Отвергнутый дар - Боумен Салли (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
– Заповедник для диких зверей? – Эдуард удивленно поднял брови, и Изобел мрачно кивнула.
– Именно. Заповедник для диких зверей. Львы, жирафы и прочая экзотика. Бродят себе на воле по угодьям. Звучит, конечно, чистым безумием, но вообще-то мысль оказалась довольно дельной. – Она озорно улыбнулась. – Честное слово, они выглядят очень мило, Общество охраны животных и то не могло бы придраться. Самое удивительное – они, похоже, не боятся дождя. Папа их обожает. Каждый день выезжает утром поговорить со львами – из своего «Лендровера». У них у всех теперь имена, как у молочных коров в нашем детстве. Только, понятно, не Маргаритка, Кашка или Гвоздика, а африканские – Нгумбе, Банда и в том же духе. Папа несколько недель рылся в справочниках.
– И много народа приезжает поглядеть на львов?
– Толпы. Буквально толпы. Это куда интересней, чем глазеть на Рубенса, и, должна признаться, я с ними согласна. Вот так и получилось, что я поехала в Кению покупать львов. А поскольку я не мужчина, то более полезного занятия не могла для себя найти.
И она стрельнула в него зелеными глазами – поддразнивая, но в то же время и чуть опасливо, словно боялась, что он начнет над ней подтрунивать. Эдуард, понимавший, что она особенно уязвима в те минуты. когда кажется особенно легкомысленной, сжал ее руку. Она вырвала руку, внезапно на него рассердившись.
– Нет, Эдуард, не надо. Не нужно меня жалеть. Я знаю, что это смешно. Я презираю саму себя. Порой мне хочется… о господи, не знаю… Так хочется быть мужчиной, только и всего. Вот тогда бы…
Он снова взял ее руку и осторожно поднес к губам.
– Ты красивейшая из женщин, что я встречал. А также одна из умнейших, как бы ни притворялась глупенькой. Я очень счастлив, что ты не мужчина. Ну, ладно. – Он встал. – Едем в Сен-Клу.
Они подъехали к особняку в поздний час, но стояло полнолуние, ночь была теплая и тихая. По просьбе Изобел Эдуард устроил ей генеральный осмотр поместья. Они миновали парк, через аллеи подстриженных грабов и тисов вышли к розарию, а оттуда – в цветник, засаженный травами и – по весне – лакфиолью. Изобел вздохнула.
– В Англии их издавна называли левкоями. Я их люблю, люблю их аромат.
Она сорвала цветок, поднесла к лицу, и в свете, падающем из высоких окон особняка, Эдуард заметил, что густой, насыщенный, с примесью золота багрянец левкоя и есть оттенок ее волос. Они помолчали и пошли дальше.
Он повел Изобел на конюшни, где старая кобыла ткнулась ей в ладонь нежными бархатными губами; потом они побывали в длинном строении с плоской крышей, напоминающем небольшой ангар. Эдуард включил освещение; Изобел, большая любительница автомобилей, восторженно вскрикнула. Там стояли двадцать – нет, больше, не менее трех десятков – автомобилей, каждый само совершенство, лучший образчик своей модели. Она завороженно прошла вдоль рядов: «Бугатти», «Йенсен», «Бристоль», один из великих «Маллинер-Бентли», легендарный «Порш-356», «Роллс-Ройс Сил-вер Гост» с подножками.
Изобел перебегала от машины к машине, гладила отливающие лаком корпуса, сверкающий хром. Эдуард, стоя в дверях, наблюдал за ней со странным отрешенным выражением. Изобел обернулась к нему.
– Эдуард, они прекрасны. Сказочно прекрасны. «Бугатти», должно быть, просто уникален – их было сделано всего семь, верно? Я думала, ни одного уже не осталось… – Она помолчала. – Не знала, что ты так сильно увлекаешься автомобилями.
Он пожал плечами:
– Я люблю быструю езду. В одиночестве. Порой сажусь ночью за руль, когда нужно сосредоточиться.
– Но столько машин…
– Да. – Он еще раз пожал плечами. – Вообще-то я покупал их не для себя. Для одного человека, которого интересовали машины. – Он повернулся к дверям. – Вероятно, сейчас держать такую коллекцию немного смешно.
Он выключил свет и направился к выходу. Изобел глядела ему в спину. Она слышала о мальчике, Грегуаре, по слухам, сыне Жан-Поля. Слышала, что Эдуард был очень привязан к ребенку Ее пронзила жалость. Так вот для чего все эти автомобили? Бесценная коллекция – для одного маленького мальчика?
