Амазонка бросает вызов (СИ) - "AlmaZa" (книги хорошего качества TXT) 📗
- Мастер Ли! – поднял руку Самуэль.
- Да, мой мальчик?
- А как же египетские пирамиды? Их же строили по приказу рабы, и тысячами умирали на стройке.
- Хороший вопрос, мой мальчик, - улыбнулся мастер Ли. – Что я могу сказать? Во-первых, методика строительства пирамид до сих пор однозначно не доказана, и тысячи угнетённых рабов лишь одна из версий. Во-вторых, пирамиды являются чудом света, но о том, искусство ли это – вопрос спорный.
Удовлетворённый ответом Самуэль что-то записал у себя на листке. У меня в колонках тоже уже было по два пункта. В левой ненависть и кратковременность, а в правой любовь и длительность.
- Раз уж мы заговорили об архитектуре, я позволю себе сделать стремительный прыжок во времени, с вашего позволения. – Мастер Ли поправил складки на своих хакама, добросердечно оглядывая тихий и послушный класс. – Века между Античностью и Просвещением не такие тёмные, как принято о них говорить, особенно это касается арабской цивилизации или китайской. Но в целом в этот период отсутствовало искусствоведение как таковое. В Европе царило христианство и отступление от религиозных догматов строго каралось, в исламских странах было и до сих пор запрещено изображение чего-либо, кроме абстрактных фигур, поэтому искусство тоже находилось в жестких рамках, в Китае всё подчинялось конфуцианству и строгому регламенту экзаменации, где столетиями переписывались одни и те же темы. И вот я сразу сунусь в девятнадцатый век, к широко известному Фридриху Ницше. Философ углублялся в вопрос искусства, и в результате разделил его на два типа, аполлоническое и дионисийское, по именам двух древнегреческих богов. Кроме того, он рассматривал искусство по мере пластичности, наименее пластичным из всех была музыка, потом, по нарастанию, пение, поэзия, литература, живопись, скульптура, архитектура. Как видим, архитектура у него была наименее искусством из всех других, сухая, скупая пластика и ничего более. Почему? Потому что дома и постройки, в первую очередь, должны быть функциональными, нести не творческую свободу, а применимость, удобство и комфорт, прогибаться под необходимость жизни, а не перебарывать её, превозмогая примитивные нужды. Если бессмысленную картинку можно повесить на стену или снять с неё, то дом, которым невозможно воспользоваться, строить и вовсе никто бы не стал, так ведь?
- А пирамиды? – повторил Хоши, засмеявшись.
- В любой непонятной ситуации ссылайся на пирамиды, - веселясь, пробормотал под нос себе Вернон.
- Если рассматривать их как каприз фараона, - пожал плечами мастер Ли, - то, конечно, это искусство, и не соответствующее предназначению архитектурного объекта, если же это храм, то тут уже другие требования. В абсолютном своём смысле религия и искусство не имеют тождественности, и у культовых построек и предметов другое предназначение, чем у общекультурных или бытовых. Грубо говоря, обыденная вещь должна быть удобной, культурная красивой, а религиозная – внушающей трепет. В крайнем проявлении – страх, в лучшем же случае непонимание и ощущение в человеке своей беспомощности и зависимости от высших сил. Поэтому религиозные постройки страдают гигантизмом – они должны давить на человека, заставлять его слушаться и не противоречить, обезличивать. Там обезличивается и автор, потому что верующим нужно знать одно: всё создано Творцом, а остальное – вторично. И претендовать на роль Творца – преступно. Как видите, при такой догматике трудно развивать творческое начало и свободное искусство. Потому и, лично для меня, такое выражение как «религиозное искусство» парадоксально. В искусстве хотят выражаться люди, отдельно взятые личности, проявляющие себя авторы, в то время как в любой религии автор всем и всему один – Бог, и иначе быть не может. Мы же всё-таки говорим сейчас о философии Ницше, светской, позволяющей человечеству сочинять и творить. По его логике искусство делилось на аполлоническое – созидательное, рациональное, гармоничное, оптимистичное, и дионисийское – иррациональное, разрушительное, вычурно-абсурдное, пессимистичное. Аполлон был богом солнца и света, покровителем искусств вообще, а Дионис был богом виноделия, веселья и экстатических празднеств, растительности и единения человека с природой через религиозные мистерии. Таким образом, Ницше хотел показать, что есть вдохновение, а соответственно и творчество, которое приходит свыше, а есть низменное, приходящее от земли, а не небес. В этом имеется некое повторение Эмпедокловых начал – Любви и Ненависти. Кроме того, не знаю, обращал ли внимание на это Ницше, но надо иметь в виду, что Аполлон был рождён обычным способом, матерью Летой, а Дионис появился из бедра Зевса, то есть, сам по себе он уже был иррационален…
- Сделанный через задницу, короче, - подытожил вслух Диэйт и, когда на него развернулись некоторые товарищи, а так же упал взгляд мастера Ли, парень опустил зарумяневшееся лицо: - Извините.
