Плейбой (СИ) - Рейн Карина (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Осень в этом году выдалась совсем не осенняя — как и в предыдущие три; листья ещё толком пожелтеть не успели, как их щедро припорошило снегом. Не удивлюсь, если однажды у нас из всех сезонов останется одна только зима. Снег приятно скрипел под ногами, разгоняя тишину парка, от которой было не по себе, и я жалела, что рядом нет Каина — всё-таки с ним мне спокойнее. А ещё было жаль, что я, кажется, интересую теперь не только Сергея, но ещё и Лиса; только если Сергей учится в другом университете, то с Лёшей мы сталкиваемся каждый день, и мне это не нравится.
Может, я была неправа, когда отказалась от онлайн-обучения?
Оглядываюсь вокруг в поисках людей и облегчённо выдыхаю: здесь достаточно свидетелей, чтобы я чувствовала себя в безопасности, так что я разрешаю себе прогуляться немного вместо того, чтобы сидеть дома и пялиться в окно. Как в детстве подставляю ладонь, на которую хлопьями падают и тут же тают от тепла снежинки. Я тоскую по тому времени, когда можно было безбоязненно идти по улице, не оглядываясь по сторонам; мне не хватает того чувства уверенности, которое у меня бесцеремонно отняли; мне больно от того, что есть всего пара людей, которым я могу доверять, хотя иногда мне кажется, что и они тоже лгут. Я устала от мнительности и паранойи настолько, что временами хочется просто кричать и бить всё вокруг в приступе истерики, но я не знаю, как всё это исправить.
Закапываюсь в мысли настолько, что совсем не замечаю выросшую передо мной из ниоткуда фигуру… Сталевского. Привычно шарахаюсь в сторону, испытывая ужас и отвращение, пока Сергей мерзко скалится.
— Прогуливаешь учёбу, красавица?
О Боже, только бы меня не стошнило.
— Не твоё дело, — как можно уверенней отвечаю, хотя внутри всё дрожит. — Дай пройти.
Делаю шаг в сторону, чтобы обойти его, но Сергей копирует моё движение и снова загораживает мне дорогу.
— У меня идея получше, — качает головой. — Давай я провожу тебя до дома, а то вдруг с тобой по пути что-то случится — я себе этого не прощу.
Похоже, меня всё-таки вырвет — всего от одной мысли о том, что я должна буду идти рядом с этим чудовищем.
— Если кто и способен сделать мне больно, так это ты, — со злостью отвечаю и одёргиваю руку, которую Сергей попытался взять в свою. — Лучше уйди по-хорошему, потому что в противном случае я напишу заявление в полицию.
Сталевский снисходительно фыркает.
— Как показывает практика, ты на это не способна. — Он проводит кончиками пальцев по моей щеке, отчего я дёргаюсь, как от удара током. — Иначе я давно уже мотал бы срок.
— Это не поздно исправить, — шепчу в ответ, чувствуя, как по щекам ползут слёзы — там, где только что были пальцы Сергея. — Оставь меня в покое. В городе полно девушек, которые мечтают о твоём внимании.
— Но мне нужна только ты, — роняет он в ответ с какой-то грустью, и в его глазах я замечаю печаль — настолько искреннюю, что начинаю чувствовать себя растерянной. — Я ведь действительно был влюблён в тебя.
— И нашёл самый хороший способ показать мне свою любовь, — с ненавистью шиплю ему в ответ. — Ты не достоин, чтобы тебя хоть кто-то любил!
Печаль моментально слетает с его лица, словно маска; как в замедленной съёмке наблюдаю за волнами гнева, застилающими его лицо, а после он поднимает руку; чтобы ударить меня или прикоснуться — не знаю, вот только что-то сделать он не успевает, потому что его руку кто-то перехватывает.
— Неужели такую дубину родители не научили уважать женское «нет»? — слышу сухой и суровый голос старушки. — Катись отсюда, пока ещё ходить можешь! И что бы я больше не видела тебя рядом с этой девочкой, ты меня понял?
Сергей, внезапно побелевший, резко кивает и бросается выполнять приказ старушки — по-другому её тон не воспринимается.
— Ты в порядке, детка? — обращается она теперь уже ко мне. — Святые Небеса, да ты вся дрожишь! Пойдём-ка со мной, напою тебя горячим чаем.