Она догнала Эдуарда и взяла под руку.
Позднее, осмотрев дом, они возвратились в кабинет Эдуарда на втором этаже. Расторопный без суетливости камердинер-англичанин принес кофе и арманьяк и удалился. Изобел беспокойно прохаживалась по комнате. Как похожа эта комната на Эдуарда, думала она: французская с ее изящно расписанными панелями – и одновременно английская по скудости убранства. На всем налет сдержанности, мужественности, упорядоченности. Книжные шкафы с томами в кожаных переплетах; превосходнейшие изящные акварели XVIII века; конторка в силе чиппендейл; кресла, обитые утонченно блеклым спайтлфилдским шелком. Каждый предмет обстановки дышал совершенством, свидетельствовал о разборчивом вкусе, неограниченных средствах – и об одиночестве. Комната, как и весь дом, производила впечатление ухоженной и одновременно странно пустой.
Изобел поглядела на Эдуарда. Тот сидел у камина, в котором пылали дрова; он не притронулся к коньяку, и лицо его даже в эту минуту покоя казалось неулыбчивым. Словно ощутив ее взгляд, он повернулся и протянул руку. Изобел приняла ее, он привлек Изобел и усадил у себя в ногах на шелковый ковер сине-ало-коричневых тонов с узором из птиц и цветов. Она прижалась головой к его колену, он опустил руку ей на волосы.
– А сейчас, – тихо сказал он, – ты, Изобел, все мне расскажешь.
Она повернулась и глянула на него снизу вверх. Они всегда понимали друг друга без слов, поэтому она в точности знала, что он имел в виду.
– Я была счастлива, Эдуард. Дело в том, что я его любила. По-моему, и он меня тоже, на свой лад. Но риск он любил еще больше. – Она замолчала, подивившись, что может говорить так спокойно. Свой брак ни с кем не обсуждала – ни когда муж был жив, ни после его смерти.
– Я знала, чем это рано или поздно закончится. Уверена, что и он знал. Мне кажется, он чуть ли не искал гибели. Его не прельщала старость, даже зрелость. Ему не хотелось проигрывать. Поэтому я считаю, что кончилось именно так, как ему хотелось. В одну секунду. Машину занесло. Она взорвалась. Это произошло у меня на глазах.
Наступило молчание. Потом Эдуард произнес:
– У тебя нет детей.
– Нет. – Ее зеленые глаза на миг затуманились. – Но вначале я хотела их завести, очень хотела. А потом поняла, что это невозможно. Несправедливо к нему. Он не мог позволить, чтобы его что-то привязывало к жизни, правда не мог. Тогда бы он перестал быть гонщиком.
– Разве ты его не привязывала?
– Отнюдь, – улыбнулась Изобел. – Не такая уж я плохая актриса. Он считал, что я люблю игру со смертью не меньше его. На самом-то деле меня выворачивало наизнанку на всех гонках. До начала и после конца. И я, конечно, всю дорогу молилась. Перед каждым его поворотом. Но он и не догадывался.
Они опять помолчали. Эдуард упорно смотрел на огонь. Наконец Изобел еще раз подняла к нему голову.
– А ты? – мягко спросила она. – Эдуард, милый, расскажи мне.
– Мне нечего рассказывать.
– Так и нечего – за восемь-то лет?
Она улыбнулась ему, огорченная, что не умеет растопить его скованность, преодолеть его внутреннюю настороженность.
– Я о тебе читала, – продолжала она, так и не дождавшись ответа. – О тебе много пишут. Ты ведь теперь очень знаменит, Эдуард.
– Все, что пишут, – заведомое вранье.
– Как жаль. Некоторые истории звучали весьма поэтично. – Она наградила его лукавой улыбкой. – Например, про подарки, что ты делаешь любовницам. Как ты подбираешь драгоценности под цвет их глаз, волос или кожи. Черный жемчуг. Сапфиры. Рубины. Но бриллианты – ни разу. – Она сделала паузу. – Я читала, ликовала и говорила себе: «Таков мой Эдуард. Чувствуется его стиль». – Она взяла его за руку. – Это правда?
– Отчасти, – сказал он и, помолчав, добавил: – Все это не имело решительно никакого значения.
– Правда? – Они встретились взглядами, и она улыбнулась.
– Правда.
Они посмотрели друг на друга, прочитали в глазах радость и понимание и разом расхохотались. Изобел ощутила, как его оставила скованность, увидела, как его взгляд из веселого внезапно сделался серьезным.
