История любви одного парня (ЛП) - Лорен Кристина (книги регистрация онлайн txt) 📗
разницу между влечением представителей одного пола и тем, что они называют гомосексуальным
поведением. В сущности: парни испытывают влечение к другим парням = мы будем смотреть в
другую сторону. Парень целует парня = плохо.
Самое забавное, что после всех этих ультиматумов, которые в основном настаивают, что
гей– мормон опускает свой нос и становится несчастливым и неудовлетворенным всю свою жизнь
во имя Господа, большинство церковных высказываний твердят, что все люди одинаково
любимые дети и заслуживают отношения с любовью и уважением. Они твердят, что семьи
никогда не должны исключать или неуважительно относиться к тем, кто выбирает иной образ
жизни…но всегда напоминать тем, кто выбрал иной путь, об извечных последствиях своего
выбора.
И, естественно, все, кто здесь живут, знают о той большой шумихе, которую крутили во
всех новостях несколько лет назад: изменение в руководстве, которое гласило, что члены
однополых браков будут считаться вероотступниками (или перебежчиками церкви – спасибо
Google), и дети, живущие в таких семьях должны быть исключены из деятельности церкви, пока
не повзрослеют достаточно, чтобы отказаться от практики гомосексуализма и присоединиться к
церкви.
В общих словах: любовь и уважение, но только если ты хочешь жить по их правилам…а
если нет, тогда отречение от церкви – единственный вариант.
Понимаете, о чем я? Ужасно размыто.
Где– то на моей кровати вибрирует телефон. Поскольку я один в комнате, то никто не
видит, как я практически ныряю в свое покрывало, чтобы откопать его.
«Завтра я весь день буду в УБЯ»
И затем, пока все еще светится экран после его первого сообщения, приходит второе:
«И я тоже буду скучать по тебе»
Что– то происходит между нами. Что– то происходило между нами с того момента, как
мы встретились взглядами в первый день занятий.
Я хочу увидеть его до отъезда. Мне плевать, что скажет мама. Мне плевать на доктрину.
В конце концов, это не моя церковь.
***
В школе Прово есть крытый кампус для ланча, но это формальность, которой никто не
следует. Кампус окружен ресторанчиками быстрого обслуживания, как например, Del Taco, Panda
Express и Pita Pit. Четыре дня из пяти мы сбегаем туда и перехватываем что– нибудь легкое.
Признаюсь, что знаю, основной предмет Себастиана – Английская литература (нет
необходимости в большом расследовании, чтобы добиться своего), но и еще я знаю – потому что
он рассказал мне об этом в библиотеке – что ему нравится проводить время в Центре
изобразительного искусства им. Харриса, потому что там тихо.
Сегодня на ланч я купил достаточное количество Panda Express для двоих.
Перед моим переездом в Юту, я слышал многое о церкви от людей, которые, следует
признать, никогда не имели отношения к ней. Они отдают своих дочерей замуж, когда тем
исполняется двенадцать! Они за полигамию!
Это неправда в обоих случаях – полигамию запретили в 1890 году – но благодаря моей
маме, я знал, что Мормоны просто люди, и предполагал, что подростки– мормоны выглядят так
же, как любой на улицах Пало– Альто. Что самое безумное, это не так. Серьезно. Они похожи на
верхнюю часть колоколо– образной дуги в условиях полировки: они чистые, их одежда главным
образом скромная, и они чрезвычайно опрятные.
Я бросаю взгляд на свою старую футболку с надписью «Социальное Искажение» поверх
синей термокофты и по большей части нетронутые джинсы. Я бы не почувствовал себя более
неловко на территории УБЯ даже если бы надел фиолетовый костюм цыпленка и «лунной
походкой» прошелся бы по двору. Сейчас только начало семестра, и за пределами главного
студенческого центра проходит какая– то молодежная программа. Здесь много длинных юбок и
скромных рубашек, ровно подстриженных волос и искренних улыбок.
