Плейбой (СИ) - Рейн Карина (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Не хватало ещё, чтобы они из-за меня поругались.
— Конечно, она не хочет! — кипятится Анна Андреевна. — Да и кто бы захотел идти куда-то с таким напыщенным засранцем?! Будь так добр, убери со своего лица эту дурацкую ухмылку и не веди себя так, будто тебя пучит! Ты же мой внук, должны же у тебя быть хоть какие-то манеры, ради всего святого!
Прикусываю губы чуть ли не до крови, потому что желание рассеяться над ситуацией чрезмерно велико, хотя здесь нет ничего смешного.
Наверно, нервы сдают от событий сегодняшнего дня.
Лёша закатывает глаза и вздыхает так, будто его только что официально сослали в Сибирь на рудники, но разворачивается, открывает входную дверь и делает мне приглашающий жест рукой; хотя с его выражением лица он с таким же успехом мог сказать мне «Выметайся!».
Но у меня, в отличие от него, с воспитанием всё было в порядке, так что я сначала подхожу к Анне Андреевне попрощаться.
— Спасибо вам за всё, что вы сделали для меня сегодня, — искренне благодарю женщину и пытаюсь сдержать накатывающие волнами слёзы.
— Говоришь так, будто мы с тобой больше никогда не встретимся, — фыркает она в ответ и приобнимает меня за плечи. — Ты просто помни, что между нами не сотни световых лет, а всего-то старый захудалый двор; если тебе будет нужен свет, или просто захочется с кем-то поговорить, знай, что мои двери всегда для тебя открыты.
Шмыгаю носом и киваю, мягко выпутываясь из её объятий.
— Между прочим, здесь в прошлом году сделали ремонт, а вы обе сейчас затопите весь дом, — ворчит за моей спиной Шастинский. — Вам не стыдно — пускать насмарку труд простых работяг?!
— И где только подевались твои манеры?.. — вздыхает женщина и уходит куда-то вглубь квартиры.
Пока мы спускаемся вниз, я пытаюсь абстрагироваться от мысли, что иду рядом с малознакомым парнем; и пусть он хоть трижды будет внуком Анны Андреевны, это ни о чем не говорит.
Может, мать Гитлера тоже была хорошей женщиной.
Правда, атмосфера между нами резко меняется, стоит нам оказаться на улице; с Лёши будто слетает шелуха, когда он выходит под снегопад и поворачивается ко мне.
— Где ты живёшь? — спокойно и участливо спрашивает он.
— В соседнем доме, — отвечаю тихо и рукой неуверенно указывают направление. — Слушай, ты правда не обязан провожать меня, здесь ведь недалеко, я вполне могу дойти сама.
— Нет, не можешь, — как-то по-мужски не соглашается Лис, и я чувствую силу, волнами исходящую от него, но она не пугает, а, наоборот, успокаивает. — В это время суток небезопасно ходить по тёмным дворам в одиночку — особенно такой красивой девушке.
Вот ей Богу, если бы подобный комплимент отпустил Сталевский, меня бы уже давно скрутило спазмом от приступа тошноты, но с Лисом такого я почему-то не испытывала; вместо этого я почувствовала лишь какое-то внутреннее волнение — как бывает, когда разворачиваешь ленточку на долгожданном подарке.
Лёша кивает, предлагая мне наконец двинуться в путь через двор, кишащий шумными подростками, которые оккупировали лавочки, и молодыми людьми постарше с бутылками в руках. Наш двор и в светлое время суток не был безопасен, а уж ночью…
Кто-то из подростков швыряет в железную урну не то бутылку, не то камень — в общем, звук получается громким, резким и довольно неожиданным; шарахаюсь ближе к Лису, но до конца свои действия осознают лишь тогда, когда он уверенно сжимает одну мою ладонь своей рукой.
Второй ладонью я намертво вцепилась в его предплечье.
— Все хорошо, не бойся, — фыркает парень и поудобнее перехватывает мою руку, которую я, придя в себя, пытаюсь отнять, но всё без толку. — И меня тоже бояться не стоит, я ведь не серийный маньяк.
Напускаю на себя уверенный вид, чтобы скрыть внутреннюю дрожь.
— Конечно, любой маньяк так и сказал бы.
Слышу его тихий смех, от которого по внутренностям разливается спокойствие, и пытаюсь договориться с той частью себя, которая вопит от возмущения, потому что я всё ещё позволяю Шастинскому держать мою руку.
