Рецидив (СИ) - Дашкова Ольга (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
— Я далеко не ангел.
— Я знаю.
— Совсем не ангел.
— Мне не нужен ангел.
Глава 32 Глеб
Глеб
— Слушаю, Морозов.
Мой телефон так неожиданно разорвал тишину между нами, Агата такими удивленным и непонятным мне взглядом смотрит, не моргая, чувствую, как под моими руками дрожит ее тело, от этого у самого внутри нарастает вибрация.
— Хорошо, что слушаешь, — Воронцов, как всегда, приветлив. — Слушай дальше очень внимательно. Суд одобрил ходатайство следователя с согласия прокурора о твоем задержании как подозреваемого в убийстве того пассажира, что был найден в “Ягуаре” в лесу с алмазами. Сука, все так оперативно, словно специально. С чего они решили, что именно ты там был, я не понимаю, не могу ничего узнать, крысам кто-то нашептал и заплатил. Если хочешь посидеть сорок восемь часов в камере, приезжай, утром закроют.
— А если не хочу?
— Не хочешь и мой тебе совет, посиди это время где в другом месте, пока мы все не разгребем.
— Ты предлагаешь просто спрятаться и ждать? — Повышаю голос, Агата притихла, слезла с моих колен, смотрел на засыпанное снегом лобовое стекло и не мог понять, что происходит вокруг. Быстро снимаю презерватив, открываю дверь, выкидываю, натягиваю джинсы.
— Нет, блядь, я хочу, чтоб тебя закрыли, и забыть, как тебя зовут. Ебанулся, Морозов? Нихуя с тобой не случится, посидишь два дня, отоспишься, а то, сука, я тебя знаю, к одному жмуру прибавятся обвинения в избиении доблестных сотрудников правоохранительных органов.
Молчу, перевариваю информацию. На самом деле быстро и оперативно сработано, словно вот специально так сошлось, и все подсуетились. Не взяв отпечатков, ничего не проверив. Хотя если сделали баллистику, и пуля в теле неизвестного мне человека выпущена из ствола Воронцова, на котором мои отпечатки, то тут дела не так хороши.
— Известно, чей труп?
— А вот тут еще одна загадка. Труп опознали, Лейсман Иннокентий Абрамович, мужчина был в полном расцвете сил, пятьдесят три года, собирался на днях на историческую родину. И вот тут такая с ним приключилась история.
— Кто это?
— Вот и я задал такой же вопрос. Оценщик, драгоценные металлы, камни, антиквариат. Кстати, оказалось очень непростой антиквар, в центре города антикварный процветающий салон, известный в широких кругах человечек, в принципе, прийти к нему мог кто угодно.
— И вот этот мужчина в нашем Ягуаре и с пулей.
— Морозов, я тебя прошу, не высовывайся хотя бы сутки. Не хочу платить адвокату, ты слишком дорого мне обходишься последнее время. Вон, “Ягуар” теперь как вещдок пылится у ментов, да хоть выкидывай его. Ты меня понял?
— Понял.
Воронцов отключился, я включаю дворники, они монотонно скребут по стеклу, убирая налипший снег. Вот и зима. Агата, отвернувшись, смотрит в свое окно, кофта застегнута под подбородок, обнимает себя за плечи, включаю печку, хотя сам не чувствую, тепло или холодно. Занятные у нее друзья, подрезали у Шакала камни, чисто случайно я им попался на дороге, убили оценщика, но сбыть такой груз очень непросто. Не понимаю, на что они рассчитывали и рассчитывают?
Суки, втянули еще девчонку. Смотрю, как она кусает губы, отвернувшись от меня.
— Твои дружки еще и мокрушники, убили уважаемого человека. Иннокентий Абрамович собирался к родственникам, а вот теперь у праотцов.
Прекрасно понимаю, как сейчас ей не просто, как в ее маленькой голове сотни мыслей. Пусть жестоко, но такова правда, лучше разочароваться сейчас, чем жить всю жизнь с крысами, улыбаться им, не зная, что они подставят тебя в любой момент. Молчит. Выруливаю снова на трассу, значит, планы меняются, хотя не в моих привычках прятаться. Снова звонит мой телефон.
— Да, Кир, говори.
— Угадай, кто наши ребята?
— Я боюсь уже предположить.
— Соседи твоей девчонки. Два брата, Святослав и Евгений Шиловы.
— Господи, как все просто. Как еще никто об этом не догадался? Надо присмотреть за ними.
— Ты должен мне, Морозов, как минимум новую тачку.