Несколько парней играют в Фрисби; один из них бросает ее и выкрикивает:
– Вот блин!
Трое девушек играют в хлопки под аккомпанемент песни.
УБЯ именно такой, каким я его представлял, и так же, наверное, именно такой, каким
надеялись видеть его основатели, даже спустя 140 лет. Он прямо через дорогу от школы Прово, но
кажется совершенно другим миром.
Внутри Центра изобразительных искусств им. Харриса на удивление темно и тихо.
Современная архитектура создает ощущение что это место больше «строго– инженерное», чем
«здание искусства», а верхние этажи открыты в прямоугольных рамках, глядя сверху– вниз на пол
на первом этаже. Каждый звук – мои шаги по мрамору, шелест голосов, слышимых сверху –
раздается эхом через весь атриум.
Себастиана нет ни в одном уютном кресле или за маленькими столами, усеивающими
второй этаж, и если вдуматься, то мой пакет с едой кажется неожиданно самонадеянным.
Интересно, есть ли здесь камеры, которые отслеживают мои движения, есть ли копы УБЯ,
которые придут, решив, что я не принадлежу этому месту, и аккуратно сопроводят на выход из
здания, с пожеланием хорошего пути и обещанием, что помолятся за меня, когда выпроводят за
границы кампуса.
Спустя несколько минут на третьем этаже я только собрался уходить и заесть стресс двумя
ланчами сомнительного качества азиатской еды, когда замечаю пару красных «Адидасов»,
выглядывающих из– под стола.
Подходя ближе, я заявляю:
– У меня много самой нездоровой еды для ланча, которой могу поделиться.
Себастиан вздрагивает – и за время, которое ему требуется, чтобы повернуться, я умоляю
себя вернуться в прошлое и никогда не поступать так. В начале этого учебного года
девятиклассница вручила мне конверт, а затем убежала в другую сторону. Сбитый с толку, я
открыл его. На мою обувь посыпались блестки, и письмо внутри было переполнено наклейками и
витиеватым почерком, который рассказывал мне, что она считала, будто мы можем быть
родственными душами. Я даже имени ее не знал, пока не прочитал его в конце записки: Пейдж, с
сердцем из блесток над «й». Не думаю, что в тот момент я осознавал, насколько это мало,
четырнадцать лет.
Но стоя здесь, дожидаясь, когда заговорит Себастиан…я – Пейдж. Я – эмоциональный
ребенок. И внезапно это кажется стремным – или абсолютно по– детски – прийти сюда и принести
ему еду. Какого черта я творю?
Он медленно достает свои наушники.
Мне хочется свалиться от облегчения: его покрасневшие щеки говорят мне все, что нужно
знать.
– Таннер? – он ухмыляется, так широко. – Привет.
– Привет, да, я…
Он бросает взгляд на часы на экране его ноутбука и делает очевидное замечание:
– Ты покинул кампус.
– А разве не как все?
– Вообще– то, нет, – снова вернув ко мне внимание, он смотрит на меня с небольшим
замешательством.
– Я…принес тебе ланч, – я опускаю взгляд на еду в своей руке. – Но теперь у меня такое
ощущение, что я нарушил закон.
Вглядевшись повнимательней в то, что я предлагал, он спрашивает:
– «Панда Экспресс»?
– Да. Отвратительно, я знаю.
– Точно. Но, в смысле, раз уж ты здесь…
Он ухмыляется мне. И это единственное приглашение, что мне нужно.
Я открываю пакет, протягивая ему одноразовый контейнер с лапшой и второй с курицей в
апельсиновом соусе.
– У меня еще есть креветки.
– Курица подойдет, – открыв ее, он стонет, от чего все мое тело напрягается. – Умираю с
голода. Спасибо.
Знаете такие моменты, ощущения настолько нереальные, что у тебя возникает
обоснованное « я действительно здесь» ощущение ? Когда ты не только используешь
