Стервами не рождаются - Седлова Валентина (е книги .txt) 📗
В этот момент началось какое-то странное движение, и Маринина мать, оттолкнув окружавших ее людей, с криком «на кого же ты меня покидаешь» бросилась к могиле. Марина тотчас, даже еще не успев толком понять, что же происходит, устремилась вслед за ней, и схватив сзади за локти, не позволила ей прыгнуть вниз, оттащила обратно. Их сразу же окружили плотным кольцом, кто-то настырно совал под нос матери пузырек с нашатырем, но пока их не разъединили, мать успела зло шепнуть Марине на ухо: «Никогда тебе этого не прощу! Вечно лезешь, куда тебя не просят!»
Странно. Тон, с каким мать произнесла эту фразу настолько не вязался с образом отчаявшейся женщины, только что потерявшей мужа, что невольно наводил на мысль о театре одного актера. Для чего ей был нужен этот спектакль? Чтобы набрать очки в глазах отцовской родни? Или она вела еще более тонкую игру, смысл которой Марине был пока недоступен?
Внутри Марины все кипело, но она скорее проглотила бы язык, чем начала бы устраивать разборки над телом отца, да еще и в такой день. Если мать хочет скандала, она его непременно получит. Но не сегодня. И не в присутствии посторонних или дальней родни.
Поминать отца поехали в родительскую квартиру. Столы были уже накрыты сердобольной соседкой с четвертого этажа, помощью которой мать частенько без всякого зазрения совести злоупотребляла. Не разуваясь все прошли в большую комнату и расселись. Было немного тесно, но никто не роптал. К Марине подсел ее загадочный дядька, не сказавший за весь и день и пары десятка слов, с другой стороны ее колено прижал отцовский коллега по работе, один из тех, что нес гроб.
Пили не чокаясь водку, ели поминальную кутью и салаты. И еще говорили об отце. Таком, как каждый собравшийся запомнил его. Марина слушала и слушала эти незамысловатые рассказы, и перед ее глазами представал добрый и тихий человек, одаренный от Бога конструктор, изобретатель, инженер. В рабочем коллективе отца ценили и уважали, и у многих текли слезы по щекам и дрожал голос, когда они говорили о нем.
Что-то внутри словно подхлестнуло Марину, и она, встав во весь рост, тоже рассказала о том, кем был для нее отец. Как много он сделал для нее, как тяжело ей будет без его опоры. Слова находились сами и легко лились, рвались наружу. Марине просто физически, сиюминутно требовалось выговориться, сказать о том, что она чувствует, рассказать всем об отцовской любви, о его заботе и ласке.
Когда она села обратно, поднялась ее мать. И трясясь всем телом, словно сдерживая приступ лихорадки, сквозь зубы выплевывая каждое слово произнесла, что не понимает, как у ее старшей дочери хватило наглости говорить о ее покойном муже, когда она явилась той самой последней каплей, которая подточила его здоровье и свела на тот свет. «Вы представляете? — шипела она, картинно опираясь на руку Ирины, — эта тварь была у него больнице за несколько часов до того, как моего самого любимого человека не стало на свете. Именно она спровоцировала его второй инфаркт!»
В глазах у Марины все потемнело. Она не разбирая дороги пулей вылетела из-за стола и, выскочив из подъезда, направилась к ближайшей остановке. Ноги ее в этом доме больше не будет, иначе добром это не кончится! Она перегрызет глотку этой женщине, называющейся ее матерью! Дождалась, когда вставить свою реплику! Господи, да что же это такое творится, за что!
Кто-то осторожно тронул ее за локоть. Ее дядя. Посмотрел на нее внимательно и печально и сказал только одно: «Пойдем».
Они отправились к Костику, благо что тот был на работе, и дома никого не было. Можно было спокойно посидеть, поговорить. У дядьки, выглядевшего неожиданно молодо (Марина до этого видела его пару раз, и то очень давно, в детстве), в полдвенадцатого уходил поезд, а все его вещи, с которыми он приехал на похороны брата, умещались в небольшой спортивной сумке, которую он нес сейчас, перекинув через плечо.
Войдя в прохладу квартиры Марина первым делом сбросила с себя ненавистный черный наряд. Она искренне скорбит по отцу, но не собирается демонстрировать всем напоказ свой траур. Дядька, как ни странно, тоже переоделся в обыкновенные джинсы и футболку. Есть не хотелось, пить тоже, но лучшего места для разговора, чем кухня, найти было сложно, поэтому минут через десять, приведя себя в порядок, вновь найденные родственники перебрались туда.
