Бог Ярости (ЛП) - Кент Рина (книги без сокращений .txt, .fb2) 📗

В конце концов, любовь — это всего лишь иллюзия, придуманная глупыми людьми, которые жаждут общения.

В реальности ее не существует.

Моя кожа покрывается мурашками, а в груди поселяется ощущение, что за мной наблюдают.

Я поднимаю голову, и впервые за несколько недель мои глаза встречаются с жестоким придурком, который не имеет права смотреть на меня с… вызовом.

Что, черт возьми, это значит?

Как мне показалось, ты возбудился, когда смотрел на меня. А не на нее.

Именно эти слова привели меня в состояние эпической потери контроля, и по какой-то причине это чужое чувство возвращается снова.

Мышцы напрягаются, и я выхватываю рюмку, затем одним махом выпиваю ее и вздрагиваю от жжения в горле.

Глаза Николая взрываются мириадами яростных вспышек, и от него волнами исходит ярость.

Мне вдруг становится трудно глотать, и я с трудом подавляю желание прочистить горло.

Незнакомый гнев пульсирует во мне, пока он продолжает смотреть на меня.

Чего, черт возьми, он ожидал?

Какого черта он вообще от меня чего-то ждет?

Глин поднимает рюмку, но прежде чем успевает ее выпить, Киллиан забирает ее и говорит:

— Ты пьяна. Я выпью.

— Мне не нужна твоя помощь.

— Обморок, — Анника смотрит на них с глупой ухмылкой на лице.

Ей семнадцать, и она пропустила целый учебный год, чтобы поступить в колледж в таком юном возрасте, верно? Я знаю, что Николаю всего девятнадцать — серьезно, он еще ребенок, — но он не стал бы ничего с ней делать, когда она была/есть несовершеннолетней, верно?

Я имею в виду, что возраст согласия в Великобритании — шестнадцать лет, но они же американцы. Разве там не восемнадцать…?

Кроме того, он бы не поступил так со своим лучшим другом, верно?

Мое горло сжимается, и на этот раз мне приходится незаметно прочистить его от наплыва отвратительной тошноты.

Верно?

— Нам нужно перевести игру на новый уровень, — Николай протягивает рюмку, и я смотрю на него, сердце колотится так сильно, что кажется, у меня случится сердечный приступ.

— Я никогда не трахался и не экспериментировал с кем-то своего пола, — он украдкой смотрит на меня, а затем выпивает свою рюмку.

Мое сердце гулко бьется за грудной клеткой, а пальцы судорожно сжимают рюмку. Дыхание вырывается из моих легких с прерывистыми интервалами.

Блять. Блять. Блять.

— А поцелуй считается? — спрашивает Ава, и он кивает. Глаза устремлены на меня.

Перестань смотреть на меня.

Просто перестань.

Кажется, меня сейчас стошнит на глазах у всех, и я унижусь самым худшим из возможных способов.

— Ну и черт с ним, — Ава выпивает шот.

Реми задыхается, как король драмы.

— Эта сучка действительно хочет, чтобы ее сегодня убили.

Киллиан поднимает рюмку, а Глин смотрит на него вопросительным взглядом.

— Не смотри так, будто сейчас упадешь в обморок, маленький кролик. Ты действительно веришь, что все эти извращения были проделаны только с женщинами? Я часто экспериментировал.

Пока он пьет, она тоже берет рюмку и выпивает ее одним махом.

Что…? Моя сестра сделала что…?

— Не удивляйся, Килл. Я тоже часто экспериментировала.

Я выдыхаю. Ладно, значит, это была ложь, чтобы позлить Киллиана. Она бы рассказала мне, если бы это было так. Мы близки.

Я так думаю.

По крайней мере, надеюсь, что это так.

— Больше никто? — Николай играет со своим пустым стаканом, бросая провокационный взгляд в мою сторону.

Я смотрю на препирающихся Реми и Аву, а затем на свои ноги, и мое внимание остается на них. Смотрю на чернила, поглощающие мои туфли.

И все же я чувствую на себе его взгляд, напряженный и безапелляционный.

Тик.

Ты выставишь себя дураком.

Тик.

Игра окончена, Брэн. Все увидят, какой ты обманщик.

Он негромко хмыкает, и я не могу удержаться от того, чтобы не бросить на него взгляд, когда он засовывает сигарету между губами и встает.

