Шиза. История одной клички (Повесть) - Нифонтова Юлия Анатольевна (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Мелкий, колючий дождь поднатужился и припустил полновесными струями, желая доказать, что он не какой-нибудь ноябрьский нытик, а разухабистый весенний ливень, предвестник первых гроз. Казалось, что во дворике от обилия кустарников темнеет быстрее, чем повсюду. Ручьи дружно объединились в разливанный поток, покрывающий всю земную твердь. Янке чудилось, что она — единственный оставшийся в живых житель планеты посреди всемирного потопа. Зрелище было ещё более странным оттого, что она сидела на покосившейся детской качельке под стеной дождя, поджав промокшие ноги, совершенно одна. Перед ней маячила незавидная перспектива долгого возвращения домой по тёмным, сырым улицам.
Долго, не мигая, смотрела она в светящийся прямоугольник окна на третьем этаже, как смотрят в экран зомбированные компьютерными играми дети. От холодных струй едва спасало ржавое подобие крыши, водружённое над качелями, и натянутый до бровей капюшон куртки. Дождь настойчиво стучал по клавишам тысячью невидимых клавиатур, печатающих под протяжный качельный скрип печальные Янкины мысли. «Я — битый пиксель на мониторе жизни», — поэтично выразила она все свои знания информационных технологий. Посреди этого чёрного журчащего, беспрерывно текущего со всех сторон света, с неба, с крыши, деревьев, живого потока Янка вдруг ощутила необыкновенное блаженство от осознания отверженности, упоения своей горькой, неразгаданной тайной: «Только здесь я дома. Вот оно, моё место!»
Она приходила сюда каждый вечер, чтобы увидеть волшебное прямоугольное светило, роднившее с воспоминаниями о нём. Иногда, когда очень повезёт, ей удавалось увидеть в окне неясные силуэты. В своих мечтах Янка часто под покровом невидимости пробиралась туда: влетая с порывом ветра в открытую форточку, проходя сквозь стену, заползая крошечным насекомым в загадочные чертоги квартиры номер семь. Больше всего на свете она хотела бы проникнуть в комнату Саши, но никак не могла представить себе обстановку, он просто не мог органично существовать ни в одном современном интерьере. Поэтому ей виделся то заваленный древними манускриптами готический кабинет Фауста, то причудливое пространство НЛО, заполненное сияющим туманом.
Мутные, мокрые сумерки сменялись непроглядной тьмой, противоречить которой осмеливались только два светлых пятна, загадочная планета Сашиного окна и огонёк Янкиной сигареты. На этом необъяснимо притягивающем магическом месте Янкину душу раздирали наплывающие друг на друга противоречия. Радостное возбуждение вдруг резко сменялось отчаянной безысходностью: «Умереть бы мне здесь под твоим окном, как бездомной собаке».
Дождь прекратился так же неожиданно, как начался, будто кто-то там наверху резко закрутил гигантский кран. С карнизов, веток деревьев и навеса над качелькой наперебой зацокали увесистые капли. «Вот он, мой унылый, дождливый, никому не нужный день рождения», — печально констатировала для себя Янка. Далеко, в непроглядной тьме, угасли все детские надежды на этот праздник. Но одна, самая главная, пожалуй, осталась — загаданное желание. Янка вспомнила, как всего пару часов назад мама Ира преподнесла подарок в своей неподражаемой манере — в неистребимой злобе кинула в лицо имениннице свои, почти новые, сапоги на высоких каблуках, сама в которых ковылять была уже не в силах. Неприятности, связанные с домашним чествованием, были с лихвой компенсированы счастливой возможностью загадать желание и задуть свечи на синем фирменном мамином торте «Негр в пене». Желание было только одно. Оно безгласным криком раздирало изнутри: «Хочу видеть ЕГО-О-О-О!!!»
