Два шага до любви - Алюшина Татьяна Александровна (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
Роману Олеговичу стало плохо во время лекции, коллеги вызвали «Скорую», его срочно госпитализировали, и к тому моменту, когда я примчалась в больницу, врачи уже успели сделать предварительное обследование и поставить диагноз.
— Рак поджелудочной, — скорбным голосом сообщил мне доктор.
— Этого не может быть! — отказалась верить я и принялась объяснять: — Он следит за своим здоровьем, раз в полгода проходит обследование, ведет очень здоровый образ жизни. Может, вы перепутали что-то?
— Мирослава Витальевна, вы же знаете, я Романа знаю давно и дружу с ним, я перепроверил все дважды. Для меня это тоже полнейший шок!
— Что надо делать, Виктор Михайлович? — тут же собралась я.
— Ничего, — развел он руками, чуть не плача. — Рак скоротечный, уже неоперабельный, ему осталось несколько месяцев.
— Нет! — покрутила я отрицательно головой, отступая и от врача, и от страшного диагноза, и повторила: — Нет! Я отвезу его в Германию, в Израиль, скажите куда!
— К сожалению, ему и там не помогут…
Черной тучей безысходности на меня опустилось понимание, что это конец, и отчаяние от невозможности что-то изменить, исправить, помочь…
Последние четыре месяца его жизни были ужасом и кошмаром для всех нас, оставшихся без надежды на выздоровление Романа Олеговича, вынужденных видеть его мучения и стремительное угасание.
Я ушла с работы, отказавшись от всех дел и клиентов, назначив на свое место заместителя, уведомила Игоря о своем решении и осталась с мужем. Роман Олегович настоял, чтобы его поместили в дорогой хоспис, где в палате поставили кровать и для меня, чтобы была возможность постоянно находиться рядом.
Мама и Маргарита Валентиновна приезжали каждый день, возили нам еду, сменную одежду и все необходимое для меня — я практически не покидала госпиталь и отлучалась всего два раза за эти месяцы на короткое время, передоверив заботу о муже Маргарите Валентиновне.
Максим навещал нас чуть ли не каждый день. И первое время, пока Роман Олегович еще мог нормально общаться, они много и долго о чем-то разговаривали, выставляя меня из палаты, играли в шахматы, и Максимка стойко держался, стараясь не показывать, насколько испуган этой бедой. А потом я запретила ему приезжать, не хотела, чтобы он видел папу Ромолега обессиленным, в состоянии полного неотвратимого угасания.
Игорь почернел весь от беды. Я и не предполагала, что он был так привязан к отцу и так его любил, что Роман Олегович так много для него значил.
— Он не был демонстрирующим свою любовь отцом, — откровенничал со мной Игорь, когда Роман Олегович заснул, и, оставив присматривать за ним санитарку, мы пошли пройтись по госпитальному парку, — он был суровым, требовательным, отстраненным и холодным. И когда мама умерла, он даже не заплакал, и я долго обвинял его в этом. Порой мне казалось, что я его ненавижу. Но это прошло, просто однажды я понял, что он не говорит о своей отцовской любви и не выражает ее эмоционально, а проявляет ее делами и поступками. Понял, что всю жизнь отец вел, направлял меня, помогал постоянно и очень много для меня сделал.
Игорь так до конца и не верил, что я искренне уважаю и ценю его отца, и все одиннадцать лет нашей супружеской жизни все пытался уличить меня в корысти и при каждой встрече на семейных ли мероприятиях, на работе ли обращался ко мне со скрытой язвительностью.
Но один раз он неожиданно приехал в хоспис и застал тяжелую для зрелища картину, как мы с нянечкой занимаемся помывкой больного после желудочного «сброса» — это уже под самый конец Романа Олеговича было. Мы с мужем не хотели, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии, и я пускала посетителей только тогда, когда Роман Олегович был помыт, побрит, причесан, с небольшим макияжем, делавшим его похожим на прежнего, ухоженного и элегантного.
Но Игорь, всегда открыто игнорировавший любые мои бытовые и житейские решения, просто вошел без стука в палату, постоял в полном шоке несколько минут и тихо вышел. И мы оба сделали вид, что этого его появления не было.
