Голубка - Знаменская Алина (версия книг .txt) 📗
Наконец дверь открылась, и оттуда вышла завхоз и, гремя ключами, заплюхала по коридору.
Иринка поспешила к дверям кабинета и лбом стукнулась о жесткую грудь директора.
– Это что за явление? – спросил он. – Почему не в кино? Ирина Новикова, кажется?
Иринка поспешно закивала.
– Да, Ирина Новикова. Вы меня извините, Пал Николаич, – выпалила она заготовленную фразу. – Но у меня к вам дело… Очень важное.
– Ну входи, коли важное.
Директор вернулся к столу, спрятал в карман приготовленную папиросу.
– Садись, Новикова.
Но Иринка садиться не стала. Она облизнула вмиг пересохшие губы и вспомнила:
– Пал Николаич! Я хотела бы посмотреть свои документы.
Директор несколько секунд внимательно взирал на нее. Словно то, что она сказала, могло быть еще и написано на ней.
– Документы? – переспросил он. – А что именно тебя интересует?
– Все!
Иринка догадывалась, что директор может по-разному отнестись к ее просьбе. Он может не понять ее. А слова, приготовленные для этого случая, от волнения куда-то испарились. Вместо этого на лицо выползли беспомощность, отчаяние и упрямство.
– Боюсь, мы не найдем в твоих документах того, что ты ищешь, Новикова, – вздохнул директор.
– Вы не понимаете! – воскликнула Иринка, едва сдерживая слезы. – Я хочу знать о себе хоть что-то! Хоть что-то – это лучше, чем совсем ничего! Вы… я…
Она задохнулась бы от обилия теснящихся в горле слов, которые мешали друг другу… Но директор кивнул и двинулся к выходу.
– Пошли.
Она, все еще не веря в удачу, двинулась за ним. Пришли в канцелярию. Директор включил свет, и Иринкиным глазам предстали полки с одинаковыми серыми папками. Документы.
На полках сбоку значились года.
– С какого ты у нас года?
– С пятьдесят седьмого, – с замиранием сердца ответила Иринка.
Директор забрался на лестницу-стремянку и вытащил одну из папок.
Он слез, подошел к столу и включил настольную лампу. Иринка жадно следила за его движениями. Вот он развязал тряпочные шнурки на папке, вот взял листок, лежащий сверху.
– Ну что там? – робко спросила она, не смея заглянуть в документ.
– Тут ничего нет, – вздохнул директор. – Ничего нового.
Он не знал, как, какими словами объяснить девочке то, что от нее отказались. В документе значилось, что Ирина Новикова – отказник. Ей даже имя дали в Доме ребенка. На плотной коричневой бумаге значился ее вес, рост при рождении. К этой бумаге прилагалась расписка, начертанная красивым женским почерком. Там четко и ясно было изложено, что от ребенка отказываются и претензий к усыновителям иметь не будут. Вот и все. Иринка подержала в руках бумагу, разглядывая чужой почерк. Она не могла вникнуть в смысл жестких слов, она изучала глазами буквы. Округлые буквы с завитушками. Ведь их выводил близкий ей человек! Родной по крови…
Тогда она как последний аргумент достала из кармана заветные платочки.
– А как же тогда это?
Директор недоумевающе пожал плечами.
– Что это?
– Это было в моих вещах! – чуть не плача наступала Иринка. – Мне няня из Дома ребенка сказала, что я была в кружевных пеленках. И все мои вещи были вышиты! Неужели ребенку, который не нужен, будут вышивать?!
Директор с состраданием смотрел на воспитанницу. Помолчав, согласился:
– Да, Ирина, это аргумент.
Он уже жалел о том, что согласился на ее уговоры и пришел сюда. Иногда детям лучше не знать правды. Жить со своей сказкой в душе. Знать же, что самый близкий человек от тебя отказался… Всякий ли это выдержит?
Ирина теребила эти платочки, словно хотела еще что-то спросить, но не могла придумать – что. Словно он, директор детского дома, мог что-то знать, но недоговаривать.
– Я не знаю, Ирина, кто была твоя мать и что заставило ее так поступить… – начал он, глядя сверху вниз на гладко причесанную каштановую голову ученицы. – Но одно я могу сказать точно: платочки эти вышивались с любовью.
