Лети на свет (СИ) - Богатырева Татьяна (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Нет, сто раз нет! И я давно научилась держать его при себе, свое мнение. Я даже не уверена, что оно вообще осталось, это мнение. Действительно, зачем оно красивой куколке-супруге, она же секретарь-референт и переводчик? Да, Ипполит свет Геннадьевич весьма рачительны и не транжирят средства направо и налево, как некоторые…
Я опустила взгляд на свои мокрые кеды и рассмеялась. Вот он, результат мотовства! Уважаемый супруг не жалел денег на украшения для супруги, в его сейфе в строгом порядке лежит три десятка коробочек. Но кеды? Выкинутые деньги! Жена Великого Художника в кедах — это нонсенс, это позор, ему стыдно за меня…
Вот честное слово, если бы на мне сейчас были подобающие положению лодочки на шпильках, зашвырнула бы их в окно, и пусть потом доказывает страховой компании, что стекло разбито не по его вине.
Увы, лодочек на мне не было… впрочем, что это я? Никаких «увы»! С сегодняшнего, четвергового, вечера я начинаю новую жизнь. Никаких «увы», только «ура». Так что — ура, на мне кеды! Они не достались врагу!
Помахав невозмутимому швейцару, я двинулась вдоль тротуара в новую жизнь. Почему-то в голове вертелась мелодия из «Кармен», про тореадора. Ее я и запела. В полный, мать его, голос! Боже, как давно я не позволяла себе просто так, от полноты чувств, орать дурниной! Почему? А, знаю, вы же догадались — жене Великого не подобает. Фальшиво петь — не подобает, громко разговаривать или смеяться — не подобает, глупо шутить — не подобает, выпячиваться и пытаться заслонить талант Великого — вообще карается пожизненным расстрелом без права переписки.
Не, ну если там такой талант, что его способен заслонить спетый мной под гитару Окуджава… молчу-молчу. Жене Великого не подобает быть язвительной дрянью, словно на помойке подобранной оторве.
Ура помойке! Ура Лондону! Ура этому прекрасному дождю!
Оборвав на половине песенку тореадора, все равно дальше слов не помню, я перешла на Битлов. Желтая подводная лодка — самое то по лондонской погоде! Особенно…
Да, особенно когда нечто черное и рычащее проезжает мимо тебя и обливает водой из настоящей лондонской лужи. Холодной и грязной лужи. А от неожиданности ты взмахиваешь руками и роняешь очки прямо на проезжую часть, и они тут же исчезают под шиной двухэтажного красного автобуса.
Я остановилась, хватая ртом воздух и готовясь не то заплакать, не то обругать этот ужасно несправедливый мир… но вместо этого выдохнула — и рассмеялась. Я смеялась, раскинув руки в стороны и подставляя лицо дождю, вокруг меня шумела улица, шелестели и брызгались автомобили, шлепали чьи-то торопливые шаги. А потом снова зарычал байк — и замолк где-то рядом.
— Мисс, вам хорошо? — раздался совсем рядом глубокий голос из тех, которые принято звать «бархатными», правда, кроме бархатных обертонов было в нем некое насмешливое ехидство.
От неожиданности я открыла глаза и уперлась взглядом в нечто здоровенное, больше всего похожее на одетый в коричневую кожу шкаф. То есть мои глаза были где-то на уровне его плеч. Очень, очень впечатляющих. Под мышкой любитель неожиданных вопросов держал мотоциклетный шлем, с которого лилась вода.
— Мне очень хорошо, мистер! — ответила я по-английски, поднимая взгляд…
И понимая, что без очков и под дождем разглядеть его лицо мне не суждено. Разве что наличие короткой щетины на нордическом подбородке и черную бандану поверх светлых (вроде бы) и стремительно намокающих волос. А плевать! Что я, вежливых байкеров не видела?
— Тогда по элю, или мисс предпочитает виски?
Он говорил про эль, а я чувствовала, как его взгляд скользит по моей груди. Прекрасный пейзаж, не спорю: рельеф кружева под тонким мокрым хлопком и торчащие от холода соски.
На мгновение мне захотелось прикрыться ладонями, ведь приличной замужней женщине не подобает, а в следующий момент я подумала: к черту. Я четыре года была примерной верной женушкой, один раз слишком тепло улыбнулась незнакомцу в отеле — и тут же стала шлюхой. Наверное, потому что от моих улыбок незнакомцу никакой пользы для карьеры Великого Художника. Вот был бы на его месте какой-нибудь меценат с толстым брюхом и еще более толстым кошельком, Ипполит свет Геннадьевич бы слова не сказал.