Хочу возразить ей и сказать, что мне лучше пойти домой, но язык будто прилип к нёбу; не знаю, почему, но, когда старушка взяла меня под руку, я покорно пошла за ней следом — до самой девятиэтажки, которую столько лет наблюдаю из окон родительской квартиры.
Ну, хоть домой возвращаться будет недалеко.
В квартире у старушки оказалось очень чисто, светло и уютно и совсем не похоже на то, как живут среднестатистические бабушки: никаких сорока кошек и неприятных запахов. Да и старушка совсем не была похожа на старушку — как-то молодо выглядит, не опирается на трость и какая-то… живая, что ли.
— Что застыла в коридоре, как неродная? — улыбается она, и я не могу сдержать ответной улыбки. — Проходи, садись.
Вхожу в кухню, выполненную в светло-кофейных тонах, и сажусь за круглый стеклянный стол, на котором полно всяких сладостей в вазочках: печенье, конфеты, пряники — всё, что душа пожелает; даже розеточки с вареньем и мёдом были здесь.
— Простите, как к вам обращаться? — робко спрашиваю, но почему-то не испытываю неловкости оттого, что сижу в гостях совершенно незнакомой женщины.
— Меня зовут Анна Андреевна, но ты можешь называть меня бабушка Анна или просто бабушка, — улыбается она, разливая ароматный чай по двум чашкам.
— По вам не скажешь, то вы бабушка, — всё так же робко роняю в ответ.
— Мой внук говорит то же самое, — смеётся Анна Андреевна, усаживаясь рядом и ставя передо мной чашку. — Пей, пока горячий.
Примерно минут десять мы в полной тишине пьём чай, думая каждая о своём; мне нравилось чувство такта этой женщины — она совершенно не пыталась залезть ко мне в душу, как я подумала сначала; не расспрашивала о Сергее и вообще вела себя так, будто нет ничего такого в том, что мы вообще находимся под одной крышей.
— Наверно, мне пора домой, — уже по привычке комкаю края кофты.
Анна Андреевна на секунду прищуривается.
— Если хочешь, могу подарить тебе ружьё, чтобы в следующий раз этот упырь сто раз подумал, подходить ли к тебе.
По её лицу совершенно невозможно было понять, серьёзно она говорит или шутит, так что я не знала, испугаться мне или засмеяться.
— Он не всегда был таким, — удивляясь сама себе, защищаю Сергея.
Хотя это ведь правильно — объективно судить о человеке можно лишь зная все причины и обстоятельства его поведения.
А мне не хотелось выставлять его злодеем, даже если он действительно такой.
— Хочешь сказать, что он не всегда приставал к девушкам на улице? — хмыкает женщина. — Да у него же на роже отпечаток тюремных решёток! Попомни моё слово, зайка: однажды этот идиот допрыгается и окажется там, где ему самое место!
— А что, если я сама виновата в том, что он стал таким? — вырывается у меня.
Не знаю, что именно заставляет меня продолжать говорить, но рядом с Анной Андреевной мне почему-то впервые за долгое время стало спокойно, и язык будто зажил собственной жизнью: я рассказала ей абсолютно всё. Даже несмотря на то, что временами мне было стыдно продолжать, я не могла заставить себя замолчать, словно должна была в кои-то веки выговориться хоть кому-нибудь. Анна Андреевна не перебила меня ни разу; только иногда участливо гладила меня по коленке и возмущённо ахала. И когда я закончила свою невесёлую историю, то почувствовала, будто только что освободила душу от гадкой чёрной жижи, в которой тонула на протяжении последнего года.
Даже дышать стало легче.
А вот смотреть на женщину было немного страшновато, потому что каждый воспринимал мою ситуацию по-разному: кто-то жалел меня, кто-то говорил «так ей и надо», а кто-то просил не делать из этого драмы и не привлекать к себе итак избыточного внимания. Иногда — спасибо «друзьям» — я чувствовала себя какой-то извращённой пародией на Шурыгину, которая не так давно «прославилась» на весь мир, но в отличие от неё мне всего этого было не нужно. Я вообще раньше мало задумывалась о том, что со мной будет дальше — после школы и университета — когда окружающим не будет дела до того, где я отдыхала этим летом, или какого бренда мои вещи; их будет интересовать лишь мой опыт, мои умения и навыки, необходимые для выполнения служебных обязанностей.
