Мгновения жизни - Коббольд Марика (бесплатные полные книги .txt) 📗
Грейс с тревогой думала о том, где возьмет деньги на необходимые вещи, как отнесутся ее соседки к тому, что в доме появится новорожденный малыш, как сможет ухаживать за ребенком и сумеет ли компенсировать ему отсутствие отца. Она спрашивала себя, сможет ли стать всем для совершенно незнакомого ей человечка, если даже сама с собой справляется с грехом пополам.
Но случались дни, когда она пребывала в счастливых мечтаниях. Какие будут у малыша глаза: ярко-синие, как у отца, или зеленые, как у Грейс? И какие у него откроются таланты и наклонности?
— Чему это ты улыбаешься, как блаженная? — как-то вечером поинтересовалась у нее Анжелика.
— Я даже не заметила, что улыбаюсь, — откликнулась Грейс.
— Улыбаешься-улыбаешься. Ты смотрела куда-то вдаль с этакой мечтательной и самодовольной улыбкой на физиономии.
Грейс бросила на подругу благодарный взгляд. Она познакомилась с Анжеликой в ту пору, когда обеим сравнялось по пятнадцать лет. Ей повезло, что у нее была такая подруга, на которую она могла положиться. Когда они были моложе, Анжелика считала себя радикалом левого толка, что не мешало ей отдавать белье в стирку экономке своего отца, она была бунтаркой, которая терпеть не могла нецензурной лексики. Теперь она превратилась в молодую женщину, мечтавшую о том, чтобы сделать карьеру, она презирала мужчин, утверждая, что имеет право самостоятельно родить ребенка, и тем не менее находилась в вечном поиске настоящей любви. В постоянно изменяющемся, полном противоречий мире Анжелику можно было считать надежным якорем.
— Я беременна, — наконец призналась ей Грейс.
— Ты беременна. Как это случилось? Нет, можешь не отвечать. От кого?
— От него.
— Ага, от него. Этот маленький американский засранец. Он знает?
— Нет.
— Это ведь и его ребенок. Тебе не кажется, что он имеет право хотя бы знать?
— Нет, — ответила Грейс. — Он бросил меня.
— Будь благоразумна, он ведь не знал, что ты беременна.
— А он и не спрашивал.
Она потеряла ребенка. Как-то ночью она встала, чтобы сходить в туалет, и обнаружила, что вместо мочи у нее ручьем течет кровь. Анжелика отвезла ее в больницу. Там Грейс сказали, что она больше не беременна. Ребенок, который зародился и развивался в ней, не спросив разрешения, покинул ее, продемонстрировав такую же спокойную решимость и целеустремленность. В очередной раз кто-то посторонний вторгся в жизнь Грейс, заставил считаться с собой, а потом исчез. Врачи сказали, что на этой стадии выкидыши случаются довольно часто, и это даже к лучшему, так как ребенок мог родиться больным или неполноценным. Грейс не могла отделаться от мысли, что те первые недели, когда она считала его нежеланным, сыграли свою роковую роль.
Она уже начала звать ребенка Габриэлем. Габриэль Джефферсон Макгроу. Такое большое и длинное имя для малютки, который вполне мог уместиться на ладошке.
Многие годы спустя Грейс все еще всматривалась в лица детей, которые могли быть ровесниками его сына, если бы он появился на свет.
«И ты еще жалуешься на то, что я приношу тебе несчастье?» Лежа на раскладной кровати в свободной комнате миссис Шилд, где старомодный механический будильник громко отсчитывал уходящие мгновения, Грейс буквально слышала эту журналистку, Нелл Гордон, она была словно воображаемая приятельница, сующая нос в чужие дела.
«Это внутренний монолог, — сказала себе Грейс. — А это значит, что я говорю, а ты молчишь, так что убирайся прочь из моей головы». Она перевернулась на живот и сунула голову под подушку, прижав ее уголки к ушам. В конце концов она заснула.
Но ранним утром или поздней ночью — как посмотреть — она вдруг села на постели, не понимая, что разбудило ее. Грейс проснулась с тяжелой головой, в комнате было душно. Она поднялась, отодвинув занавеску, широко распахнула окно, вдыхая свежий ночной воздух. Она легко засыпала под постоянный шум лондонских ночных улиц, но здесь, в сельской местности, все было по-другому: осязаемую тишину ночи могло внезапно разорвать царапание ветвей по окну, уханье совы или вой лисы, напоминающий детский плач. А если и эти звуки оказывались не в состоянии разбудить вас, то оставался еще петух, который, вопреки расхожему мнению, кукарекал не в определенные часы, а когда ему заблагорассудится и большей частью просто от скуки. За последние двадцать лет Грейс не выпадало случая провести в деревне больше четырех ночей подряд.