— По виски, мистер-на-байке, — улыбнулась я врагам назло.
— Я знаю отличное заведение, поехали, — подмигнул мне байкер.
Кажется, глаза у него были серыми, или это был серый английский дождь, или просто мне надо носить линзы… Короче, мне было все равно, какого цвета у него глаза и как его зовут. Он был большим, пах чистотой, дождем и каким-то ненавязчивым парфюмом, у него была милая улыбка и даже ямочка на подбородке. А еще он надел на меня свой шлем.
Так что я поехала. Куда? Я понятия не имела. Честно говоря, я даже не посмотрела на вывеску заведения, перед которым мы остановились. Было это где-то в Сохо, вход светился теплым электрическим светом, изнутри доносилась музыка… Чем не прекрасное начало новой жизни!
3. Джей
Следующее утро
— Милорд, ваша матушка желает вас видеть, — донельзя занудный голос камердинера вырвал Джея из сладкого утреннего сна.
Джею снилась девушка, так и не назвавшая своего имени. Про себя он окрестил ее Рейнбоу — за ее желто-красный лонгслив, рыжие волосы, голубые джинсы и зеленые кеды. Когда он раздевал ее в баре, был уверен, что белье окажется сиреневым, но ошибся. На ней было целомудренно белое кружево. Мокрое, прилипшее к торчащим соскам, ровным счетом ничего не скрывающее…
Джей со стоном отвернулся от ударившего в глаза солнца и накрылся с головой. Разбудить его в такой момент! Святые каракатицы, как она кричала, когда он брал ее на чертовой барной стойке! Еще бы минута — и он бы кончил во сне, словно ему пятнадцать.
— Милорд, я позволил себе сделать для вас двойной эспрессо с перцем, — напомнил о себе Мак.
— Который час? — неохотно высунувшись из-под одеяла, спросил Джей.
— Восемь тридцать две. Завтрак через двадцать восемь минут.
То-то спать так хочется. Он вернулся в пятом часу, совершенно счастливым и почти трезвым, даром что уезжал из дома с твердым намерением нажраться до свинячьего визга. Такое с ним случалось редко, но намного чаще, чем хотелось бы — каждый раз, когда в его лондонскую квартиру наезжала погостить матушка.
Но вчера как-то разом расхотелось. Нажираться в компании такой девушки — святотатство. С такими, как Рейнбоу, надо гонять на байке под дождем, танцевать на столе и заниматься любовью — где угодно и когда угодно.
Черт. Надо немедленно в холодный душ. Разговаривать с матушкой следует с ясной головой.
— Кофе, — сев в постели и взъерошив и без того лохматые волосы, велел Джей.
Серебряный поднос с кофейной парой веджвудского фарфора (семнадцатый век) и серебряным кофейником (восемнадцатый век) очутился перед ним ровно через секунду. Рука в белой перчатке тут же потянулась к кофейнику, налить милорду кофе.
А то милорд, бедняжка, не справится сам.
— Благодарю, Мак, — сказал он, принимая хрупкую чашечку, наполненную ровно на три четверти.
— Приятного аппетита, милорд, — склонил голову камердинер.
Отпив кофе, Джей с ностальгией вспомнил, как в шестнадцать лет устроил бунт. Он пошел в универмаг для нормальных людей, купил себе керамическую кружку с Человеком-пауком и потребовал, чтобы утренний кофе ему подавали исключительно в ней.
Мак, разумеется, ни слова не сказал против — он же камердинер в седьмом поколении, а не какой-то там гастарбайтер. Но какой у него был вид, когда он утром принес кофе! Святые каракатицы, Джей чуть было не спросил, не умер ли у Мака любимый дядюшка. Но увидев, как тот льет кофе из серебряного кофейника (восемнадцатый век, Флоренция) в кружку (двадцать первый век, Тайланд) так, словно под дулом пистолета оскверняет драгоценности короны, все понял.
Осознал.
Проникся.
И ни разу не спросил Мака, куда пропала та кружка. А пропала она ровно в тот же день. Зато дядюшка Мака воскрес, а сам он «забыл» о распоряжении миледи подавать юному лорду исключительно кофе с молоком и не более двух печенек.
