Соблазнённый (ЛП) - Кент Рина (книги хорошего качества TXT, FB2) 📗
К обеду подошвы моих ног просят избавить их от страданий, а футболка прилипает к спине от пота. Я вздыхаю от облегчения, когда мы заходим в ресторан с кондиционером, чтобы пообедать.
Несколько посетителей говорят:
— Немного жарковато. — Это преуменьшение века, но так уж устроены британцы.
Где же лондонские дождливые дни, когда они так нужны?
Мы с Домиником сидим сзади. Здесь темнее и уютнее. Людей тоже нет. Идеально.
Пока мы пьем прохладительные напитки, я продолжаю и продолжаю рассказывать Доминику о местах, которые все еще хочу посетить. Биг-Бен, Дворец и многое другое. Я посетила их на первой неделе прибытия сюда, но все становится особенным, когда он рядом со мной. Я рассказала ему о своих англофильских наклонностях и страсти к английской литературе. Единственная реакция Дома?
— Ты такой ботаник.
Ну, он такой социопат. Но он улыбнулся, когда назвал меня ботаником, и я улыбнулась в ответ, назвав его социопатом.
Официант, пришедший нас обслуживать, крупный и высокий, с аккуратной прической. Он громоздкий и кажется прямо из армии. Не знаю почему, но он не похож на официанта. Как будто видела его раньше, но где?
После того как официант принимает наш заказ и уходит, Доминик отпивает из своего стакана. Он одет в белую рубашку на пуговицах и темные брюки. Ткань натянута на его худых мышцах плеч, и я вспоминаю, как цеплялась за них, когда он разносил мой мир на куски в душе.
В горле пересохло, и я сделала еще один глоток воды. Будь проклято совершенство, которым является Дом. Неужели он не может быть менее съедобным или что-то в этом роде? Я всерьез подумываю о том, чтобы наброситься на него в туалете.
Ух ты. Сбавьте обороты, гормоны.
— Есть что-то интересное в официанте? — спрашивает он неторопливо, почти беззаботным тоном, но я чувствую, как он напрягается.
Я притворяюсь, что ничего не знаю. Он, конечно же, использует свои манипулятивные приемы.
— Красавчик-официант?
Он сужает глаза, но вскоре скрывает это.
— Этот самый.
Я перебираю приборы на столе и говорю невинным тоном:
— Он был красив, тебе не кажется?
Доминик даже не пытается скрыть свой гнев. В его напряженных карих глазах клубится тьма. В хорошие дни Доминик внушает страх, но этот взбешенный Доминик — плохая новость. Он всегда был собственником, так что я играю с огнем.
Что еще хуже? Мне это нравится.
Мне нравится все, что связано с насыщенностью Доминика и тем, как он далек от нормальности. Это как ежедневная захватывающая поездка.
Он — безумие, а я устала быть здравомыслящей.
Его взгляд сверкает жутким блеском.
— Хочешь пошалить с красавчиком-официантом, Камилла? Хм-м?
Это по-королевски взбешенный человек. Хочется продолжать давить на его кнопки, но я не сомневаюсь, что он повалит меня на колени и отшлепает прилюдно.
Я смягчаю голос:
— Нет. Ты и так меня выматываешь.
Его губы дрогнули в легкой улыбке.
— Умный ответ.
— Хм-м-м, — поддразниваю я. — Никогда не думала, что социопаты могут быть такими ревнивыми.
— Я не ревную. Ревность — это когда у тебя чего-то нет. Ты уже моя. — Его глаза темнеют, как будто он бросает мне вызов. — Не так ли, малышка?
— Я подумаю об этом, — притворяюсь невинной.
Он рычит.
— Я отшлепаю тебя по попке за это, а потом не позволю кончить, как бы ты ни умоляла.
— Беру свои слова обратно. Я твоя, — мой тон становится умоляющим. Он действительно становится дьяволом, когда решает помучить меня. — Забери свое наказание обратно.
Он ухмыляется:
— Я подумаю об этом.
Я смеюсь.
— Боже. Интересно, каким был бы мой первый раз, если бы Пьер обладал хотя бы толикой твоего доминирования.
Доминик вертит в руках стакан с водой, и я чувствую, как его настроение темнеет, образуя вокруг нас толстый слой.
— Не сравнивай меня с тем мальчишкой.
— Он не был таким уж ребенком.
