Я не должна этого чувствовать. Я не должна ничего ощущать. Для моей раны не должно быть ни бальзама, ни утешения.

Я этого не заслуживаю.

Потом был тент, натянутый у открытой могилы, и два ряда стульев. Дождь стал холодным — я задрожала, выйдя из машины. И снова Колтон оказался рядом, открыл дверцу и протянул мне руку.

Он казался слишком грубым, слишком огромным, слишком неотесанным, чтобы быть таким джентльменом. Он был воплощенным противоречием. Грязные ногти. Твердая, мозолистая рука показалась моей мягкой ладони шероховатым бетоном.

Его взгляд метнулся к моим глазам, задержался на долю секунды, колеблясь, будто ища что-то или запоминая. Кадык прошелся по горлу, когда Колтон с усилием сглотнул. Глаза сощурились, он облизнул пересохшие губы и отпустил мою руку, задержав чуть дольше, чем нужно.

Он с усилием втянул воздух, сунул руки в карманы брюк и позвенел ключами:

— Придется выдержать это до конца.

Я пошла за ним. Я не собиралась этого делать. Мне хотелось убежать, а не смотреть, как деревянный ящик с телом моего любимого опустят в землю. Я готова была развернуться и кинуться прочь.

Тогда Колтон остановился, сверля меня своими невероятно синими глазами, и едва заметно кивнул — коротко опустил подбородок, но этого оказалось достаточно, чтобы я принялась ставить одну ногу перед другой по направлению к могиле. Он словно прочел мои мысли и понял, что я хотела убежать. Но он не мог этого знать. Откуда ему меня знать? Старшего брата Кайла я видела всего два раза в жизни.

Остановившись у темного гроба вишневого дерева, я почувствовала на себе взгляд матери. Я приложила пальцы к губам, стараясь удержать в себе звуки и эмоции. Я поймала на себе взгляд отца. На меня смотрели мистер и миссис Кэллоуэй. Все смотрели на меня. Я положила руку на холодное дерево, потому что от меня этого ждали. Я ничего так не хотела, как забраться в гроб, лечь рядом с Кайлом и перестать дышать, чтобы найти его в послежизнье.

Повернувшись, я споткнулась, запутавшись каблуком в траве. Меня поддержала мгновенно метнувшаяся рука Колтона. Снова электрический разряд от прикосновения, на который я не обратила внимания. Он тут же убрал руку, и я села. Священник или проповедник в черном костюме и черной рубашке с белым стоячим воротничком встал над могилой и начал нараспев читать стихи из Библии и привычно говорить слова, якобы несущие утешение.

Я не могла дышать. Я задыхалась от сдерживаемых эмоций. Откуда-то у меня в руке оказался цветок, когда гроб опускали в ужасную черную бездну. Я подошла к краю ямы и бросила цветок на гроб, потому что так полагается.

— Прости меня, — прошептала я. Никто не слышал, но я в любом случае обращалась к Кайлу. — Прощай, Кайл. Я люблю тебя.

Затем повернулась и побежала. Сбросив туфли, я босиком побежала по мокрой траве, через усыпанную гравием парковку, не обращая внимания на голоса, звавшие меня.

Кладбище было всего в нескольких милях от нашего дома — и от дома Кайла. Я бежала по грязной дороге, несмотря на острую боль от камней, ранивших ноги. Я была только рада физической боли. Я бежала и бежала, то и дело теряя равновесие. Каждый шаг беспокоил сломанную руку, добавляя к привычной боли острые всплески. Я свернула на нужную улицу и побежала дальше. Я слышала, как подъехала машина, как отец умолял меня сесть. Дождь обрушился мне на голову, все тот же дождь, вечный дождь, который не кончался со дня смерти Кайла. В ответ на просьбу отца я покачала головой. Мокрые волосы прилипли к подбородку. Кажется, я плакала, но горячая соленая влага смешивалась с дождем.

Другая машина, другой голос. Не обращаю внимания. Бегу и бегу. Платье облепило меня, как вторая кожа, цепляется за бедра, мешает. Боль жгучая, острая, резкая. Руку страшно дергает при каждом толчке. Сзади послышались шаги — кто-то шагал широко, ритмично, неспешно, но не отставая от меня. Я знала, кто это. Он не пытался меня догнать, и на секунду я представила, что это Кайл сзади, что он снова пропустил меня вперед, дабы попялиться на мою задницу. Воспоминание о легкой походке Кайла, о наших пробежках заставило меня хватать ртом воздух и изо всех сил сдерживать подступающие слезы.

Я прибавила скорости. Шаги за спиной участились. Я покачала головой, и мокрые волосы попали мне в рот. Еще несколько шагов и Колтон поравнялся со мной, в совсем прозрачной мокрой рубашке, расстегнутой до середины груди. Он легко держал мой темп. Он не говорил и даже не глядел на меня. Просто бежал рядом. Наше дыхание начало выравниваться: два шага вдох, два шага выдох, знакомый ритм.

За милю до дома я наступила на крупный булыжник и подвернула ногу, нырнув вперед. Не успела я удариться о землю, как оказалась на руках у Колтона. Он шел, неся меня, как пожарный спасаемую — одной рукой под колени, второй — за плечи. Он тяжело дышал, походка была неровной.

— Я могу идти, — сказала я.

Колтон остановился и опустил меня на землю. Едва я встала на ноги, щиколотку снова пронзила боль, и мне пришлось запрыгать на месте, чтобы не упасть.

— Давай понесу, — предложил Колтон.

— Нет. — Я схватилась за его руку, стиснула зубы и сделала шаг. Было больно, но выдержать можно.

Я не хотела, чтобы он меня нес. Если я окажусь на пороге дома на руках у Колтона, это вызовет слишком много вопросов. Меня и так ждет скандал.

Впрочем, истинная причина была в том, что на руках у Колтона мне было слишком хорошо. Слишком приятно. Слишком естественно, совсем как дома.

Снова нахлынуло чувство вины, и я намеренно наступила на больную ногу, отчего ее пронзило болью до самого бедра. Боль — это хорошо. Она отвлекает, оправдывает скулеж и ручьи слез. Плачу от боли в щиколотке, и все тут. Я не стану плакать от боли в сердце, потому что она не пройдет. С каждой минутой она становится только сильнее, острее и беспощаднее.

Я споткнулась. Меня удержал Колтон.

— Обопрись на меня, Нелл, — сказал он. — Не упрямься.

Я остановилась, приподняв ногу. Колеблясь. Раздумывая.

— Нет. — Я оттолкнула его руку и сделала шаг. Ни хромоты, ни ковыляния.

Больно стало так, что перехватило дыхание, и это было хорошо. Это отгоняло вину. Избавляло от боли в душе. Отодвигало надвигавшийся кошмар — сознание, что Кайл ушел навсегда, умер, навеки потерян для меня.