Горькие травы (СИ) - Козинаки Кира (книги онлайн полные txt) 📗
— С радостью.
— Отлично. Ребят, сделайте два рафа, пожалуйста. Ярик, ты же сходил за сливками? Чек? Ага, вижу, спасибо. Ася, убери кошелёк, я угощаю. И другу твоему кофе за счёт заведения, конечно. Кстати, ты знаешь, что у нас вообще-то есть задняя… А, уже знаешь… Ася, посиди же со мной, пожалуйста, позволь мне рассказать тебе, как я ненавижу нашего санинспектора!
Запыхавшийся Матвей получает стаканчик кофе, пакет с сэндвичем и мою безграничную благодарность. Наши с Надей семь минут за рафом и разговорами о сложностях собственного бизнеса растягиваются на пятнадцать. А потом я приступаю к работе. Расставляю, поправляю, кручу, пристраиваю. Размещаю в уютных уголках вытянутые замиокулькасы, пышные шеффлеры и блестящие кофейные деревья. Прячу в неожиданных местах крошечные кактусы. Делаю кофейню домом.
Ненадолго прерываюсь, добравшись до оформления окон. Они огромные, выходят на пешеходную улицу, красивую в любое время года, но особенно сказочную именно сейчас, когда внезапно начинается первый в этом году снег. В воздухе кружат пухлые снежинки, взмывают вверх и снова опускаются вниз, тают, едва касаясь земли. Прохожие натягивают капюшоны, но нет-нет да и поднимут лица к небу, украдкой высунут язык, попробуют первую весточку зимы на вкус, а потом снова серьёзно хмурят брови и спешат дальше по своим делам, только в глазах всё равно искрятся едва уловимые отголоски ностальгии по детству. Сухонькая старушка выгуливает беспородную рыжую собачонку, та цокает коготками по тротуарной плитке и водит носом из стороны в сторону. На краешке скамейки сидит круглый голубь, вертит головой, присматривается, крайне внимательно оценивает обстановку.
У окон широкие низкие подоконники из мягкой сосны, выкрашенной в густой тёмный цвет, мне хочется усесться на них, обложиться подушками и глазеть на мир по ту сторону от тёплого ароматного помещения, и я улыбаюсь, когда понимаю, что попала в очередную ловушку Нади. Всем захочется сидеть на подоконнике и глазеть на мир, всем захочется подложить вон ту подушку с длинным нежнейшим ворсом под спину, а по этой, с пайетками-перевёртышами, медитативно водить рукой до бесконечности. И непременно выпить кофе, какого-нибудь крепкого, по-зимнему терпкого. И заесть горечь пироженкой. И не уходить, пока не стемнеет и на натянутых между деревьями гирляндах не зажгутся огоньки.
Обещаю себе, что когда-нибудь обязательно просижу здесь целый день, а пока распихиваю подушки по углам, разуваюсь и встаю на подоконник ногами. В верхней части окна деревянная полка, узкая, как раз такая, чтобы уместить на ней горшки с цветами. Расставляю на ней растения, расправляю побеги, слежу, чтобы они удачно смотрелись как со стороны помещения, так и с улицы. Погружаюсь в процесс, наслаждаюсь хрупкостью упругих зелёных листочков и прохладной гладкостью глиняных горшков, когда чувствую на себе чей-то взгляд. Кто-то стоит там, снаружи, за стеклом, и смотрит на меня. Опускаю глаза, чтобы проверить, не задрался ли свитер и не разъехалась ли ширинка на джинсах, но нет, всё в порядке. Недовольно хмурюсь, чуть наклоняюсь, продираюсь взглядом сквозь сочную зелёную листву и белёсые буквы наклейки на стекле и вижу, что за окном стоит он. Пётр.
Вздрагиваю, широко распахиваю глаза и рвано втягиваю носом клочок воздуха. А потом не могу оторвать взгляд. И в голове, словно плохой монтаж, резко меняются пыльные кадры из мимолётного общего прошлого и несбывшегося будущего, которое я себе когда-то придумала. А он стоит и смотрит — исподлобья, из-под густых тёмных бровей, уголок губ кривится в улыбке, едва заметной, но достаточной, чтобы проявилась ямочка. Та единственная, на правой щеке.
А потом он идёт к двери, дёргает за ручку и заходит в кофейню.
Дверной колокольчик, как обычно, тихонько звякает, но мне кажется, что кто-то бьёт в набат. Прижимаюсь спиной к кирпичной кладке стены у окна. Не знаю, куда деть руки. Кожа горит. Сердце колотится на разрыв.
