Клуб грязных девчонок - Валдес-Родригес Алиса (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗

Вот таковы мои предки. А с другой стороны – кубинцы из Нью-Джерси в сияющих белых ботинках.

Благодаря всему этому и многому другому, чем не намерена вас утомлять, я стала суперпробивным маньяком, одержимым единственной целью – добиться успеха в жизни, то есть в работе, в отношениях с друзьями и, несмотря ни на что, в семье. Всякий раз, когда возможно, одеваюсь так, словно я продукт других, более обычных обстоятельств. И получаю огромное удовольствие, если незнакомцы принимают меня за представительницу богатенькой кубинской семейки из Майами.

Иногда мне кажется, что я добилась своего и перешла на ту сторону, где обитают уравновешенные люди «без потомства». Но затем появляется кто-нибудь вроде моего техасского придурка Эда, и я цепенею, понимая, что как бы совершенно я себя ни слепила, все равно буду значить для мамы меньше, чем глоток пива «Харли». И как бы ни пахала в своем кабинете 401 и сколько бы ни приносила домой премий за свою писанину, все равно буду значить для отца меньше, чем Куба до 1959 года, где и небо голубее, и помидоры вкуснее. Мужчины, подобные Эду, устремляются ко мне, чуя скрытую правду Лорен: я ненавижу себя, потому что ни один человек на свете не полюбил меня.

И снова и снова задаю себе вопрос: какой, к черту, врач способен помочь такой, как я?

И вот я сижу на собеседовании в редакции, в уцененном синем костюме от Барами и трехлетней давности туфлях-лодочках с протертыми подошвами, и говорю им все, что они хотят от меня услышать: Si, si, я стану вашей пикантной штучкой, вашей Кармен Мирандой. Стану танцевать ламбаду на вашей занудной серой газете. А сама думаю: только возьмите, меня. Испанский я выучу потом.

В первую неделю работы редактор проходил мимо моего стола и говорил нарочито громко – такую манеру общаться со мной приняли все: «Я рад, что вы представляете у нас свой народ». Я намеревалась спросить его, какой это такой, по его мнению, мой народ, но заранее знала ответ. Мой народ, с точки зрения его народа, это некий стереотип: все смуглолицы, темноволосы, бедны и необразованны. Они просачиваются через границу из-за бугра с пластиковыми магазинными пакетами, в которых помещаются все их пожитки.

Мне захотелось еще пива. Черт побери!

– Оуе [10], – окликнула я официантку. – Traeme otra. [11]

– Como? [12] – спросила она, привалившись к столику мощным бедром. Ее черные волосы свисали на глаза. Она недоумевающе сморщилась и приняла недовольный вид: человек смотрит мексиканскую мыльную оперу по маленькому, стоящему за прилавком телевизору, а его, видите ли, беспокоят. Пришлось повторить просьбу – я сознавала, какой сильный у меня акцент. Она опять не поняла. Черт! В конце концов пришлось поднять бутылку, перевернуть ее вниз горлышком и изогнуть брови. Типичный язык жестов. Официантка кивнула, помусолила жвачку и удалилась в заднюю комнату за очередной бутылкой cerveza [13]. Постепенно я выучила на работе испанский, но официантка-пуэрториканка вполне способна принять меня за подделку.

Я снова обозрела улицу в ожидании знакомого грязнулемобиля. Знаете, ведь вполне можно судить об окрестностях по тому, какие тут ездят машины. Хотя теперь здесь полная мешанина: короткие, крохотные «хонды» и «тойоты» с переводными картинками «Бойся меня» и писающими Кальвинами на заднем стекле. Они скребут днищем по бордюрам так, что набирается полный двигатель льда (скажите на милость, почему пуэрториканцы считают, что японские машины с низкой посадкой хороши для Новой Англии?), и тут же новейший «вольво», который везет в аптеку какую-нибудь мамашу, а трое ее отпрысков в это время вырывают друг у друга клочья волос с головенок.

У меня нет машины. Только не смейтесь, я способна ее осилить: благодаря небольшой национальной журналистской премии я перевалила за баснословную шестизначную отметку, но со студенческих времен привыкла к общественному транспорту. Мне нравится его суета, к тому же при моей профессии полезно выходить в люди и прислушиваться в автобусе к тому, о чем судачит народ.

