Осень и Ветер (СИ) - Субботина Айя (книги хорошего качества .txt) 📗
Ника проходит мимо, поворачивается, чтобы подмигнуть и уже крутится возле Наиля, исполняя все те женские уловки, которые удаются ей с блеском: полуулыбка, взмах ресниц, легкое прикосновение к его плечу.
— Она с ним заигрывает, — констатирует моя дочь с видом человека, который уж точно в этом разбирается. И только ее серьезная недовольная мордашка не дает мне окончательно погрязнуть в раздражении. А заодно и не пытаться анализировать его природу. — Наиль не любит, когда к нему лезут посторонние тети.
— Ты откуда знаешь? — делано охаю я. Может, дело в том, что есть какая-то не посторонняя?
— Потому что он никого не любит, — серьезным шепотом выдает тайну Маришка. И на всякий случай прикладывает ладошку к губам, чтобы я точно знала — это был секрет. — И никого не хочет любить.
Я поднимаю взгляд и вижу, что Веронике все-таки удается взять доктора под руку и они как раз направляются в сторону дороги. Ветер как-то сказал мне: «Любить всегда больно, Осень, потому что любовь — это подъем в горы без кислородного баллона и страховки. Начинаешь задыхаться, когда на самом пике и веришь, что теперь впереди только хорошее. Можно просто подохнуть от кислородного голодания, можно замерзнуть насмерть, можно свалиться башкой вниз и поломать все кости. Но если повезет выжить — второй раз туда уже не тянет».
Я смотрю им вслед и, словно почувствовав мой взгляд, Наиль вдруг оглядывается, смотрит на меня так, будто мы знакомы еще с прошлой жизни, и он только сейчас вспомнил то важное, что все время забывал сказать. Вспомнил, но промолчал.
«Я плохой скалолаз, Ветер. Но я хотела задохнуться с тобой. Хотела задохнуться тобой».
Глава двадцать первая: Ветер
— Ну и почему ты скрываешься? — спрашивает Вероника, когда мы выходим на дорожку, которая ведет в сторону небольшой рыночной площади.
Мне хочется стряхнуть ее с себя, как клеща, потому что именно так я себя и чувствую: псом, в которого вцепился кровососущий паразит. Но стоит представить ситуацию со стороны, и становится понятно, как глупо я в итоге буду выглядеть. Не школьник же сопливый, чтобы шарахаться от женщин, тем более, симпатичных и раскованных. На самом деле, она — все то, что я обычно ищу. Раскрепощенная, красивая, яркая и точно без всякой чуши в голове, вроде той, что на первом свидании давать нельзя или что заинтересованность в сексе первым должен проявить мужчина. Я даже почти уверен, что провел бы с ней интересную ночь.
Если бы не огромное «но». Она сестра Осени. И я не могу трахнуть ее, потому что даже сейчас понимаю — буду думать о другой. Вольно или намеренно — не важно. Главное, что разруха начинается именно в тот момент, когда начинаешь называть женщину чужим именем, или, пока она, стоя на коленях делает охранительный минет, представлять на ее месте другую. Когда такое происходит — тушите свет.
С Вероникой наверняка так и будет. Даже хуже, ведь она и правда похожа на Осень.
Я мысленно чертыхаюсь, пеняю себя за то, что до сих пор не отучился называть ее по имени. Даже если о обращаюсь к ней только в мыслях.
— От кого я скрываюсь? — переспрашиваю я просто, чтобы поддержать разговор.
— Ну судя по всему, от своей семьи.
— Если тебя интересует фамилия «Садиров», то лучше почитай газеты и посмотри новости. — И плевать мне, что получилось довольно грубо. Пусть думает, что хочет, я не обязан корчить клоуна и тем более вскрывать душу перед каждым, кому захочется поиграть в доктора Фрейда.
— Хорошо, поняла, — тут же уступает Вероника, — тему семьи и фамилии мы не трогаем. Давай поговорим о твоей работе. Почему детский хирург, а не, скажем, пластический? Или стоматолог?
— Люблю издеваться над теми, кто слабее, — говорю первое, что приходит на ум, и вижу, что она оценивает мою грубую шутку кислой полуулыбкой.
Осень бы рассмеялась.
Я жмурюсь от боли, когда ее призрачный смех колотится в мои барабанные перепонки.
Вся эта поездка сюда была одной огромной ошибкой.