Он стряхивает ладонью снег с волос, бросает на меня взгляд через плечо.
— Петруша! — восклицает Надежда, выходя к нему навстречу из-за барной стойки и размахивая бумажками. — Наконец-то! Посмотри, что они прислали!
У меня начинают щипать глаза, кажется, я не моргала уже минуту. Надя водит пальцем по бумагам, что-то говорит, я не слышу, я просто в упор смотрю на него. Воротник чёрного полупальто поднят, лицо гладко выбрито, мокрые после снегопада волосы блестят в свете ламп. Слушает Надежду, следит за её пальцем. Но отрывает взгляд от бумаг и снова смотрит на меня через плечо. И ещё раз.
— Пойдём в подсобку, покажу на ноутбуке, — различаю я слова Нади, и она поднимает глаза и перехватывает его взгляд в мою сторону.
Смотрит на меня, улыбается и говорит:
— Да, точно, познакомьтесь! Это Ася, заклинательница трав, которая превращает наши катакомбы в джунгли. А это Пётр, наш юрист. И мой брат.
Глава 8
Классные носки.
Он так и сказал: «Классные носки», — а потом скрылся за дверью в служебные помещения, оставив меня тупо пялиться на собственные ноги в зелёных авокадо.
Как жаль, что Надежда решила открыть кофейню, а не бар. Я с огромным удовольствием выпила бы сейчас пару шотов текилы, набралась бы храбрости, успокоила бы дрожащие руки и, может, смогла бы наконец отключить рябой диафильм в голове. Но вместо этого я спускаюсь на пол, обуваюсь и заставляю себя вернуться к работе.
Брат. Не случайный посетитель кофейни, не старый знакомый, не просто ещё один сотрудник. А брат. А она сестра. Та, с кулинарными фантазиями которой он пришёл ко мне вечером первого января. Та, чья дочь подарила ему уродливый свитер с оленем, который когда-то меня очень развеселил. Вспоминаю Петра и Надежду рядом и понимаю, что они действительно очень похожи. Высокие, темноволосые, статные, красивые. Вот уж повезло с генами. А вдруг…
И тут от неожиданной мысли я практически роняю горшок с плющом.
А вдруг я и по Надежде слюни пускала — исключительно платонические, конечно, — потому что где-то там на подсознательном уровне она напоминала мне его? Улыбки у них вот совершенно одинаковые. Ну, не эти его фирменные с вздёрнутым уголком губ, а те, широкие, радостные, лучезарные, когда хочется улыбнуться в ответ, — вот они точно были один в один. И запах ещё, деревяшки эти. Надин томный сандал казался мне отражением её мужского характера, внутреннего стержня, удачно скрытого в нежности тёплого парного молока. Ан нет, кровь у них так пахла, наверное — чащами да буреломами. А у Петьки ещё и…
Ну какого Петьки? Петра. Петькой он для меня был когда-то давно и недолго. Отболело. Почти не вспоминала. Лукавлю, конечно, и почему, почему вдруг так волнуюсь?!
На оставшиеся окна я расставляю цветы в спешке и не очень стараюсь, стремлюсь закончить работу скорее, обещаю себе поправить всё завтра. Собираю коробки, хватаю пальто и уже хочу сбежать, когда в зал возвращается Надя и останавливает меня в дверях.
— Ася, хорошо, что ты ещё здесь! — говорит она, ныряя за барную стойку. — Задержись на пару минут, пожалуйста. Пётр просит зайти в подсобку, там что-то с твоим договором.
Просит зайти. В подсобку. Пётр.
Нерешительно киваю, возвращаю пальто на крючок и понуро иду к служебным помещениям.
Я уже была в подсобке раньше. Надежда намеренно не хотела себе отдельный кабинет за толстой дверью, поэтому совместила рабочее место с комнатой отдыха для персонала, чтобы можно было и дела обсудить, и дружески поболтать. Я запомнила, что в подсобке был стол, заваленный техникой и вавилонами бумаг, полки для документов, большой диван и шкаф для личных вещей сотрудников. А теперь там ещё был Пётр.
Замираю на секунду перед дверью, косясь на ручку. Расправляю плечи, одёргиваю свитер, пробегаю ладонью по волосам — исключительно по привычке, да. Выдыхаю и одолеваю последнюю преграду.
Пётр в белоснежной рубашке сидит за столом, уставившись в бумаги. Мгновенно поднимает голову, и я чувствую, как по мне скользит его взгляд — осторожно и ненавязчиво. Минует места, где обычно мужчины задерживаются, чуть замедляется на открытом участке кожи на шее, а потом останавливается на глазах.
