Несладкая жизнь - Царева Маша (книга бесплатный формат txt) 📗
И была во всем этом степенном разложении какая-то особенная прелесть. Нечто неуловимое, но очень-очень важное, чего уж точно нельзя купить в какой-нибудь «ИКЕЕ».
И еще – когда перед Настей впервые распахнулась ветхая дверь, когда она, привыкая глазами к темноте, вступила в пахнущий сандаловыми ароматическими палочками тесный стакан прихожей… вдруг в крохотную точку сжалось сердце, а горло словно рукой сдавили. Она вспомнила. Нет, не конкретный образ, но вот эта атмосфера, эта богемная расслабленность, которая чувствовалась во всем – и в кривовато висевшей репродукции Климта, и в запылившейся герани в старом горшке, и в потрепанных корешках собраний сочинений в застекленном шкафу, – вдруг показалась ей щемящее знакомой, родной, единственно пригодной для нее, Насти Прялкиной. И в первую секунду она удивленно отпрянула, напугав Антона, который с довольным видом перетаптывался за ее спиной (еще бы! Такую квартиру девушке снял! В самом центре! До работы десять минут пешком! В старинном особнячке, который ушлые скоробогачи не успели оттяпать у коренных жителей центра!). А потом поняла: эта вибрирующая ностальгия родом из детства. Когда-то она, Настя, уже жила примерно в такой квартире. Высокие потолки, забитый книгами шкаф, фарфоровые статуэтки балерин (тогда такие у всех были) вперемешку с какими-то эзотерическими сувенирами.
Если бы мама тогда не сошла с ума, если бы не решила переехать «на природу», возможно, у Насти теперь была бы совсем другая жизнь. И даже если бы с ней случилось то, что случилось, ее путь наверх был бы значительно короче.
– Почему у тебя такое странное лицо? – напрягся Антон. – Тебе здесь совсем не нравится? Если хочешь, можем еще одну квартиру посмотреть, но она на Алексеевской…
– Да ты что! – горячо запротестовала она. – Это лучшая квартира в мире. Просто… Да ладно, это долго объяснять.
– Ну что ж… Ты тут обустраивайся… А я пойду, не буду тебе мешать.
И когда, прощаясь, Настя протянула ему руку, ей показалось, что он как-то странно подался вперед, словно собирался ее поцеловать. Но не поцеловал все-таки.
Захлопнув дверь, она отогнала эти мысли прочь.
Ее первый рабочий день.
Новая жизнь. Ресторан, на порог которого не пускают таких, как она. Деньги – целое состояние. Оксана ежемесячно тратила такую сумму на SPA. А Насте эти деньги казались каким-то шальным пиратским кладом – будто бы они достались ей ни за что, не за какие-то заслуги, просто с неба упали, и их в любой момент могут забрать обратно.
Антон выдал ей полторы тысячи евро в качестве аванса.
– Купи себе что-нибудь из одежды, – посоветовал он. – У нас там принято, чтобы весь персонал одевался хорошо.
– А я разве плохо одета? – в тот день на ней было шерстяное платье всех оттенков розового. Естественно, досталось от Оксаны.
– У нее вульгарный вкус, – ухмыльнулся Антон, вогнав Настю в краску. – И потом, на каблуках долго не проработаешь. У нас всего четыре повара, а народу в горячие часы набивается столько… Купи черные брючки и черную футболку. Не прогадаешь.
И вот в половину девятого утра, во всем новом и черном, Настя Прялкина появилась на пороге «Бомонд-cafе». Нервничала так, что ей казалось, сердце бьется где-то в горле, и надо покрепче сжимать зубы, чтобы ненароком не выплюнуть его на золотистую итальянскую плитку.
Антон вкратце ее проинструктировал.
– Ты будешь главной по десертам. Но это не значит, что можно не учиться готовить наши фирменные блюда. Тебе все покажут. Может возникнуть ситуация, когда тебя поставят на замену. Суши, роллы, лингвини, фетуччинни, каннеллони.
– Понятно, – нервно сглотнула она, стараясь не выдать паники. Узнать бы еще у кого-нибудь, кто такие эти лингвини-фетуччинни. Звучит, как клички мафиози из малобюджетного дрянного кино.
– У тебя будет своя кухня.
– Как это?
– У нас две кухни. Основная и десертная. Десертная поменьше, естественно, всего двадцать метров.
