Инструкция на конец света (ЛП) - Каейн Джейми (е книги .txt) 📗
подталкиваю прочь от дома.
– Как насчёт того, чтобы побыть в домике на дереве со мной? –
спрашиваю я.
– Мне без разницы.
Домик прямо перед нашим домом, приспособленный для того, чтобы
следить за входом, я построил первым, он очень практичный… В нём
нет того очарования и забавности, которые свойственны моим
следующим творениям, именно их я хочу показать ей. Я увожу её от
дома к западной части здания.
Из-за спины доносятся звуки барабанов, значит, собирается круг. Они
начинают вразнобой, постепенно входят в ритм и вскоре, если вечеринка
пойдет по обычному сценарию, толпа будет танцевать под бой
барабанов, умело крутить обручи и совсем раскрепостится. В этот
момент ситуация стремительно ухудшается. Я думаю, что будет с
сестрой Николь, но пока держу язык за зубами, потому что она явно не в
настроении играть в наставников. У нас ещё будет время, чтобы
выловить её оттуда до того, как всё окончательно выйдет из-под
контроля.
Мы забираемся по лестнице в один из моих самых любимых домиков
Садхана на дереве, – он круглый, похож на юрту. В крыше у него окна,
чтобы смотреть сквозь ветви на небо.
– Ух ты, – говорит она. – Ты сам его построил?
– Мне немного помогли. Там матрац, можем на него сесть и посмотреть
на толпу людей, танцующих на заднем дворе.
– Это всё для твоей мамы? – спрашивает она.
– Ага, интересно да? То есть, вечеринка – это скорее искупление вины,
но эти люди любят Аннику, так что я уверен, что они рады её
возвращению.
– Судя по твоему голосу, сам ты не рад.
Я чувствую её взгляд на себе, и на мгновение поднимаю на неё глаза,
потом снова смотрю в сторону, не зная, что сказать.
Правильно ли желать, чтобы мама не приезжала вовсе? Та ли это вещь,
которую я могу доверить девушке, с которой едва знаком?
– Не всё так просто, – говорю я.
– Так какая твоя мама? – спрашивает меня Николь, и я пытаюсь
подобрать слова.
Пропащая, разбитая, непостижимая для других, но я понимаю, что это
не вся правда.
Она ещё харизматичная и притягательная, и множество людей не смогло
перед ней устоять.
– У неё зависимость, – говорю я. – Ты когда-нибудь видела зависимых
людей?
Я знаю ответ ещё до того, как она мотает головой. Конечно, не видела.
Её тщательно распланированная и воплощённая жизнь до сих пор
содержала только те элементы, которые её отец считает подходящими,
судя по тому, что я о ней знаю.
Я пытаюсь представить детство в армии, с военачальником вместо отца,
но это так не похоже на мою жизнь, что я могу думать только
стереотипами. А Николь – не стереотип.
– Она принимает наркотики? – спрашивает она.
– Иногда. Ещё она выпивает. Сейчас она трезвая, но это никогда не
длится долго.
– Звучит печально.
Её левый глаз скрыт за прядью волос, и я борюсь с искушением
отбросить волосы с лица. Возможно, она специально её так сделала.
Может быть, с ней, Николь чувствует себя защищённой. Я знаю, как
необходимо это чувство.
Вообще-то я не хочу говорить об Аннике. Сегодня ночью надо
веселиться, так что я улыбаюсь и пожимаю плечами.
– Эй, родителей не выбирают. Что же тут поделать, верно?
Она улыбается:
– Верно.
– Ты когда-нибудь танцевала в кругу под бой барабанов?
– Нет.
– Ты знаешь, как крутить обруч?
Она хмурится.
– Хм, вроде как.
– Тогда пойдем, покрутим немного обруч, – говорю я и начинаю
спускаться по лестнице, прежде чем она находится с ответом. Я знаю,
что это беспроигрышный способ помочь человеку расслабиться на таких
деревенских вечеринках.
Рядом с костром мы замечаем сестру Николь, которая смеётся и танцует
в компании детей, с которыми я вырос, и я облегчённо вздыхаю – по
крайней мере, она не в каком-то тёмном углу, прижатая каким-то
чуваком. Я отыскиваю два обруча, а в стороне уже собралась группа,
проделывающая забавные трюки, и мы тоже отходим к краю.