— Ягуар подойдет? Только там жмур был, но ты же не суеверный.
— Шутник. Присмотрим.
Фары освещают уже засыпанную снегом дорогу, впереди нас никого, едем по белому полотну, тишина, лишь тихо играет какая-то мелодия из магнитолы. Делаю громче, Лепс поет о снеге:
“…Я знаю сердце твое хрусталь.
Но мне ни капли его не жаль.
Там внутри снега…”
— Куда мы едем? — Агата сама задает вопрос, нарушая тишину.
— В одно хорошее место. Придется побыть там немного, хотя планы были другие.
— У тебя всегда все расписано и четко по плану?
— Примерно, да. Люблю определенность и ясность.
— Понятно.
Она повернулась и теперь изучает меня, чувствую ее взгляд на себе, улыбаюсь.
— Чему ты улыбаешься?
— Мне нравится, как ты на меня смотришь.
— Как?
— Не знаю, но нравится.
— Так куда мы?
— Увидишь.
Снова молчим, но это молчание не напрягает, Агата ерзает, поправляет кофту, распускает волосы, салон наполняется ароматом мужского шампуня. У Климова нет ни одного женского, как, впрочем, и у меня. Надо купить. Много чего купить.
— Те парни, о которых ты спрашивал, это мои соседи.
— Я знаю.
Она снова замолкает, я не давлю, жду чтобы сама начала говорить, дается ей это с трудом. Предателем всегда быть трудно — именно так она думает, что предает их.
— Я…я не знаю, мне трудно, не могу их вот так предать. Но ты ведь ничего не сделаешь им?
— Сделаю. Они использовали тебя, нагло, открыто, — оплетка руля скрипит под руками, сжимаю челюсть, давлю на газ. Темнота, ни одного фонаря, лишь снег, трасса и мы. — Они угрожали мне и подставили меня и моего босса. Как ты считаешь, после такого, что они устроили, я трону их?
— Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что ты ничего им не сделаешь?
Поворачиваюсь, смотрит уверенно, в глазах опять та злоба и ненависть, природу которой я так и не могу разобрать. Что она так за них цепляется? Кто они ей такие? Что их связывает? Я могу сейчас пообещать ей что угодно, но если трону не я, то от парней останется кровавое месиво, если ребятки Коваля по приказу Шакала начнут с ними, так сказать, разговаривать.
— Могу пообещать лишь одно, со мной они останутся живыми. Сама ведь понимаешь, кому они перешли дорогу.
Кивает головой, снова отворачивается, кусает нижнюю губу, словно специально делая себе больно. Сбавляю скорость, тяжело дышу, никак не могу унять сердце, адреналин гуляет по крови.
— Мне было четырнадцать, — Агата тихо начала, отрешенно глядя на дорогу. — После неудачного побега, которому ты помешал, мы съехали в ту убитую квартиру, не стало больше элитной гимназии и частных уроков танцами и языками. Отчим бухал, мама плакала, постоянно приходили какие-то люди, требовали долг, много денег. Требовали сказать все счета, на которых он хранит награбленное. В один из вечеров мама перерезала себе вены, все списали на суицид. А через какое-то время отчим изнасиловал меня, потом уже, в пьяном угаре, он признался, что маму взяли как часть долга, небольшую такую часть, пустили, как ты тогда выразился, по кругу. “Слабачка, подумаешь, потерпела чуток, дура вскрылась”, — это слова отчима. Он брал меня несколько раз, потом рыдал, просил прощения, я бы пошла вслед за мамой, если бы не Шиловы, возились со мной, отпаивали то валерьянкой, то водкой.
Агата замолчала, прикрыла глаза, по щекам покатились слезы. По нервам скребло, словно тупым осколком стекла, так, что самому хотелось выть. Найти всех, кто обидел ее, перегрызть горло и закопать голыми руками на окраине мусорной свалки. Такая вспыхнувшая агрессия накрывала меня целиком.
— Шиловы мне как братья, они одни в моей жизни единственные близкие люди. Только они были рядом, когда хотелось сдохнуть, они не давали. Отчим вроде как забывал, что делал, или прикидывался, жизнь шла дальше, но иногда зверел и все повторялось заново. После последнего раза хотела его убить, но рука не поднялась, вот не смогла убить даже такую мразь, почему — не пойму. Когда мне исполнилось восемнадцать, он пропал, просто ушел в одних тапочках и не вернулся. Мне было чисто похуй. Кто бы не перерезал ему глотку, я готова сказать спасибо тому человеку.
