Горькие травы (СИ) - Козинаки Кира (книги онлайн полные txt) 📗
Я перебираю в голове знакомых эсэмэмщиков, которых могла бы порекомендовать, когда Надежда заканчивает свою пламенную речь:
— Поэтому я хотела бы предложить эту работу тебе.
— Мне?!
— Ты как-то упоминала, что до цветочного бизнеса работала в рекламе.
— Да, но… Это было давно, я уволилась почти год назад и как-то совсем отошла от дел…
— Это не помешало тебе с первого взгляда понять, что у нас всё плохо, — возражает Надежда.
— Нет, не плохо. Просто… могло бы быть лучше. Но я не уверена, что в состоянии…
— Да ладно, — вклинивается Пётр. — Ты сама признавалась, что можешь продать луноход бабуину.
— Снегоход бедуину, — машинально поправляю я и молю бога, чтобы Надя не стала уточнять, когда именно я в этом признавалась, потому что тогда, кажется, я лежала рядом с ним голая.
— Ты пишешь отличные тексты, — продолжает Надежда. — Я же читала описания на твоём сайте, они красивые, смешные, увлекательные и очень трогательные, сердце щемило так, что хотелось скупить все твои цветы и ещё тебя в придачу, чтобы ты сидела в кресле рядом с моей кроватью и рассказывала мне сказки на ночь. Коллекция пряных трав с рецептами из книг — мой личный фаворит, я до сих пор регулярно настаиваю оливковое масло с тимьяном и эстрагоном.
Смущаюсь, и лицо непроизвольно отзывается на эти слова улыбкой.
— Ася, мне бы очень хотелось, чтобы ты рассмотрела предложение работать со мной, — говорит Надя, заглядывая мне в глаза. — Если выйдет хотя бы вполовину так же прекрасно, как получилось у тебя для «Горьких трав», я буду счастлива. Правда. С меня полная свобода действий. График тоже свободный. Гонорар…
Она берёт телефон, пробегает пальцами по экрану и разворачивает его ко мне. Там цифры. Очень хорошие цифры. Такие в нашем городе платят только очень хорошим специалистам.
— Надежда Алексеевна! — разрезает наполненную лишь приглушённой музыкой уютную атмосферу кофейни шипящий шёпот Риты из-за барной стойки. — У меня тут трабл!
Надежда глубоко вздыхает и даже на секунду прикрывает глаза.
— Ритка очень классная, но трабл у неё примерно раз в час, — доверительно говорит она, потом встаёт и ещё раз обращается ко мне: — Ася, подумай, пожалуйста. Я не давлю и не настаиваю, но я была бы очень рада.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Подумаю.
Надежда улыбается и идёт к бару спасать Риту.
Покусав губу, я перевожу взгляд на Петра. Он сидит, облокотившись на стол, и с интересом разглядывает меня.
— Твоих рук дело? — спрашиваю.
— С чего бы? — отвечает с довольной ухмылкой.
Ну конечно, так я и поверила. Слишком хитрый у него сейчас взгляд. Но зачем?!
— Я не планировала возвращаться в рекламу.
— Но тебе нравится придумывать тексты. И у тебя это очень хорошо получается.
— Неужели тоже читал сказки на сайте?
— Может, и читал.
— И тоже хочешь, чтобы я сидела в кресле рядом с твоей кроватью и рассказывала их тебе на ночь?
— Нууу… — протягивает он, а глаза блестят.
Неправильно блестят. Не должны так блестеть.
— Бесишь ты меня! — тихо рычу я, встаю и выхожу на улицу.
Успеваю сделать десяток шагов, когда сзади раздаётся:
— Ась!
Не оборачиваюсь и не останавливаюсь, но он догоняет меня и преграждает дорогу, поэтому приходится затормозить. Выскочил на колючий мороз прямо так — в брюках и рубашке. И теперь стоит, руки в карманах, а на лице прежняя ухмылочка.
— И чем я тебя бешу?
Бесит то, что Надежда, которая мне очень нравится, предложила мне работу, которая мне очень нравится, в месте, которое мне очень нравится, за деньги, которые мне очень нравятся. А Пётр трётся рядом. Но вслух произношу короткую версию:
— Я не хочу с тобой работать.
— Вот как? Но ты не со мной будешь работать, а с Надей. Она же не бесит?
Он что, издевается? Изо всех сил стараюсь метать молнии глазами, жаль, что не умею.
— Слушай, Ась. Мы можем быть друзьями.
— Я даже фамилии твоей не знаю, дружок!
— Морозов.