Я веду новую еженедельную колонку под безжалостным заголовком «Моя жизнь». Чак Спринг изначально задумал ее под названием «Mi Vida Loca», чтобы, как он выразился, связать проблемы с латиноамериканцами или что-то в этом роде.

От моей колонки ждут исповедальности – это дневник (латиноамериканки) с «колоритом». И каждый раз, когда Чак Спринг обращается ко мне с выражением «ей-богу-черт-побери» (при этом одетый для очередного сборища «Гарвард файнал клуба», где мужчины с квадратными челюстями пьют мартини и швыряют мелочь в стриптизерш), я задаю себе вопрос: а не лучше ли сбежать куда-нибудь в леса, жить, как Анни Диллард, облачиться в заляпанный комбинезон и изучать дикую природу? Кто там живет в лесах? Кажется, муравьи? Точно, муравьи! Я отвечаю себе «да». И задаю новый вопрос: неужели эта работа нужна мне настолько, что я не могу сбежать и только ною? И отвечаю дважды «да», никаких сомнений. Поэтому лезу из кожи вон, как умею.

Не скажу, что меня не ценят в «Газетт». Чак и другие редакторы поощряют мою «разносторонность», но до тех пор, пока я думаю точно так, как они, пишу, как они считают нужным, и во всем с ними соглашаюсь. Редакционная политика «Газетт» – нанимать в команду игроков, которые послушны, как побитые собаки, но отличаются окрасом, кличками и национальной родословной. К тому же их можно немедленно заставить заткнуться, как только речь заходит о продвижении. Это значит, что в корпункт на Гаити освещать «волнения» посылают черного парня, тогда как в десяти футах от него сидит белая женщина, как выяснилось, свободно владеющая гаитянским креольским. И еще это значит, что, вздумай она возроптать, ей моментально приклеят ярлык неблагодарной самодурки-нытика. Не хочу сейчас об этом говорить. У-у! До смерти надоело.

Сейчас хочу только одного – пива. Уга-уга!

В последнее время пользоваться общественным транспортом стало немного сложнее, поскольку наша газета расклеила по всему городу постеры с моей огромной рыжевато-каштановой шевелюрой, веснушчатым лицом и идиотскими словами: «Лорен Фернандес: Ее Casa – ваша Casa, Бостон». Это случилось после статей о численности населения, где подчеркивалось, что теперь «испаноговорящее меньшинство» – самое большое в стране. До того как сей оксюморон появился на первых полосах буквально всех изданий, главные средства массовой информации не дали бы за рассказ о латиноамериканцах и chalupa [14] чихуахуа. Даже под угрозой смерти я не заинтересовала бы Чака Спринга подобной темой. А теперь, когда испаноговорящие люди – большой бизнес, он только и жаждет писать об этом.

Сами понимаете, денежные дела. Латиноамериканцы уже не считаются иностранцами, немытой угрозой, наводнившей общественные школы своим грязным, никому не нужным языком. Мы теперь местный рынок. И продаемся на рынке. В том числе и я. Моя колонка. Мои постеры. Алчность заставляет людей совершать безумные поступки. И самое безумное то, как рекламный отдел притемнил на фотографии мое лицо, чтобы оно смотрелось так, как, по их мнению, должна выглядеть натуральная латинос. То есть смуглой. И когда листок впервые появился неподалеку от дороги 93 и на станциях метро, мне начали названивать sucias. «Эй, Cubana [15], когда ты успела заделаться Chicano [16]?» Ответ: очевидно, когда я стала полезной своей газете.

В честь того, что именно Уснейвис некогда окрестила нас всех, мы предоставили ей право выбрать место проведения нашего юбилейного торжества. Мы с пониманием относились к ее всегдашней потребности доказывать в нашем сестринстве, что она сделала со своей жизнью нечто большее и лучшее, чем кто-либо другой. Это Уснейвис выискала «Эль Кабалитто», которым владел седовласый кубинец с мягкой улыбкой, как две капли воды похожий на моего Papi. То есть ростом пять футов шесть дюймов и такой бледный, что проступали синие прожилки на кривых ногах. К тому же лысеющий и с таким носом, как у марионеток из шоу «Улица Сезам». Каждый раз, когда я смотрела на него, у меня сжималось сердце при мысли, что я сама продукт векового тропического выведения породы.