Училка и Чемпион (СИ) - Малиновская Маша (хорошие книги бесплатные полностью .txt, .fb2) 📗
Я пытаюсь спрятаться за чашкой чая, но её взгляд буквально прожигает меня.
— Мама, — говорю я, но она меня перебивает, как всегда.
— Ну что, дорогая, это же важно! — мама слегка наклоняется вперед, как будто собирается раскрыть величайшую тайну. — Вспомни, как ты в детстве читала! У тебя были такие успехи! И эти литературные конкурсы — ты же побеждала почти каждый год! Грамоты до сих пор в комнате лежат. Мирон, вы знали, что у Любы есть целая коллекция грамот за успехи в литературе?
Я чувствую, как моё лицо начинает пылать. Боже, ну зачем она это сейчас вспомнила? Наверное, это самое запоминающееся для неё в моём детстве.
— Нет, — отвечает Мирон, и его голос звучит с интересом, но я уже вижу, как он украдкой посмеивается. Ему, похоже, это даже нравится. — Ты не говорила, Люба, что у тебя есть коллекция грамот по литературе.
— Ну… — я пытаюсь найти хоть какие-то слова, но мысли разлетаются. — Это было давно.
— Да что там давно! — мама не сдается. — У неё до сих пор всё это в комнате. Книги на полках, грамоты. Люба их даже не забрала, когда переехала. Очень жаль, что она сменила интеллектуальные интересы на…. на другие.
Я застываю, осознавая, что мама только что ненавязчиво намекнула, что я слишком умна, чтобы выбирать себе в пару боксёра. Я вижу, как Валентина Николаевна кивает, поддерживая маму, а Антон смущённо ковыряет вилкой остывший омлет.
— Я пойду…. варенья к блинам принесу, — бормочу я, встав из-за стола. Мне просто нужно выбраться из этого огненного кольца "комплиментов".
Моя семья неисправима.
Ну почему я не могу как сестра просто перестать приезжать на эти семейные посиделки? Словно в улей попадаешь и тебя бесконечно жалят.
Но стоило мне сделать пару шагов по направлению к кухне, как я слышу за собой шаги Мирона. Естественно, он тут же встал и пошёл за мной. Я оборачиваюсь, встречаясь с его взглядом, и понимаю: он развлекается этим шоу.
— Не знал, что ты у нас литературная звезда, — усмехается он, когда мы оказываемся вдвоём на кухне. Я закатываю глаза в ответ на его слова.
— Ох, прекрати, — вздыхаю, открывая шкафчик и вытаскивая банку с вареньем. — Это всё было в прошлом. Я просто в детстве много читала, вот и всё. А мама любит это вспоминать, чтобы потом выставлять напоказ. Она считает, что это лучшее, что можно рассказать обо мне.
— А что, если я хочу посмотреть на твою славу? — вдруг предлагает он, опираясь на дверной косяк и глядя на меня так, будто ему и правда так интересно узнать обо мне что-то большее, чем то, что скрывается под одеждой.
— Что посмотреть? — я поворачиваюсь к нему, не понимая, к чему он клонит.
— Ну, книги, грамоты, твою комнату, — говорит Мирон с той самой ухмылкой, от которой у меня внутри всё переворачивается. — Покажешь?
— Ты серьёзно? — удивляюсь я, закрывая банку с вареньем крышкой и ставя её обратно на полку в шкафчик. — Моя старая комната?
— Конечно, серьезно, — его голос звучит игриво, но глаза горят неподдельным интересом.
Я вздыхаю и машу рукой.
— Ладно, пошли. Только не смейся.
Мирон следует за мной по коридору, пока я веду его к своей девичьей комнате. Открываю дверь, и нас встречает тот самый знакомый мне с детства особый запах.
В комнате чисто, ни капли пыли. Наверное, мама готовилась к встрече гостей и рассчитывала, что я пойду демонстрировать свои столетние грамоты, которые она повесила в рамочку, Антону.
Мама — тот ещё режиссер.
Смотрю на свою комнату со странным чувством: книги и мебель, которая, кажется, никогда не менялась, в углу до сих пор стоит старый книжный шкаф, а на стене висят те самые грамоты, о которых так любит говорить мама. О, она еще и мои фото повесила, на которых я со сцены декламирую стихи.
— Вот она, моя скромная девичья обитель, — усмехаюсь я, показывая рукой на комнату. — Как видишь, ничего особенного. Полки с книгами, да и всё.