За несколько недель до смерти Роман Олегович взял меня за руку и измученным голосом, обессиленным уже шепотом сказал:
— Я так благодарен тебе, Мирослава, за нашу жизнь. Я был очень счастлив с тобой как мужчина, как муж и как твой наставник. Ты моя гордость учителя, и ты моя самая прекрасная любовница в жизни. Я знаю, я был сухарь и эгоист в сексе, но мне всегда хотелось именно такой близости, а женщины ждали и требовали от меня совсем иного, мне повезло только с тобой.
И попросил срочно пригласить Игоря, а когда тот приехал, потребовал оставить их наедине. О чем они говорили, не знаю, но, выйдя из палаты и осторожно притворив за собой дверь, Игорь подошел ко мне, молча взял мою руку, наклонился к ней и поцеловал долгим благодарным поцелуем. И ушел.
На похоронах собралось очень много народа. И вылились они в светское мероприятие с огромными венками и букетами цветов от бывших клиентов и друзей Романа Олеговича, известных и власть имущих людей, которых снимало телевидение.
Мама с Маргаритой Валентиновной, обнявшись, рыдали, Макс тихо плакал, Игорь украдкой вытирал одну за другой бежавшие слезы, и только я так и не смогла заплакать. Стояла у гроба, держала его за руку и смотрела на его лицо, и не могла отойти, пока меня кто-то осторожно не отвел, высвободив его иссохшую холодную кисть из моей руки.
На сороковинах, которые мы отмечали в кафе, заказанном полностью для нас и закрытом для иных посетителей на этот день, я отвела в сторонку Русакова-младшего, теперь ставшего старшим.
— Игорь, через две недели мы съедем из квартиры, вы с семьей можете туда въезжать, я уже поговорила с Мариной.
— Это совершенно необязательно, Слава, — он называл меня так с самого начала, скорее в пику отцу, и чтобы лишний раз подчеркнуть мою незначительность для него, ну а потом привык, наверное. — Мы же не на улице, ей-богу. Маринка с детьми вообще в нашем русаковском доме живут, а я мотаюсь между московской квартирой и загородом.
— Нет, Игорь, — настаивала я на своем решении. — Во-первых, я дала слово Роману Олеговичу, и ты знаешь — никогда не претендовала на эту квартиру, во-вторых, ты его наследник и должен жить там, в вашем родовом гнезде, и, в-третьих, мне это тяжело, там все напоминает о нем, и без него я там жить не могу.
— Я тебе так благодарен, Славка, — вдруг обняв меня, со слезой в голосе сказал он. — За все! За то, кем ты была для отца, за то, что сделала для него, за твою любовь к нему, за то, что была с ним до конца и помогала сохранить самоуважение и внешний пристойный вид, ведь это так много значило для него. И за то, что благодаря тебе за последние годы наша контора вышла на более высокий уровень и стала в три раза больше прежней. И вот за это: «Его наследник должен жить в своем родовом гнезде».
Это было его первое признание меня и для меня со дня нашего знакомства.
А через два дня выяснилось, что Роман Олегович настоял, чтобы «Адвокатскую контору «Русаков» возглавили мы оба, став партнерами и хозяевами, причем ровно в пополаме, никаких пятьдесят один процент, ровно пятьдесят у каждого, аргументировав это цифрами, которые отобразили картину последних лет, ясно демонстрирующую, что основные доходы принесла моя работа. Ну, это понятно — я не разводами занимаюсь и не дележом имущества, а сопровождением международных сделок и тяжб. А это, скажем так, несколько иные суммы.
— Я с отцом согласился полностью, — пояснил Игорь. — И еще до его смерти мы оформили все бумаги. Теперь ты фиг уйдешь куда-нибудь, и мы вместе будем богатеть.
— Давай будем богатеть, — согласилась и я.
За эти три с половиной года через что только мы с ним не прошли и из каких только ситуаций нам вместе не приходилось выпутываться, я имею в виду и рабочие моменты, и житейские — не имеет смысла перечислять. Но странным образом мы стали пусть не родными, но близкими людьми, единственными друг для друга, на кого можно полностью положиться и кто поддержит в любой ситуации. Хотя мы старательно это скрываем и немного играем в конкуренцию авторитетов, характеров и немножко в «кто в доме хозяин?». Я делаю вид, что уступаю ему, а он с удовольствием подыгрывает. И все довольны.
