Аристотель и Данте открывают тайны вселенной (ЛП) - Саэнс Бенджамин Алир (первая книга TXT) 📗
— Девочка — это дерево, покрытое листвой. Хочется залезть на него и сорвать все листья.
Другой парень рассмеялся, и сказал:
— Да ты придурок.
— Нет, я поэт. Поэт человеческого тела.
И затем они оба расхохотались.
Да, конечно, это двое были подающими надежду Уолтами Уитманами. Вот именно поэтому я и не люблю находиться в компании парней. Мне с ними действительно не комфортно. Не знаю почему. Я просто, я не знаю, я просто не вписываюсь в их компанию. Я думаю, что быть парнем для меня чертовски унизительно. Но больше всего меня раздражает то, что повзрослев, я стану одним из этих придурков. Девушка — это дерево? Да, а парни не умнее пня с термитами. Моя мама сказала бы, что у них переходный период и совсем скоро они остепенятся.
Возможно, жизнь — это череда периодов, следующих друг за другом. И уже через пару лет я войду в тот же переходный период, что и эти восемнадцатилетние спасатели. Не то чтобы я особо верил в мамину теорию о периодах. Это скорее не объяснение, а оправдание. Я не думаю, что моя мама все знает о парнях. Я тоже далеко не все знаю о парнях. А ведь я парень.
У меня было такое чувство, что со мной что-то не так. Я думаю, я был загадкой для самого себя. Это отстой. У меня серьезные проблемы.
В одном я был совершенно уверен: я ни за что не буду просить этих идиотов учить меня плавать. Лучше быть одиноким и жалким. Лучше утонуть.
Так что, я просто стал самостоятельно барахтаться. Было не очень весело.
Вдруг я услышал чей-то писклявый голос:
— Я могу научить тебя плавать.
Я подошел к бортику бассейна и встал в воду, щурясь от солнечного света. Он сел на край бассейна. Я недоверчиво посмотрел на него. Если парень предлагает научить меня плавать, то наверняка у него нет жизни. Два парня без жизни? Насколько это должно быть весело?
Но у меня правило, лучше скучать одному, чем с кем-то еще. Я буквально жил по этому правилу. Возможно, поэтому у меня нет друзей.
Он смотрел на меня. Ожидая. А потом снова повторил:
— Если хочешь, я могу научить тебя плавать.
Мне понравился его голос. Он говорил так, словно простудился, и вот-вот потеряет голос.
— Ты забавно разговариваешь, — сказал ему я.
— Аллергия, — ответил он.
— На что у тебя аллергия?
— На воздух.
Это заставило меня рассмеяться.
— Меня зовут Данте, — сказал он.
Это насмешило меня ещё больше.
— Извини, — сказал я.
— Все в порядке. Люди часто смеются над моим именем.
— Нет, нет. Просто меня зовут Аристотель.
Его глаза загорелись. Этот парень был готов ловить на лету каждое моё слово.
— Аристотель, — повторил я, и мы оба рассмеялись как сумасшедшие.
— Мой отец преподаватель английского, — сказал он.
— У тебя хотя бы есть оправдание. А мой отец почтальон. Аристотель — это английская версия имени моего дедушки.
И я произнес имя своего дедушки с настоящим мексиканским акцентом:
— Аристотелес. А моё настоящее имя Ангел.
А затем я повторил его на испанском.
— Ангел.
— Тебя зовут Ангел Аристотель?
— Да, это мое настоящее имя.
Мы снова рассмеялись. Мы не могли остановиться. Интересно, над чем мы смеялись? Просто над нашими именами? Или потому что мы были счастливы? Смех — это ещё одна загадка жизни.
— Раньше я говорил, что меня зовут Дан. Ну, ты понял. Я просто отбросил две последние буквы. Но теперь я так не делаю. Это было неправильно. Правда все равно выясняется, а я чувствую себя вруном и идиотом. Мне было стыдно за то, что мне стыдно. Я не любил это чувство.
— Все зовут меня Ари, — сказал я.
— Приятно познакомиться, Ари.
Мне понравилось, как он это сказал. Будто он это и имел в виду.
— Окей, — сказал я, — теперь научи меня плавать.
Мне показалось, что я сказал это таким тоном, будто делаю ему одолжение. Но он то ли не заметил, то ли не придал этому значение.