Мирон заходит внутрь, медленно осматривая всё вокруг. Он подходит к полкам и бегло просматривает названия книг. Возле моих фоток задерживается, смотрит, прищурившись.
— Много классики, — замечает он, слегка склонив голову. — А ты у нас серьезная читательница.
— Было дело, — киваю я, чувствуя, как в груди нарастает неловкость. Не то чтобы я стеснялась своих книг, но видеть Мирона в этом углу моей жизни, где царят воспоминания детства и юности, как-то странно.
— А грамоты? — он подходит к стене, рассматривая награды за победы в литературных конкурсах. — Тебя тут целая стена славы, Кошка.
— Перестань, — бормочу я, нервно поправляя волосы. — Это всё было давно. Это стена славы моей мамы, скорее.
Он поворачивается ко мне и вдруг медленно подходит ближе. В его глазах появляется тот самый блеск, от которого у меня внутри всё сжимается. Я успеваю моргнуть, прежде чем понимаю, что он уже совсем рядом.
— Знаешь, Кошка, — его голос становится чуть ниже, и он смотрит на меня так, что я уже не могу отвести взгляд. — Эти грамоты — это здорово. Но мне больше нравишься ты.
— Ты что…. — начинаю я, но голос срывается, потому что Мирон уже наклоняется ко мне, притягивая меня ближе к себе. Его руки уверенно ложатся на мою талию, и я чувствую, как по телу разливается тепло.
— Перестань, — выдыхаю я, но это звучит слишком слабо, чтобы быть настоящим протестом. Внутри всё переворачивается, и я понимаю, что сопротивляться бесполезно.
— Я только начал, — шепчет он, его губы уже почти касаются моих.
— Мы же…. тут мои родители. И гости…
Я стою, словно приклеенная к полу, и сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно на весь дом. Но перед тем, как я успеваю сказать что-то ещё, Дорофеев прижимает меня к себе, его губы касаются моих, и вся моя решимость тает, словно лед на солнце.
Мы стоим посреди моей девичьей комнаты, окружённые книжными полками и старыми грамотами, но мне кажется, что весь мир сужается только до нас двоих. Мирон целует меня так, что внутри всё горит, и мои руки на автомате тянутся к его шее, чтобы прижать его ближе.
— Знаешь, — шепчет он между поцелуями, — мне определенно нравятся твои книги. Но ты — лучшее, что есть в этой замечательной девичьей обители.
— Да ладно тебе, — усмехаюсь я, хотя внутри всё ещё пылает.
— Ты, кажется, мне кое-что должна за эту милую поездочку, помнишь? — мурлычет на ухо, а рука ложится на плечо и мягко, но настойчиво надавливает.
29
Мирон, не отрываясь от меня, мягко, но настойчиво прижимает меня к себе. Его руки уверенно обнимают меня за талию, и я чувствую, как всё внутри напрягается, будто каждый нерв натягивается.
Он смотрит на меня, и в его глазах читается жгучее желание. Как будто он никогда ничего не хотел сильнее.
Но здесь, в моей комнате, в доме родителей, всё ощущается по-другому — слишком рискованно и… слишком захватывающе.
— Ты чего? — шепчу я, пытаясь найти остатки здравого смысла, но это получается так неловко, что сама удивляюсь.
— Ты же сама закрыла дверь, — шепчет Мирон с той самой дерзкой усмешкой, от которой у меня внутри всё переворачивается. Он поднимает бровь, показывая взглядом на дверь, за которой остались мои родители, Валентина Николаевна и её сын.
— Закрыла, — соглашаюсь я, но ощущаю, как голос дрожит от напряжения. Во рту становится сухо, а лицо горит так, что хочется прижать к нему холодные ладони. — Но…
— Но? — он наклоняется ко мне, его губы едва касаются моей шеи, и я чувствую, как волна жара разливается по телу. — Ты боишься, что нас услышат?
Он целует меня чуть ниже, и я закрываю глаза, пытаясь справиться с этим взрывом эмоций, который накрывает меня с головой.
Конечно, я боюсь!
Это всё-таки родительский дом, и дверь хоть и закрыта, но меня от этого не меньше беспокоит мысль, что кто-то может постучаться в любую минуту.
— Мирон…. — пытаюсь снова сказать что-то осмысленное, но его прикосновения мешают мне собраться.