- Так тоже можно сказать, - не стал его порицать мужчина, кивнув, - всё, что делается неправильно мы так и обозначаем в наше время. И у меня к вам возник вопрос, как вы думаете, какого же типа искусства нужно придерживаться нам, золотым, в своих предпочтениях? Аполлонического или дионисийского?
- Аполлонического, - подняв руку, сказала я, – потому что оно дарит свет, идёт от солнца и оно – разумно.
- Есть ещё варианты? – улыбнулся мастер Ли.
- Ну, точно не дионисийского, - согласился со мной Усон, - если оно связано с виноделием, то и с опьянением, а вдохновение в состоянии опьянения вряд ли даст хорошие результаты.
Большинство ребят закивало и подтвердило свой выбор: золотые должны симпатизировать аполлоническому искусству, и только Джунхуэй молча поднял руку и ждал, когда ему дадут слово.
- Да, Джунхуэй? – заметил его мастер Ли и призвал всех образовать тишину. Когда голоса умолкли, молодой человек произнёс:
- И в кривом, и в прямом увидишь высшее в природе. Так сказал Чжуан-цзы, философ из учёных Ста Школ. Я считаю, что мы должны одинаково ценить оба вида искусства, и всегда находиться посередине между ними, чтобы видеть оба с равного расстояния и сохранять гармонию. Вы говорили о четырёх основных первоэлементах. В Китае знают и пятый – металл, он записывается иероглифом «золото», цзинь. Это та квинтэссенция, которая скрепляет остальные и позволяет им циркулировать здоровым образом, но она никогда не сливается с ними, потому что она – другого рода.
Мастер Ли излучал одобрение, восторг и отеческую любовь своими глазами, которые не отвёл от Джунхуэя, даже когда тот закончил. Мудрый учитель всегда рад успехам своих учеников, даже когда они достигают такого уровня, что им уже нечего дать.
- Именно. Верно, мальчик мой. Но фраза о том, что металл другого рода немного заносчивая, эдак не далеко возомнить себя богами, управляющими миром, и вслед за Эмпедоклом куда-нибудь кинуться, - с иронией поправил его мужчина. – Мы не управляем, мы – исправляем, запомните это. И для этого, да, мы должны всегда быть с открытыми глазами и слушающими ушами, мы ни от чего не должны отворачиваться, наше дело – понимать и разбираться, а не рубить с плеча. И к слову о иероглифах, в китайском языке есть и ещё один, примечательный: две горизонтальные черты, вверху и внизу, небо и земля, они посередине соединены вертикальной, столбом, образующим связь между землёй и небом, - спохватившись, мастер Ли встал и нарисовал его на доске, комментируя по ходу выведения черт, - а на равном расстоянии от неба и земли, в центре этой вертикали, есть ещё чёрточка, подразумевающая человека. С помощью этого иероглифа записывают слово «король», «правитель», он же сам по себе означает правление и установление власти. Как вы можете догадаться, это говорит нам о том, что только золотая середина, полная гармония должна управлять и властвовать где-либо. Гармония – да, но не люди, впитавшие её в себя. Мы проводники справедливости, равенства и благоденствия, молодые люди. Проводник – это не источник, а потому мы слушаемся законов и предписаний, которые хранятся здесь, в нашем добром Логе не одну тысячу лет.