— Твой отец много рассказывал мне о тебе.
— Правда?
— Он просил, чтобы я за тобой присмотрел, помог, если его не станет.
— Большое спасибо, но в помощи я не нуждаюсь.
— Я заметил. Знаешь, а он был прав: ты в нашу родню пошла. И внешностью, и главное — характером. Ты не винишь отца за то, что он подтолкнул тебя уйти из дома?
— Да как у тебя только язык повернулся такое сказать!
— Я так и думал. Он во всех письмах переживал, казнился, что все вот так вышло.
— Ничего уже не вернешь и не исправишь. Ты же видел, какой фортель сегодня выкинула мать? Даже похороны использовала, как арену для своих воплей.
— Да, она всегда была эксцентричной натурой. Ее у нас не сильно любили. Хотя и приняли как родную дочь. А когда ты на свет появилась, твой дед с бабкой такой праздник устроили! Это надо было видеть. И матери твоей в подарок серьги с изумрудами дали, как благодарность за твое рождение.
— Слушай, а расскажи мне о том, как отец с матерью познакомились, как они жили до меня. Они же мне никогда ничего не рассказывали толком. То мала еще спрашивать об этом, то забыли, мол, как все было, или ничего интересного.
— Да ничего такого и не было, по сути-то дела. Брат встретил ее где-то на танцах, она в ремесленном училась, а он уже на четвертый курс института перешел. Красивая девка была, ничего не скажешь. Поклонники за ней хвостом вились, не только твой отец. Я тогда хоть и мал был, но помню это хорошо. Брату она долго голову морочила, он даже похудел от переживаний. Длилось все это год-полтора: отец твой регулярно предлагал ей руку и сердце, она просила не торопить события, дать ей время подумать и все такое. А потом как-то внезапно сдалась, пошла на попятный, и твои родители быстро сыграли свадьбу. Потом уж стало ясно, что она к тому времени уже ждала ребенка, и просто боялась, что ты будешь незаконнорожденной, а она — матерью одиночкой. Поэтому особого счастья на лице невесты видно не было. Потом начались пеленки-распашонки, потом вы втроем переехали от нас. Лет через пять я сам в странствия отправился. Вот и вся история, собственно говоря.
— Я все никак в толк не возьму, почему мать меня так ненавидит. А то, что сегодня произошло, вообще в голову не укладывается.
— Я думаю, она боится того, что будет, поэтому всячески пытается настроить против тебя всех, кого только можно. Ищет себе опору, единомышленников. Показывает всем, какая она несчастная, а ты и слова доброго не заслуживаешь. По крайней мере, со стороны это выглядит примерно так.
— Не поняла тебя. Так чего она боится?
— Отец тебе перед смертью ничего о наследстве не говорил?
— Нет. То есть говорил, но что-то такое расплывчатое, неопределенное. Мол, если тебе что-то достанется, не отдавай матери с сестрой. Да я в тот момент как-то на этом и не зациклилась, все думала, как перехватить лечащего врача, да отца побыстрее на ноги поставить.
— Значит, он все-таки успел сделать то, что хотел.
— Что он хотел? Говори яснее.
— Не могу, поскольку сам до конца не уверен. Да если я прав, ты сама все узнаешь и в самое ближайшее время.
— Не люблю загадок, ну да Бог с тобой.
Они еще часа два просидели за столом, обменялись адресами и договорились писать друг другу не реже, чем раз в два месяца. Потом дядька, которому как оказалось уже пошел пятый десяток, подхватил свою сумку, и отказавшись от предложения Марины проводить его до поезда, уехал на вокзал. «Долгие проводы — долгие слезы», — только и сказал он ей на прощание.
На девять дней Марина с утра съездила к отцу на кладбище, привезла новые цветы, убрала могилу. Долго вглядывалась в отцовский фотопортрет, уже начавший выцветать на солнце, и покачав сама себе головой, поехала на работу, поскольку находиться дома наедине со своими мыслями было уже просто невыносимо. Ее коллеги близко к сердцу восприняли случившееся с ней горе, и пустив по кругу конверт, собрали для нее весьма приличную сумму. Марина сразу же решила, что потратит эти средства на хороший памятник отцу, и зайдя прямо с работы в гранитную мастерскую, обо всем договорилась и оставила задаток. Она не сомневалась, что мать вряд ли решится разориться на подобную вещь, скорей уж ограничится скромной мраморной доской. И еще неясно, когда это произойдет. Хорошо хоть оградку поставила, а то совсем было бы безобразие.