– Ничего себе… У себя в Угличе я ютилась чуть ли не на пяти квадратных метрах… И это было главное кафе города.
– Забудь, что было в Угличе, – усмехнулся Антон. – На одиночество не рассчитывай. Во-первых, у десертного повара больше всего заказов. А во-вторых, в малой кухне находится стол Василисы.
– Кого-кого?
– Василисы, – Антон скривился. – Она у нас кто-то вроде завхоза. Давно бы уволил придурочную, но она дочь моего давнего приятеля, он за нее просил. Не может удержаться ни на одной работе. Ты с ней поосторожнее.
– А что такое? Может укусить?
– Слишком длинный язык и чересчур богатое воображение. Сама увидишь… Каждое утро готовишь наши фирменные десерты. Которые пойдут в витрину. Если вечером что-то остается, мы это «списываем».
– То есть как? – изумилась Настя. – Хорошие пирожные выбрасываете, что ли? Мои тортики и три дня есть можно – не отравитесь.
Антон остановился и внимательно на нее посмотрел. Видимо, прикидывал, стоит ли повысить голос на еще не приступившего к работе нового повара или ограничиться снисходительным взглядом.
– Настенька, ты даже не представляешь, кто наши клиенты. Не буду перечислять фамилий, хотя большинство из них тебе наверняка знакомы. Но эти люди не будут есть позавчерашние тортики… Все наши их домой разбирают, тоже хорошо. Что ж, а теперь обустраивайся, знакомься с коллективом.
С расстояния пяти шагов Василиса могла показаться старшеклассницей – тоненькая, бледная, трогательно сутулая, с узкими плечами, не знавшими краски светло-русыми волосами и инфантильно белесыми ресницами. Тонкая, узкая, плоская. Однако вблизи становились заметными морщинки возле ее ясных серых глаз и скорбно опущенные уголки вечно обветренных губ. У нее была сухая кожа, коллекционирующая досадные отметинки неумолимого времени, словно волшебные талисманы. Ее нельзя было назвать ни красавицей, ни дурнушкой. Странное она производила впечатление: словно девочка-подросток начала увядать, не успев распуститься, расцвести.
У Василисы была странная манера одеваться: гибрид монашеского и богемного стиля. Юбки в пол, закрытые свитера и рубахи, запылившиеся разношенные боты, темные платки, которые она повязывала по-старушечьи, закрывая лоб. И массивные янтарные бусы, и резные костяные браслеты, и цыганские позвякивающие серьги из фальшивых монет. Когда Настя переступила порог десертной кухни, Василиса была там – сидела на подоконнике с томиком Гегеля, грызла яблоко и беспечно болтала ногами – эта инфантильная привычка никак не увязывалась с настороженным выражением ее немного крысиного лица.
– Значит, ты и есть новый повар, – насмешливо сказала она. – И, наверное, надеешься замуж за него выйти?
– За кого? – потрясенно переспросила Настя.
– За Антона, за кого же еще. Все хотят. Но запомни: не светит никому… Ну а меня, как ты уже поняла, зовут Василиса. Я завхоз, но иногда и официанткой выхожу. Кстати, чтобы ты сразу поняла, who is who: я пишу книгу.
– К-какую книгу? – Настя даже попятилась от такого напора. Ее всегда смущало нахальство в сочетании с патологической глупостью. Василиса почему-то производила впечатление дуры, несмотря на зачитанный томик Гегеля.
– «Москва антигламурная», – продекламировала она, торжественно и нараспев. – Это философский разоблачительный трактат.
Не давая ей опомниться, Василиса принялась с ходу выкладывать суть. Впоследствии Настя привыкла к этой ее манере: то набрасываться на собеседника с горячими монологами, то уходить в себя и на невинный вопрос «Как дела?» подозрительно отвечать: «А тебе-то что?»
Василиса ненавидела буржуазию. В глубине души Настя подозревала, что она вообще всех ненавидела. Но, как правило, ее желчная злость изливалась на посетителей кафе – богатых и праздных, легко тратящих деньги на никчемные, с Васиной точки зрения, мелочи вроде элитного белого чая (пятьдесят долларов за литровый чайничек) или дорогого вина (пятьсот долларов бутылка). «Я вот пью „Арбатское“, – возмущалась она. – И уверена, что оно ничуть не хуже всех этих „Вдов Клико“. Это же надувательство, потакать которому могут только тупые слизни!»
