История Ольги (СИ) - Федченко Варвара (список книг .txt) 📗

Я прослезилась. Такое трогательное, душевное, полное надежд письмо. А самое главное, что я поняла — она любит его. Она искренне любит его! Мне стало тепло от осознания того, что у Артема, даже в самые темные времена, был надежный тыл: семья. Теперь для него этим тылом буду я.

Я очень любила писать письма. И Лариса тоже. Уверена, что она, прочитав свое письмо от матери Германа, тоже кинулась писать ответ. Несколько раз в год мы с Ларисой писали друг другу письма, обычно на праздники. Настоящие письма. Писать необходимо от руки, на красивой бумаге, письмо положить в настоящий конверт. Лариса доводила этот процесс до фанатизма: писала тушью и пером, ставила на конверте сургучную печать. Я любила простоту и краткость. И сейчас я выбрала обычный конверт и простой шариковой ручкой написала:

«Спасибо Вам за это письмо. Для меня это было важно: узнать, что у Артема есть Вы. Любящая мама и самый преданный друг. Я клянусь Вам, что сердце Артема в надежных руках. Я так сильно люблю его… Знали бы Вы, как я люблю его! Когда его нет рядом — я перестаю дышать, жизнь замирает. Я хочу сказать Вам спасибо. За то, что ваша семья приняла мальчика, вложила в него много сил, любви, эмоций. Он стал таким, какой есть, благодаря Вам. Спасибо!!!»

Я перечитала еще раз, и начала запаковывать конверт. В этот момент зазвонил мобильный.

— Я могу услышать Ольгу Сергеевну? — спросил вкрадчивый женский голос.

— Я вас слушаю, — я сказала не совсем внятно, так как облизывала клейкую линию на конверте.

— Меня зовут Лебедева Ольга Викторовна, я специалист отдела опеки и попечительства. Занимаюсь проблемами установлением обстоятельств, свидетельствующих об отсутствии родительского попечения над ребенком.

— Вы, наверное, ошиблись. У меня нет детей, — я все еще боролась с неподдающимся заклейке конвертом.

— Мы нашли ваш номер в блокноте у мальчика, попавшего в зону нашего внимания, — начала женщина. — Может мы и ошиблись. Вы знаете Сашу Подкорытова?

Я отложила конверт, и быстро затараторила:

— А что случилось? Конечно, знаю! Это мой ученик. Я его тренер по плаванию. Что случилось? Где Саша?

— Мы случайно нашли Сашу в подвале. Он отказывался идти домой. Правда дома никого и не оказалось… — женщина замолчала. — Ольга Сергеевна, вы знали, что Сашина мать алкоголичка?

— Нет. Я видела только его бабушку.

— Бабушка умерла пару месяцев назад. Саша живет вдвоем с матерью. Она очень сильно пьет, поднимает руку на мальчика. Он очень испуган. Правда пытается шутить и делает вид, что все в порядке.

— Где он сейчас? — я пыталась унять дрожащий голос.

— Мы забрали его. Сейчас он в специализированном заведении для детей, попавших в сложную ситуацию. Сегодня-завтра его обследуют врачи. Потом будем дальше решать его судьбу. В данный момент он в столовой. Похоже, он два дня не ел…

Я перебила женщину:

— Я могу его забрать?!

— Нет. Не положено. Сначала обследование. Но вы можете его навестить. Он не хочет с нами разговаривать. Возможно, и с вами не захочет… Вы должны быть к этому готовы.

— Куда приехать? Диктуйте адрес.

— Ольга Сергеевна, вы можете приехать, и мы будем рады, если здесь будет кто-то, кто хорошо знает Сашу и сможет разговорить его. Но еще раз повторяю, он может отказаться идти на контакт. С классным руководителем он отказался разговаривать. Она уже была здесь.

— Адрес! — я почти сорвалась на крик.

— Проспект Мира, 77. Вход со двора, подъезд 2.

Я никогда так быстро не собиралась. И никогда не просила таксиста «ехать побыстрее». Я никогда не кричала на охранника, срываясь на истерику, спрашивая, как пройти в нужный кабинет.

Я никогда не видела в таком состоянии Сашу Подкорытова.