Данте был отличным учителем. Он хорошо плавал, и знал все о дыхании, движении рук и ног, понимал, как функционирует тело в воде. Он очень любил и уважал воду. Он понимал её красоту и опасность. Он говорил о плавании как об образе жизни. Ему было пятнадцать лет. Кем был этот парень? Он казался хрупким, но вовсе не был таким. Он был дисциплинированным, требовательным и образованным. Он не притворялся глупым и обычным.
Он был веселый, целеустремленный и энергичный. Он мог быть бесстрашным. И не было в нем никакой подлости. Я не понимаю, как можно жить в таком подлом мире и не поддаться его влиянию. Как может парень жить без подлости?
Данте стал для меня очередной загадкой во вселенной полной загадок.
Все лето мы плавали, читали комиксы и книги, а потом спорили о них. У Данте были старые комиксы его отца про Супермена. Он их очень любил. Ему также нравились комиксы про Арчи и Веронику. А я ненавидел эту фигню.
— Это не фигня, — говорил он.
Я обожал Бэтмена, Человека Паука и Невероятного Халка.
— Слишком мрачно, — сказал Данте.
— И это говорит парень, который любит «Сердце тьмы» Конрада.
— Это совсем другое, — сказал он. — Конрад занимался литературой.
Мы всегда спорили с ним по поводу того, можно ли считать комиксы литературой. Но литература была серьезным делом для такого парня как Данте. И я не помню случая, когда бы я выигрывал спор. Он умел убеждать. Он также был отличным читателем. Книгу Конрада я прочитал только ради него. Когда я её прочел, я сказал ему, что мне она не понравилась.
— Единственное в чем прав Конрад, — сказал я, — это в том, что мир действительно мрачное место.
— Возможно твой мир, Ари, но не мой.
— Да, да, — сказал я.
— Да, да, — сказал он.
Но правда была в том, что я ему соврал. Книга мне понравилась. Это было лучшее, что я когда-либо читал. Когда мой отец увидел, что я читаю, он сказал, что это одна из его любимых книг. Я хотел спросить его, он прочел её до Вьетнама или уже после возвращения. Но задавать вопросы моему отцу было бесполезно. Он никогда на них не отвечает.
Я понял, что Данте читает, потому что ему нравиться читать. А я читал, потому что мне больше нечем было заняться. Он анализирует прочитанное. А я просто читаю. Мне кажется, что мне пришлось чаще заглядывать в словарь, чем ему.
Я был темнее его. И я говорю не только о цвете кожи. Он сказал, что у меня трагическое видение жизни.
— Вот почему тебе нравиться Человек Паук.
— Я просто на половину мексиканец, — ответил я, — а мексиканцы все пессимисты.
— Может быть и так, — сказал он.
— А ты оптимистичный американец.
— Это оскорбление?
— Возможно, — сказал я.
Мы рассмеялись. Мы постоянно смеялись.
Мы были совсем разные. Я и Данте. Но у нас было и кое-что общее. Наши родители не разрешали нам смотреть телевизор. Они считали, что он оказывает на нас плохое влияние. Мы оба выросли, выслушивая лекции типа: Ты же мальчик! Иди, развейся! Перед тобой лежит целый мир…
Данте и я были последними парнями в Америке, которые выросли без телевизора. Однажды он спросил меня:
— Ты думаешь, наши родители правы, говоря, что перед нами открыт весь мир?
— Я сомневаюсь, — ответил я.
Он рассмеялся.
Вдруг мне пришла в голову мысль.
— Давай прокатимся на автобусе и все увидим.
Данте улыбнулся. Нам обоим нравилось ездить на автобусе. Иногда мы часами катались по кругу.
— Богатые люди не ездят на автобусе, — сказал я Данте.
— Вот поэтому нам так нравиться.
— Может быть, — сказал я. — А мы бедные?
— Нет. Если бы мы сбежали из дома, то мы бы стали бедными.
Меня удивили его слова.
— А ты бы сбежал? — спросил я.
— Нет.
— А почему нет?
— Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе свой секрет?
— Конечно.
— Я безумно люблю своих родителей.
Это заставило меня улыбнуться. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил что-то подобное про своих родителей. Кроме Данте.