Я бросаю взгляд на Николь, а она старается не смеяться. Это одно из тех
трогательно нелепых мгновений, которые почти никогда не случаются, –
те мгновения, когда ты знаешь, что прямо здесь и прямо сейчас, по
меньшей мере, всё в порядке.
Больше, чем в порядке. Всё замечательно.
Николь
Радость после первой в жизни настоящей вечеринки омрачает чувство
вины. Но вернувшись за полночь домой незаметно, я совершенно
успокаиваюсь. Иззи бóльшую часть ночи провела, приклеившись к
парню по имени Кива. Она танцевала, сражая страстью. Половину ее
движений я совершенно не знала, а вторую – не решилась бы повторить.
Всё же я никогда не выпускала её из виду больше, чем на полчаса, а она
на удивление спокойно восприняла мою просьбу вернуться домой, когда
около двух часов ночи вечеринка, наконец, стала сворачиваться.
Она согласилась пройтись пешком по ночному городу, а утром
проснулась веселой и бодрой и даже предложила помочь мне с уборкой.
Да и сама я чувствовала себя лучше, чем обычно. Я не знаю, как
относиться к Вольфу и его странной жизни, но симпатия и сильнейшее
взаимное влечение заставляют разум отступить. Пытаюсь представить,
что сказал бы отец, если бы увидел, как Вольф забирает меня на
свидание? Это слишком много даже для фантазии. А что, если бы он
представился просто другом? Папа прогнал бы его со словами, что мне
нельзя находиться в обществе дегенератов.
И это в лучшем случае!
От мысли о столкновении двух столь разных миров у меня болит живот,
и я надеюсь, что папа не вернётся в ближайшее время. Вот только,
конечно, как долго мы можем протянуть здесь без воды, кондиционера,
почти без денег, без машины?
Не так уж долго.
Я иду по шоссе проверить почту, про которую я совершенно забыла в
последние несколько дней. Но часть меня хочет пойти ещё дальше,
прямо к домику Вольфа на дереве и посмотреть, там ли он. Но я не
решилась.
Открывая старый проржавевший почтовый ящик, я ожидаю найти счета
на адрес дедушки, макулатуру и рекламные листовки, приходящие
каждый день. Но на самой вершине стопки лежит какой-то конверт,
поперёк лицевой стороны синими чернилами выведен знакомым
аккуратным почерком адрес. Я беру конверт и осматриваю, мгновенно
узнав мамин почерк.
На лицевой стороне нет обратного адреса, проверяю другую сторону, но
не вижу его даже на обороте. Самое обычное письмо, на нём печать с
американским гербом, почтовый штамп с датой наверху и надпись
«Барстоу, Калифорния» над датой.
Барстоу?
Зачем ей туда возвращаться?
Это ближайший к военному посту город, в котором мы когда-либо жили.
Насколько я знаю, это не то место, куда она хотела бы когда-нибудь
вернуться. В то же время, именно там пересекаются дороги на Лас-
Вегас, Аризону, Луизиану и Мексику на юге.
Я пробую предположить, куда мама направилась бы, но не могу. Я
пытаюсь представить, как она прячется в каком-то захудалом мотеле
посреди пустыни, и это напоминает бегство девушки, которая мечтает
стать танцовщицей в Лас-Вегасе.
Тут я понимаю, что забыла как дышать, так что медленно наполняю
легкие воздухом. Потом ещё раз, пока руки не перестают дрожать.
Я хотела подождать и открыть письмо дома не на солнцепёке, но я уже
надрываю конверт, а что, если это не письмо вовсе? Что, если там какая-
то глупость, вроде рецепта любимого ананасового пирога Иззи?
Я не знаю, почему я думаю о такой возможности, но это так.
В конверте только листок в линейку, сложенный втрое. Я достаю его и
различаю нечёткие синие буквы даже сквозь бумагу. Я разворачиваю
письмо и вижу слова «Дорогие Николь и Изабель» вверху страницы.