Ольга Викторовна, которая случайно обнаружила Сашу в подвале, сказала, что он пытался отпираться, мол «котенка искал», потом начал сочинять про то, что «ждет здесь друга». Но взрослым было очевидно: ребенок давно сидит здесь, и просто не хочет идти домой. Они с трудом заставили его зайти в квартиру. Она оказалась пуста. Повсюду валялись бутылки, было очень грязно. Хотя нельзя было не заметить, что когда-то дом был благополучным: хорошие (но теперь грязные) вещи, есть все из мебели и техники. Но холодильник пуст, телевизор и компьютер давно не включались (ребенок сказал, что интернет и тв не оплачены, и поэтому техникой он не пользуется), плита завалена грязной посудой. Единственным оплотом жизни в квартире была комната Саши: на стенах рисунки из школы, какие-то плакаты, аккуратно застеленная грязным покрывалом кровать, в комнате подметен пол, на батареи сушится детская рубашка. Мальчик сам, как умел, стирал свою одежду хозяйственным мылом.

Пока представитель опеки рассказывала мне всё это, я смотрела через стекло на Подкорытова, который растерянно оглядывал комнату, в которую его привели из столовой. Я так сильно ненавидела себя! Я готова была начать хлестать себя по щекам! Как я не заметила, что кое-что действительно изменилось в его поведении за последнее время?! Начала вспоминать моменты, после которых я обязана была задуматься: около месяца назад я сказала Саше, что на соревнования нужен новый фирменный купальный костюм (шапка и плавки с синей полосой — знак нашей команды). Ни шапочки, ни плавок так и не появилось, ребенок оправдывался своей забывчивостью, что просто забыл сказать матери. А перед новым годом? Я же заметила, что он отказался от подарка (на него нужно было сдать всего 200 рублей, остальную часть суммы вносило руководство бассейна), и сказал, что «не любит сладкое».

Конечно, не любит он… Я посмотрел на него через стекло: вон как обычный пряник обсасывает. Три месяца назад я увидела, как он плакал в раздевалке. Теперь я поняла, это было после смерти бабушки. Но он так убедительно рассказывал мне про то, как у него болит живот. Я отпустила его домой, а он еще отказывался идти, мол, пересижу здесь. Но когда я сказала, что вызову скорую, он тут же ушел. Я слепая дура….

— Мать его мы ищем. Вызвали участкового. Он рассказал, что она пьющая, но тихая. По крайней мере, в поле его зрения не попадала. Саша никому не жаловался. Но живет он так уже около нескольких месяцев. Бабушка, наверное, как-то сдерживала пьянку его матери, да и за мальчиком следила, но после ее смерти, видимо, ситуация усугубилась. Мальчик хорошо учится, классный руководитель о нем хорошо отзывалась. Правда удивилась, узнав о смерти бабушки: Саша ничего никому не рассказывает. Хотя вспомнила, что на последнем родительском собрании из их семьи никого не было, но Саше ей сказал, что мама болеет. А раз у него никаких проблем в обучении нет, то она спустила ситуацию.

— Она его бьет, — прошептала я, проглатывая слезы.

— Что, простите?

— Она его бьет, — сказала я. — Артем был прав.

— Какой Артем? О чем вы? — переспросила женщина.

— Он постоянно в синяках, ссадинах. Говоркгт всем, что эти из-за спорта и его собственной неловкости. А на самом деле, мать бьет его. Он специально это! — я кинулась к женщине. — Он специально! Специально падает, чтобы скрыть побои самонанесенными травмами. Как же я сразу не поняла…. Ну, как я не поняла? Как можно упасть с тумбы?! Как? Да никак, он специально упал.

— Это очень серьезное заявление. Если мать наносит побои ребенку, то он точно подлежит изъятию из семьи. Согласно распоряжению…

Дальше я уже не слышала ее, я прижалась лбом к стеклу, за которым сидел мальчик. Он не видел меня, но будто почувствовал чей-то взгляд. Затеребил край футболки, и закрутил головой в поисках источника беспокойства. Слеза скатилась по щеке, противно поползла за ворот. Я ощутила прикосновение рук к плечу.

— Ольга Сергеевна. Прекращайте плакать. К нему с таким грустным лицом я вас не пущу.

Я закивала, вытирая слезы.

— Всё, извините, я перестала. Не буду больше. Можно мне зайти? — с мольбой посмотрела на женщину.

— Идите. Попробуйте разговорить его. Может он знает, где мать? Надо непременно найти ее. Не рыдайте при нем ни в коем случае! Вытирайте слезы.