Инструкция на конец света (ЛП) - Каейн Джейми (е книги .txt) 📗
означает, что люблю его применять.
Но с шести лет папа пытался меня переубедить. В целом, я с этим
смирилась. Сначала я тренировалась с пневматической винтовкой. Папа
приводил меня на задний двор и говорил целиться в банки,
расставленные на заборе, или самодельные бумажные мишени.
Однажды, когда мне было восемь, и я так наловчилась стрелять по
мишеням, банкам и теннисным мячикам, которые папа подбрасывал в
воздух, папа уговорил меня выстрелить в белку. Когда я действительно
подстрелила её, я увидела, как дёрнулось и упало с ветки маленькое
бурое тельце, глухо ударившись о землю – я поняла, что только что
совершила убийство.
Тогда я была уверена, что я убийца.
В то мгновение, когда я осознала, какую ужасную вещь совершила, я
бросила ружьё на землю и заплакала. Папа попытался меня успокоить,
сказать, как здорово у меня получилось, что белка не пропадёт – чёрт
возьми, мы на ужин её съедим, сказал он – но меня это не утешило. Я
только сильнее заплакала, а мама пришла посмотреть, в чём дело. Я
бросилась мимо неё в дом и заперлась в своей комнате на всю ночь.
Я забралась под одеяла, рыдая, мучаясь от картин голодных бельчат в
каком-то дупле, которые ждут, когда их мама или папа вернётся к ним.
Это было не то прекрасное начало моей охотничьей карьеры, на которое
надеялся папа.
Много лет подряд мне снились кошмары о белке и осиротевших
бельчатах. Во всех снах, я радостно стреляла из ружья, пока белка не
падала на землю, и тогда меня охватывало такое чувство вины, что,
холодея, я могла бы сжаться до точки, обессиленная я смотрела на
предсмертные конвульсии бедного животного. У меня было такое
чувство, будто мне хватит сил только, чтобы заставить себя двигаться,
подойти к белке и взять её, занести в дом и перебинтовать, что я могла
бы её вылечить. Но я вновь просыпалась с чувством вины за однажды
совершённое убийство.
После этого долгие годы я пыталась всеми способами прекратить
тренировки по стрельбе, но папа в этих вопросах так легко не сдавался.
В конце концов, я опять стала учиться стрелять, даже получила
настоящее ружьё на десятый день рождения, а когда я повзрослела, я
начала понимать, что убивать свой ужин, по крайней мере, гуманнее, чем
то, что делают с животными на фермах.
Стать вегетарианкой в нашем доме не стоило и пытаться – с отцом,
заядлым охотником, и мамой, которая испытала страшный голод в
детстве, а сама я не была так привередлива в еде – так что, пока я
питаюсь мясом, я должна мириться с тем, что животных надо убивать.
Но удовольствия мне это не доставляет, к великому разочарованию отца.
Иногда я думаю, что жизнь папы не такая уж плохая, не считая пары
разочарований, но я – самое крупное из всех.
Есть его воображаемая семья (целая футбольная команда из одних
только мальчиков, дополненная парой симпатичных девочек, которые
помогают маме на кухне), а есть его реальная семья (я и моя упрямая
сестра).
Теперь я совсем не беспокоюсь о папиных разочарованиях. Мама
исчезла, и папа ушёл с концами вслед за ней. Сейчас всё, что я знаю о
них, кажется ложью, и единственный способ пережить это сумасшедшее
лето – это перестать следовать их правилам и создавать свои.
Иззи развалилась на диване в гостиной и машет веером в вытянутой руке
перед лицом, поставив босую ступню на кофейный столик, чего бы мы
никогда не сделали, если бы родители были рядом.
Я думаю о глупом списке домашних дел и том, что папа сказал
подготовить дом к приезду мамы, но она явно не собирается обратно, и
больше я не буду делать никаких изматывающих заданий. Папа может
всё это сделать сам, когда вернётся. Если вернётся.