«Это не симпатия, — уговариваю себя. — Всего лишь компромисс, чтобы не было страшно».
— Это твой дом? — вырывает меня из мыслей Лёша.
Осматриваюсь и киваю, пытаясь понять, почему мне вдруг стало грустно.
Господи, Кристина, только не говори, что тебе понравилось идти под руку с этим насыщенным индюком!
— Может, проводить тебя до квартиры? — Он слегка вопросительно приподнимает бровь.
— Не нужно, подъезд у нас точно спокойный.
И это действительно так: в основном, соседство здесь составляли одинокие пенсионеры и семьи с маленькими детьми, так что опасаться было некого.
Разве что темноты, которой я боюсь до чёртиков.
Но не признаваться же в этом Лису!
— Тогда я пошёл, — криво улыбается парень, и на секунду мне мерещится озорной мальчишка с пляшущими чертями в глазах.
— Спасибо, что проводил, — неуверенно отвечаю и чувствую себя при этом глупо, но ещё сильнее мне хочется наконец оказаться в родных стенах своей комнаты размером два на два.
Робко машу ему рукой и скрываюсь в тихом и тёмном подъезде; чтобы подниматься было не так страшно, считаю ступеньки, потому что лифта у нас отродясь не было, и в квартиру буквально влетаю.
Вдох-выдох, Кристина.
Ты в безопасности.
— Привет, дорогая, — улыбается из кухни мама. — Как день прошёл?
— Хорошо, — неуверенно улыбаюсь в ответ, впервые осознавая, что говорю правду. — Немного устала и слегка проголодалась, а так всё в полном порядке.
Кажется, мой ответ удивляет родительницу, если судить по тому, как лихорадочно засветилось её лицо.
— Отлично! В таком случае переодевайся и приходи ужинать — отец сделал твою любимую курицу под ореховым соусом.
Киваю и скрываюсь в своей комнате, с опозданием осознавая, что забыла у Анны Андреевны свою сумку с конспектами. Отвешиваю себе мысленно подзатыльник и делаю в голове пометку зайти к ней завтра перед парами. Скидываю тёплый свитер и джинсы и прихватываю с собой в душ пижаму — хлопковые шорты и топик на тонких бретельках сливочного цвета. Запах яблочного шампуня и ванильного геля для душа напоминают мне, что я та же девушка, что и сегодня утром, и немного успокаивают взбудораженные нервы.
После водных процедур натягиваю на слегка влажное тело пижаму и застываю перед зеркалом; оно запотело от пара, и я едва могу различить в нём очертания своего лица, но мне всё равно страшно. Выдыхаю и вспоминаю всё, что говорила Анна Андреевна: принять саму себя и то, что со мной случилось; но как можно принять всю эту грязь? Как относиться к себе без презрения после всего? Ходить с завязанными глазами и отворачиваться от отражающих поверхностей гораздо проще, чем набраться духу и заглянуть в лицо настоящему. Но я всё же поднимаю руку и провожу ею по поверхности зеркала, оставляя за собой чистую линию, и всматриваюсь в уже ставшие незнакомыми черты.
Первыми, конечно же, отмечаю глаза, которые, кажется, стали как-то глубже что ли; в них потух прежний блеск — вместо этого чётко была видна печать боли, перенесённой за прошедший год, и от этого они делали меня старше, чем я есть. Черты лица немного заострились; щёки впали, и чётко вырисовывались скулы; волосы казались тусклыми и безжизненными…
Как будто из меня потихоньку кто-то высасывал жизненные силы, и теперь я медленно превращаюсь в мумию.
Господи, и на это страшное тощее существо запали сразу два парня?
Ну хорошо, допустим, Сергей положил на меня глаз ещё до того, как превратилась в жертву холокоста, но почему то же самое случилось с Лёшей? Нужно быть абсолютно слепым, чтобы ему понравился кто-то вроде меня; не то, что бы меня это заботило, но озадачивало однозначно. Конечно, я осознаю, что весь мой внешний вид — да и внутренний тоже — это не мой добровольный выбор, только легче от этого не становилось.
Возвращаюсь в комнату, где подсушиваю волосы полотенцем, и открываю на ноутбуке ВК, чтобы узнать, нет ли каких новостей по учёбе. Внимание тут же приковывают висящие в личке сообщения, и я тут же лезу туда, догадываясь, кто может быть одним из отправителей, и от этого тело заходится какой-то странной дрожью.