— Неужели ты не скучаешь по жизни здесь? — вечно допытывалась у нее миссис Шилд.
— Нет, — неизменно отвечала Грейс.
Она уже собиралась вернуться в постель, когда заметила призрачную фигуру, выходящую из лунной теки, отбрасываемой высокими дубами. Все еще не проснувшись как следует, Грейс закурила сигарету и прислонилась к подоконнику, наблюдая. Где-то залаяла собака, фигура повернулась и вновь скрылась в тени, оставив в воображении Грейс неясный образ: по стройкой спине идущего человека струится серебристый лунный свет. Грейс докурила сигарету и затушила окурок. Она ждала — фигура так больше и не появилась.
— Это могла быть Эдна, — заявила на следующее утро миссис Шилд, когда Грейс рассказала ей о том, что видела ночью. — Должна тебе сообщить, что сама я за всю ночь так и не сомкнула глаз, ну вот совсем ни на секунду.
— Мне очень жаль. Как твои ребра?
— Не очень хорошо. Болят все время. — Миссис Шилд и в самом деле выглядела бледной. Но когда Грейс принялась искать болеутоляющее, она, протестующе подняв руку, поморщилась. — Я уже приняла анальгетики. Но они не помогают, ни чуточки. Как бы то ни было, у Эдны темные волосы — и коротко подстриженные. Я постоянно твержу ей, что очень темный цвет старит, лицо выглядит чересчур строгим, грубым, но она не желает слушать и только обижается и сердится на меня.
— Может, это было то самое привидение Ноя?
— Если учесть, что Эдна пользуется еще и очень яркой губной помадой, она вообще выглядит, как Бэби Джейн[1]. Все говорят, что, чем старше ты становишься, тем осторожнее должна пользоваться макияжем. Хотя с тобой, Грейс, все обстоит наоборот, как мне кажется, ты выглядишь ужасно бледной.
— Я на самом деле ужасно бледная. И всегда была такой, помнишь? Именно поэтому ты вечно бегала за мной, чтобы потрогать мне лоб и заявить: «Должно быть, у тебя температура, Грейс, ты выглядишь ужасно бледной». Впрочем, я все-таки пользуюсь макияжем, но стараюсь, чтобы он не был заметен.
— Знаешь, в жизни женщины наступает такое время, когда незаметность перестает быть достоинством.
— Ты сама себе противоречишь.
— Разве, дорогая? Мне так не кажется. Я с удовольствием выпила бы еще чашечку.
— А ты уже видела Ноя? Что он теперь собой представляет?
— Вчера мы виделись с ним в церкви. На мой взгляд, он совсем не изменился. Впрочем, как и все вы. Он принес цветы на могилу своего деда, а я пришла навестить твоего отца. Разумеется, он сначала не узнал меня. Но потом мы разговорились, и он спросил меня о тебе. Да ты и сама увидишь. Я условилась с ним, что мы с тобой сегодня нанесем ему визит, и у тебя будет возможность задать ему вопрос о художнике. Похоже, некоторые предпочитают целыми днями валяться в постели — он был довольно-таки бесцеремонен, когда я заскочила к нему сегодня утром.
Грейс взглянула на свои часики.
— Сейчас только восемь утра. Тебе лучше отдохнуть, а не носиться с утра пораньше по деревне, как ты считаешь?
— Я себя прекрасно чувствую, дорогая, особенно если не делать резких движений, не нагибаться и не поднимать тяжести.
— Я по-прежнему уверена, что видела то самое привидение Ноя.
— А я уверена, что ты ошибаешься.
Грейс поднялась.
— Ладно, будем считать, что ты права и я ничего не видела.
* * *
Если не считать янтарного цвета глаз, который забыть трудно, Ной Блэкстафф выглядел совсем не таким, каким помнила его Грейс. Если бы ей показали его фотографию, она решила бы, что это монтаж — снимок, составленный из разных частей. Нежное и одухотворенное лицо поэта и мускулистый торс культуриста. Причем нельзя было сказать, что выглядело это неприятно или непривлекательно, — скорее, необычно. Первоначальным порывом обоих было обняться, но они ограничились рукопожатием. Грейс подумала: «Я не знаю, женат ли ты и есть ли у тебя дети.