Я иду к холодильнику и наливаю Иззи стакан воды. Она в полном
недоумении смотрит на меня. Я знаю, что она лелеет надежду на то, что
мама придёт и спасёт её, но с каждым днём она унывает всё больше, всё
чётче осознаёт, как маловероятно спасение. Мы в плачевном состоянии,
но это не раскрывает всей трагедии. Будь сейчас настоящий
апокалипсис, мы бы умерли первыми.
– Выпей это, – говорю я, возвращаясь в гостиную.
– Где ты была? – спрашивает она обвиняющим тоном. – Я тут взаперти
целый день, с ума схожу от скуки.
– Не ожидала, что моё присутствие тебя развлекает.
– Я не так уж скучаю, презренная. Я просто думаю, что, если ты одна
должна за всем присматривать, ты не могла сбежать со своим странным
парнем.
– Он не мой парень, – говорю я и иду на кухню, чтобы избежать споров.
– А мама с папой так не скажут, когда вернутся. А вдруг они придут
домой, пока тебя нет? Думаешь, я им буду рассказывать, как ты только
что ушла в лес за ягодами?
Я думаю о письме, которое я всё ещё не показала Иззи. Я ни в коем
случае не должна доставать его сейчас, когда у неё и так настроение ни к
чёрту. Но как же соблазнительно воспользоваться этим оружием, чтобы
ранить её.
– Что бы ни происходило сейчас в жизни мамы, это нас не касается.
Может быть, она встретила парня или что-то ещё.
– Бред!
– Пусть так, но, возможно, что мы её не знаем по-настоящему. Может, у
неё кризис среднего возраста или что-то другое. Может быть, она
решила поступить в аспирантуру и это интереснее, чем ухаживать за
семьёй.
Я вспоминаю о втором письме из папиных документов, про нежеланного
ребёнка, и мой живот сжимается. Я пытаюсь представить, что я его тоже
показываю Иззи, но это выше моих возможностей. Это слишком не
только для её чувств, но и для моих. Притворюсь, что никто больше не
знает о том письме, может, оно вообще фальшивое.
Я пожимаю плечами:
– Так бывает.
– Мама и папа женаты! – кричит Иззи, и я замолкаю.
Я бы так же говорила до того, как узнала о предстоящем разводе или,
прежде всего, о том, что мама никогда не хотела детей.
Если я не могу защитить себя от худших ошибок своих родителей, может
быть, у меня получится уберечь хотя бы Иззи. Я не знаю, каким образом
и даже почему мне это необходимо, но прямо сейчас она – это всё, что у
меня осталось от семьи. Наверно, дело в этом. Мы должны держаться
друг за друга, потому что в последнее время помощи ждать не от кого.
Я сажусь на диван рядом с Иззи и тоже закидываю ноги на столик. Я
устала от долгой прогулки и проголодалась, но я не хочу снова есть бобы
с обеда на ужин.
– Как насчет взять немного денег, которые оставил папа, прогуляться до
города и купить что-нибудь пожевать вроде пиццы? – предлагаю я.
– Пешком до самого города? – Она смотрит на меня, как на
сумасшедшую. – Мы могли бы поймать попутку.
Я прикусываю губу. Это прямо противоположно моим представлениям о
том, что мы должны были сделать, но я не хочу очередную бессонную
ночь провести здесь.
Так что я пожимаю плечами:
– Ладно, почему бы и нет.
Иззи с сомнением смотрит на меня, но потом по её губам медленно
растекается улыбка.
– Папа будет в ярости, если узнает, – говорит она.
– Знаю. Но его же здесь нет, так?
Она изучает свои ногти, покрытые свежим ярко-розовым лаком.
– Как ты думаешь, почему папа так странно себя вёл перед отъездом?
Вопрос звучит так, будто она знает ответ, а я нет.
– Нервничал… – предполагаю я. – Он плохо представляет свою жизнь
без армии.
– Ты, правда, думаешь, что он хочет, чтобы мы жили здесь? То есть,
жили здесь всегда?
Именно так я и думаю, но прямо сейчас мне не хочется этого говорить.
– Я думаю, он просто хочет, чтобы наша жизнь была похожа на
приключение. Таким мужчинам как папа необходимо чувствовать, что
судьба всего мира держится на их плечах. Им надо чувствовать, что