Иринка с робкой надеждой подняла на него глаза.
– Но это тебя не должно обнадеживать, Новикова. Скорее всего ее уже нет в живых. Иначе она разыскала бы тебя.
Подавленная, она стояла посреди канцелярии.
– Ты уже решила, куда пойдешь учиться?
– На повара, – еле слышно прошептала она.
– Вот и хорошо. Вот и славно.
Директор закрыл канцелярию, достал папиросу и поспешно спустился вниз, чтобы на крыльце, на воздухе, выкурить ее.
А Иринка вернулась в спальню, достала из тумбочки коробочку со своими детскими сокровищами, сложила на дно платочки с голубками. Хрупкая надежда сегодня рухнула. Нужно было как-то жить дальше.
Общежитие кулинарного техникума все-таки существенно отличалось от детского дома. На втором, «женском» этаже был длинный коридор, по двум сторонам которого располагались комнаты.
Комнаты эти не были такими огромными как в детском доме. Они были рассчитаны на трех человек. В конце коридора имелась просторная кухня с плитами и большим столом посередине.
– Прошу соблюдать правила общежития. – Большая комендантша грозного вида с усиками над верхней губой собрала всех жильцов в актовом зале и сразу расставила все точки над i.
– На кухне дежурить по графику, в комнатах соблюдать чистоту, в туалетах – тоже. Парней не водить!
На последнее замечание девчонки переглянулись и захихикали.
Новых соседок Ирины звали Надя и Люба. Надя была худенькой и ростом не выше Иринки. А Люба – рослая, крепкая, казалась старше. И в ее манерах присутствовала некоторая взрослая степенность.
– Я деревенская, – сказала Люба, когда они остались одни в комнате и начали знакомиться. – Буду, как мамка, на полевом стане поварихой работать.
Люба достала из сумки банку кремовой деревенской сметаны и узелок, от которого пошел одурманивающий запах сдобы. У Иринки даже голова слегка закружилась. Она вспомнила, что с утра ничего не ела.
Надя тоже выгрузила на стол продукты, привезенные из дома: завернутое в белую тряпочку сало, лук в авоське и банку меда.
– В общий котел, – сказала коротко.
– Я сейчас.
Иринка вылетела из комнаты. В кармане у нее лежали деньги – целых десять рублей. Огромное состояние. У нее никогда раньше не водилось собственных денег. А тут в детском доме выпускникам выдали подъемные. Вручили вместе с одинаковыми чемоданами. В чемодане у Иринки оказалась одна теплая кофта, белое платье, сшитое ею самой к выпускному, да ботинки, прохудившиеся еще прошлой зимой, но которые она все же собиралась починить. Старую школьную форму она не взяла с собой, потому что хотела скорее забыть о детдомовском детстве.
Иринка пошла в магазин и в нерешительности прошлась, не зная, к какому отделу подойти в первую очередь. Ее привлекал кондитерский, но она все же сначала свернула в колбасный и остановилась перед витриной. Чего здесь только не было! Колбаса с жиром и без жира, толстая, перетянутая шпагатиками, и совсем тонкая, темная, сухая. Тонкие молочные сосиски и толстые сардельки, такие аппетитные на вид!
Рядом была витрина с сырами. Она и не знала, что сыра может быть столько! Желтая голова, красная голова – с большими дырками, с маленькими… Она читала названия: «Голландский», «Российский», «Костромской»…
– Девушка, вы берете?
Она увидела, что позади нее выстроилась очередь.
– Да, – поспешно кивнула она. – Мне сыру… и колбасы… и сарделек.
– Сколько взвешивать? – равнодушно спросила продавщица, отвернувшись от покупательницы.
– Я не знаю… – растерялась Иринка. – Ну чтобы троим хватило.
Иринка имела в виду, что ей не надо кормить огромную детдомовскую ораву, а теперь их в комнате только трое, и…
– Смотря какие у вас троих аппетиты! – хмыкнула продавщица и обратила наконец свой взор на Иринку. Достала палку колбасы, примерилась. – Триста граммов хватит?
– Девушка, да вы берете или так, поболтать пришли? – зашумела сзади очередь.
– Беру! – нахмурилась она. Только бы денег хватило!