Я могу сколько угодно игнорировать Еву, могу не разговаривать с ней, хоть это и странно выглядит со стороны, и Ян уже пару раз спрашивал, что со мной не так. Я могу даже не смотреть на нее. Но я не могу вынуть из себя воспоминания, как герой какого-то киберпанковского фильма: диск с надписью «Осень» защищен от стирания и перезаписи, и надежно вшит в мой позвоночник.
— А я люблю ездить по миру, — разрушает молчание Вероника.
Я даже не пытаюсь слушать ее болтовню — она мне не интересна даже как собеседница. Просто иду рядом и прикидываюсь шлангом. Когда станет совсем невмоготу — пошлю однозначно и конкретно.
Что сказать Яну, когда он в очередной раз спросит, почему я упорно игнорирую его женщину? Что делать, если Осень меня узнает? И самый главный вопрос: какого хрена я до сих пор тут сижу?
— … и я думаю, что Ян будет хорошим отцом для Маришки, — слышу я обрывок фразы и сам не замечаю, как останавливаюсь. Вероника смотрит на меня с оторопью. — Что такое?
— Знаешь, по-моему тебе и без моей компании неплохо гуляется, — говорю достаточно выразительно, очень надеясь, что девушка поймет с первого раза и не придется повторять. — Увидимся.
К счастью, мы ушли совсем недалеко от дома, который снимаем один на всех, и я буквально влетаю на крыльцо. Пошло оно все на хуй! Надоела роль печального Пьеро и правильного Артемона. Я по крайней мере не обязан смотреть на все это дерьмо.
Открываю дверь, делаю шаг.
И мы сталкиваемся, словно две звезды: вспыхиваем, обжигаем друг друга убийственно-яркой вспышкой, разлетаемся на осколки, чтобы превратится в чистый Хаос бесконтрольных чувств и желаний.
Я в ней теряюсь.
Уже не знаю, где она, где я, а мы всего-то случайно налетели друг на друга.
Делаю шаг назад — Осень от меня. Поворачивается, чтобы сбежать.
«— Я хочу к тебе прикоснуться, Ветер».
«— И я бы хотел, чтобы ты ко мне прикоснулась, Осень».
Захлопываю дверь за своей спиной, выбрасываю руку вперед и хватаю беглянку за локоть. Слишком резко тяну ее на себя, потому что нетерпение обжигает изнутри, сводит на «нет» любые попытки держать хотя бы что-то под контролем.
Осень поворачивает голову, буквально приплюснутая к моей груди, и я наматываю ее косы на кулак, второй рукой все еще стискивая тонкий локоть.
«Посмотри на меня, Осень. Открой пошире свои глаза — и посмотри на меня…»
— Наиль, — слышу ее шепот.
Она не испугана, лишь самую малость растеряна, как была бы растеряна любая женщина на ее месте, когда ее вдруг хватает мужчина, который до этого демонстративно ее игнорил который день.
Конечно, она не знает, что Наиль и Ветер — одно лицо. И вряд ли узнает, пока я не заговорю или сам не подтолкну ее мысли в нужную сторону. Но мне почему-то хочется, чтобы она узнала сама. Чтобы почувствовала то же самое, что и я: непонимание, недоумение, злость, обиду. Целую кучу эмоций, которые я даже не рискую копать глубже.
Ее волосы у меня в кулаке такие шелковые, что невольно поглаживаю их большим пальцем. В груди ноет невысказанная правда, но я держу ее в клетке, чувствуя, что готов в любой момент к чертовой матери просто раздавить в кулаке, словно искалеченную птицу. Сегодня правда играет против меня.
— Отпусти, — говорит Осень холодно.
Мне хочется отшатнуться от нее, словно меня огорошили крепкой затрещиной. Но вместе этого играю ва-банк: тяну на себя эту Снежную королеву, вынуждаю встать на носочки. Чтобы не упасть, она цепляется ногтями в мои плечи, скребет по плотной ткани, словно замурованная в тайной башне пленница.
— Отпусти, — брыкается Осень и даже освобождает руку, заносит ладонь для пощечины, но в эту минуту она целиком в моей власти. Достаточно лишь немного потянуть ее за волосы, заставить отклонить голову.
Шарю голодным взглядом по ее шее, которая выглядывает из невысокого воротника рубашки. Я догадывался, что она не станет носить медальон, но наивный придурок во мне надеялся, что Осень сохранит его хотя бы из типичного женского сострадания к красивым вещам. Но на шее Осени только тоненькая цепочка с кулончиком в виде усыпанного зелеными камешками четырехлистного клевера.