— Чертовы зануды. Я ухожу отсюда.

Мне приходится крепче сжать стакан, чтобы он не дрожал. Мой взгляд следит за его бесстрастными движениями, когда он идет к выходу, прикуривает сигарету и выпускает в воздух облако дыма.

Вместо того чтобы чернила исчезли с моих ног, они поглощают их, затем устремляются вверх по моим голеням и обволакивают колени, пока не становятся всем, что я могу видеть и чувствовать.

Черные чернила.

Чертово проклятье.

Сердце замирает почти летаргически, и я делаю еще один глоток, чтобы заглушить его.

— Фух, это было очень напряженно, — говорит Анника. — Серьезно, Килл. Не приводи его в следующий раз. Он страшный.

— Ты уверена, что это не потому, что он может настучать твоему брату?

Она неловко смеется.

— Не будь смешным. Мне нечего скрывать от Джера.

— Хах, ага, — отвечает Киллиан.

Я хочу спросить, что ей нужно скрывать. Почему она называет его страшным, если они были вместе…?

Хватит.

— Так кто следующий? — спрашиваю я, пытаясь не обращать внимания на весь этот хаос.

— Я! — Анника смотрит на Киллиана. — Мне никогда не сосали член.

— Это, блять, низко, — хнычет Реми, но выпивает.

Мы с Киллианом тоже выпиваем.

— Подождите минутку, — Реми смотрит на Крея. — Почему ты не пьешь, Крей-Крей? Ты что, пропускаешь этот раунд? — мой кузен качает головой, а Реми вскидывает руку вверх. — Тогда пей, Иисус, блять, Христос, пожалуйста, отпрыск, скажи, что тебе хотя бы раз сосали член?

Когда Крей не отвечает, Реми плюхается на стул с большей театральностью, чем нужно.

— Думаю, мне нужна медицинская помощь. Мое собственное отродье потеряно, а я и не знал. Я теряю годы своей жизни, говорю вам.

— Что такого особенного в том, чтобы тебе отсосали член? — спрашивает Крей.

— А что такого особенного в солнце? Луне? Экосистеме? Я могу продолжать бесконечно. Господи, Крей, из-за тебя я выгляжу плохим учителем.

— А ведь так оно и есть, — Сесили корчит ему рожицу, и все продолжают разговаривать, препираться и смеяться.

Веселиться.

Я отключаюсь.

Я смеюсь, когда они смеются, но не понимаю, что происходит вокруг меня.

Туман окружает меня и просачивается под кожу, пока я не могу дышать.

Я выпиваю еще две рюмки, но не могу полностью отключиться.

Этого недостаточно.

Ничего недостаточно.

Я не могу дышать.

Пожалуйста, остановитесь.

Я трясу головой, безуспешно пытаясь стряхнуть черные чернила, набухающие внутри.

Когда Киллиан решает отвезти Глин домой, я жду несколько минут, а потом придумываю отговорку, что чувствую себя не в своей тарелке.

Больше похоже на то, что я раздавлен собственной головой.

Я, спотыкаясь, выхожу из паба, голова плывет, а зрение затуманено. Я натыкаюсь на группу людей и извиняюсь — или мне кажется, что извиняюсь, — пока иду кривыми шагами.

Огни мерцают и превращаются в крошечные расплывчатые точки, удаляясь все дальше и дальше.

Как и мой гребаный рассудок.

Раньше я гордился тем, что полностью контролирую ситуацию. Над чем угодно.

Над кем угодно.

Пока в моей жизни не появился этот ублюдок.

И теперь я не знаю, как вернуть этот контроль.

Мне он нужен, иначе все будет кончено.

Всему, блять, придет конец.

Я натыкаюсь на кого-то и отступаю назад на подкашивающихся ногах.

— Простите…

— Смотри, куда идешь, гребаный пиздюк! — парень хватает меня за воротник рубашки, трясет несколько раз, и я вижу звезды.

Похоже они американцы. К черту этих парней. Почему они не могут просто оставаться в Америке и оставить меня в покое?

— Тебе лучше извиниться, или я тебя убью, — угрожают он и его близнец.

О, подождите. Это же тройняшки.

Это из-за алкоголя, верно?

Его друзья пытаются оттащить его от меня, но он только крепче прижимает меня к себе до тех пор, пока я не могу дышать.