— Если он отпустил тебя и не дал того, что тебе нужно, значит, он чертов ребенок.
— Ты злой.
— Я реалист, и тебе это во мне нравится, — говорит Доминик совершенно искренне.
Мне многое в нем нравится, но ему не обязательно это знать.
— Ты любила его? — его голос нейтрален, но я чувствую, как он напряжен.
— Я думала, что любила. Теперь думаю, что заблуждалась.
Я была привязана к Пьеру. Любовь гораздо сильнее и всепоглощающая. Мои чувства к Доминику одновременно пугают и придают сил. Я свободно падаю и никогда не достигну дна. Я не хочу достигать дна. Пьер был безопасным, и я думала, что, возможно, безопасности достаточно.
Но это не так.
Не знаю, потому ли, что мой отец — сильный человек, но меня привлекают властные, контролирующие мужчины.
Доминик — именно такой и даже больше.
Его тьма говорит с моей. Моя связь с ним не ограничивается его безумными прикосновениями к моей коже. Она глубже, сильнее и не поддается контролю.
Доминик выглядит довольным, даже счастливым, и я горжусь тем, что это стало причиной.
— С сегодняшнего дня не упоминай при мне этого парня, иначе я найду его и убью.
— Ты ревнуешь.
— Нет. Просто мне чертовски не нравится, что у него была ты.
Что, в общем-то, и есть ревность. Я сдерживаю ухмылку и осушаю свой бокал. Затем смотрю на дату на экране телевизора и хмурюсь. Стоп. Уже прошла половина августа? Мысленно подсчитываю, когда в последний раз делала противозачаточный укол.
Горло перехватывает, а желудок скручивает в узел.
С момента последнего укола прошло больше тринадцати недель. Я нахожусь в серой зоне, и Доминик кончает в меня все это чертово время.
— В чем дело? — спрашивает Доминик, похоже, заметив мое волнение.
— Мне нужно обновить укол, — слова вылетают из моего рта быстрой чередой. — У меня прошла тридцатая неделя. Не могу поверить, что забыла об этом!
Он кивает.
— Хорошо.
— Хорошо? — спрашиваю я, озадаченная. — Я могла бы сейчас носить твоего чертового ребенка, а ты предлагаешь только «хорошо»?
Он наклоняется ко мне, и между его бровей появляется легкая складка.
— И что?
— И что?! — я повышаю голос, жар заливает мои щеки. Почему, черт возьми, он так беспечно относится к этому? — Я не могу иметь от тебя ребенка!
Его лицо застывает. Тишина опускается между нами, как бомба. Остается только болтовня в ресторане. Доминик медленно откидывается назад, его голос становится каменно-холодным.
— Рождение отпрыска социопата было бы трагедией.
В груди защемило. Я была такой жестокой.
Bordel (с фр. Дерьмо).
Я слишком остро реагирую. Возможно, никакого ребенка и нет. Я смягчаю свой тон, несмотря на панику, все еще скрывающуюся внутри меня.
— Дело не в том, что я не хочу от тебя детей. Просто дети — огромная ответственность.
Похоже, мое заявление его утешило, но Доминик выглядит задумчивым, потирая нижнюю губу.
— Ты самый решительный человек из всех, кого я знаю, Кам. Уверен, что если ты на что-то решишься, то сможешь этого добиться. Если будет ребенок, я никогда не оставлю тебя одну. Я не боюсь ответственности. Если у меня будет ребенок, я не откажусь от своего права быть отцом. Я никогда не стану таким, как родители, бросившие меня.
У меня подгибаются пальцы на ногах и учащается сердцебиение. Я никогда не представляла Доминика в роли родителя, но после того, что он рассказал мне той ночью, я вижу его в другом свете.
Он не хочет повторять то, что сделали с ним родители. Это ранило его до такой степени, что он отвернулся от всего человечества.
Но он никогда не поворачивался ко мне спиной.
Я уверена, что и не отвернется, если у нас будет ребенок.
В голове мелькнула мысль. Сильные руки Доминика, обнимающие меня сзади, когда мы впервые встречаемся с нашим малышом. Он улыбается, счастлив быть отцом, и ребенок улыбается в ответ.
— Ты всегда можешь сделать аборт, если не хочешь этого.
Моя глупая мечта разбивается вдребезги. Я задыхаюсь, положив в защитном жесте руку на живот, словно ощущая своего несуществующего ребенка.