Стоически вытерпев необходимый минимум присутствия за праздничным столом, Янка улизнула из отчего дома под пьяные запевы родни. На всех парусах неслась она сюда — на ржавую капельку, куда стремилась теперь ежечасно, где был отныне её храм, алтарь и настоящий праздник. Ведь там каждую минуту было возможно чудо — мог появиться он! И тогда всё выяснится, что рыжая Гелла наврала, и они с Аграновичем станут счастливы и снова улетят в бесконечное звёздное небо! Янка проводила в заветном «Сашином дворике» почти всё свободное время, но ни наглую Геллу, ни её таинственного собеседника увидеть пока не удавалось. А это означало, что встреча возможна, она впереди и может быть очень скоро или прямо сейчас…
Время шло. Дни тянулись за днями. Ничего не менялось. Ожидание счастливой встречи отодвигалось всё дальше и меркло где-то далеко в унылых суетных буднях. Иногда, встрепенувшись, Янка вновь предпринимала отчаянные попытки поиска следов своей потерянной любви то в Интернете, то в телефонном справочнике. Но никак не могла решиться повторить подвиг и зайти в подъезд Аграновича ещё раз. Как только она подходила к вожделенному объекту и дотрагивалась до дверной ручки, сердце начинало бешено колотиться в горле, пульсировать в висках. От страха она впадала в оцепенение и предобморочное состояние. Опасный аттракцион повторялся с завидной регулярностью, продолжая провоцировать к новым попыткам. В очередной раз потерпев фиаско, Янка ретировалась на свою, ставшую уже родной качельку и ощутила наплывающую острую душевную боль.
Чаще всего такие моменты накатывали на неё дома, тогда, уединившись перед зеркалом, она брала большую цыганскую иглу и с каменным выражением на лице прокалывала себе мочку уха. Замена невыносимого душевного страдания физической болью приносила облегчение до следующего рецидива: «Чего только не сделаешь ради выживания!» Незажившие дырочки можно было неоднократно раздирать серьгами, продлевая сомнительное удовольствие. За два последних месяца на её левом ухе прибавилось четыре серебряных колечка. Это мазохистское увлечение пирсингом пришло случайно, когда Янка, спасаясь от депрессии домашней работой и пытаясь зашить грубой ниткой свои драные тапки, нечаянно вонзила толстую иглу глубоко в палец. Изматывающая душевная тоска, словно испугавшись укола, спряталась и на время затаилась. Довольно сносное настроение длилось почти весь вечер. Даже ночью она не стала по обыкновению захлёбываться в рыданиях, глуша их в обильно смоченной подушке, а забылась крепким сном ткачихи, перевыполнившей план. Но сегодня боль, притаившись на время, накрыла её, застав врасплох, растерянной и безоружной: «Почему всё так? Люблю его больше жизни. Я бы сделала для него всё. Хочешь, бери мою жизнь. Не жалко! А ведь мы могли бы быть счастливы. Неужели эта боль будет длиться вечно?»
Янка судорожно подкуривала сигарету, трясясь, как в лихорадке, так что со стороны можно было принять её за наркоманку в период ломки. К сожалению, спасительной цыганской иглы под рукой не оказалось. «Напутали, видать, эти суки со справки. Не было там никогда никакого Саши и нет, а в квартире алкашка какая-то живёт, б… на пенсии. Вот и всё! Хватит выдавать желаемое за действительное!
— А как же табличка на двери?
— Пора уже взглянуть правде в глаза. И нечего здесь сидеть-высиживать каждый день. Не нужна ты ему, чего ещё непонятно-то?
— Почему?
— Да потому, что ты — страшная, толстая. А на что ты надеялась, идиотка? — кричали внутри Янкиной головы злые голоса: «Что же мне остаётся? Раз любимому и единственному на свете я не нужна, то ждать нечего — отдамся первому встречному. Возьму и выйду замуж. Да! За любого, кто первый предложит. А чего время терять? С сегодняшнего дня совершеннолетие катит в глаза, а с годами-то я краше не стану. Останусь отвратительной вредной старой девой, как Резина. Вот ужас-то где!» Подлая боль меж тем усилилась многократно, и терпеть её, казалось, больше нет сил: «Сейчас прожгу руку сигаретой, может, отпустит?» Она уже поднесла к самой ладони зажжённую сигарету, предчувствуя, как ожог и запах жареного мяса вырвут её из холодного отчаяния. Вдруг, над самым ухом, из темноты раздался голос, показавшийся ей знакомым:
— Девушка, прикурить разрешите.
«Да уж первый встречный оказался на редкость оперативен», — с горькой усмешкой подумала Янка и протянула в темноту свою зажигалку.
— А сигаретки, извините, вольному стрелку не найдётся?