— И сколько тебе лет!
— Тридцать два.
— И… — начинаю я, но замолкаю. Любопытно до ужаса, но не открыть бы ненароком ящик Пандоры, а потом опять жалеть.
— Родился двадцать девятого февраля.
— Да ладно?!
— Прикинь! Учился в Москве на юрфаке, потом набрался опыта, вернулся и открыл здесь юридическую консультацию. С компаньоном, Даней Покровским, феноменальным треплом, даже утюг можно не доставать. Иногда я из-за этого на него ору, ты и сама в прошлый раз слышала. Называемся мы «Казус», офис на Татарке. Где живу — знаешь, квартира в собственности. Судимостей не имею, наркотики не употребляю, политические взгляды умеренные. Холост, детей нет, только Платон. Ещё есть вопросы, которые ты тогда не задала?
Да, есть.
Например, почему ты меня бросил.
Или чем Варя лучше меня.
Но я их, конечно, никогда не задам.
— Не знаю, зачем ты мне тут своё резюме зачитываешь, — говорю я. — Вроде как у меня сегодня внезапное собеседование, а не у тебя.
— Есть ещё какие-то способы убедить тебя работать здесь и дружить со мной?
— Да не хочу я с тобой дружить! — выпаливаю я.
— Я тоже не хочу с тобой дружить, — спокойно отвечает Пётр. А потом наклоняется ко мне, смотрит прямо в глаза, и я вижу, что в них пляшут уже знакомые черти. И добавляет: — Бытует мнение, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна. Страсть, вражда, обожание, любовь — только не дружба.
Выпрямляется, обходит меня и идёт обратно в кофейню, руки в карманах. Оборачиваюсь, цепляю взглядом его зад, обтянутый идеально выглаженными брюками, и судорожно сглатываю.
Оскар, мать его, Уайльд.
Глава 10
Настенные часы отбивают монотонный ритм. Тик-так, тик-так.
Или это стучит капель за окном?
Или это бьётся моё сердце?
Я сижу по-турецки на полу и цепляю ногтем короткий, собранный в тугие барашки ворс ковра. Бессмысленное занятие только для того, чтобы занять руки, иначе они начинают предательски дрожать.
— Гражданская дееспособность в полном объёме возникает с наступлением совершеннолетия, — ловя мой беспокойный взгляд, в который раз повторяет заученную фразу сидящая рядом Сонька и смотрит на часы. — Осталось две с половиной минуты.
Дожидаться времени, указанного на найденной в ящике с бумагами облезлой бирке из роддома, было, в общем-то, наивно и глупо и не имело никакого законного смысла. Однако мне казалось, что если на пороге квартиры появится отец, схватит меня за подбородок и снова прошипит, что никуда меня не отпустит, я смогу возразить. Теперь ему меня не удержать. Потому что мне восемнадцать по всем-всем документам, даже по самому первому.
Но отец не появляется. Он вообще в последнее время редко бывает дома, у него другие интересы — алкоголь и какая-то женщина. Мне бы радоваться, но я не могу. Я знаю, на что он способен. И я его боюсь. Липким ледяным страхом.
Осталось две минуты.
Сонькин телефон лёгкой трелью оповещает о входящем сообщении.
— Матвей у подъезда, — говорит она. — Пишет, что не будет глушить мотор батиной «четвёрки», боится, что не заведёт потом.
Рассеянно киваю в ответ.
В коридоре стоят мои вещи. Спортивная сумка с одеждой, перевязанная капроновыми колготками картонная коробка с книгами и маленький росток фикуса каучуконосного в пластиковом стаканчике. Я всё-таки сбегаю. Осуществляю план, который с треском провалился десять месяцев назад после школьного выпускного.
Осталось полторы минуты.
И теперь я даже знаю, куда бегу. К Соньке.
Её родители, владельцы пасеки в районном центре в двух сотнях километров от города, отдали в распоряжение дочери оставшуюся от бабушки квартиру недалеко от университета. Эта крошечная, много лет не видавшая ремонта однушка в хрущёвке ждала момента, когда Сонька будет определяться с семьёй и недвижимостью, и пока позволяла ей не прожигать жизнь по общагам, а посвятить себя учёбе полностью. Сонька и на рекламу поступила, чтобы потом раскрутить родительский бизнес и в далёкой перспективе унаследовать многомиллионную медовую империю семейства с забавной, но говорящей фамилией Пчёлкины. Империя так и называлась — «Пчёлкин мёд». А пока Сонька позвала меня жить к себе. И мы даже раскладушку купили.
