Работа над ошибками (СИ) - Клюшина Инесса (книги txt) 📗
— Бухать хорош. Поставь на место, — и сам пригибает мою руку к столу; я оказываюсь и без графинчика, и без рюмки. Стас отодвигает их поближе к себе и смотрит Цербером: попробуй, возьми. Увы, я не из таких смелых.
— Муж твой бывший — дрянь, — говорит через несколько минут Стас. До этого он сидел неподвижно, и я даже протрезвела от страха — а ну он сейчас что выкинет? Он этих молчунов что угодно ожидать можно. — Последняя дрянь. Значит, взял и оставил тебя одну с таким…
— Не суди его, — пожимаю плечами, — никто не знает, какую ношу поднимет. Видишь, испугался, наверное, что если у меня такое один раз случилось, случится и еще. Гарантий от повтора нет. Так что, в какой-то мере я его понимаю…
— Я не понимаю. Так не бросают.
— А как бросают, Стасик, расскажи, а? — срываюсь с цепи. Не, пить мне противопоказано категорически. — Да, ужасно больно, когда тебя утешают в больнице, мол, еще разик попробуете с мужем через год, а муж уходит от тебя в день твоей выписки. Рушится все. Весь твой мир. Все, что было любимо и дорого. Если бы он развелся со мной через месяц, то было бы в какой-то мере гуманнее, как думаешь? Хотя — не знаю. А как надо было меня бросить?
— Нельзя бросать в такой ситуации.
— Да что ты говоришь? А есть определенный устав, когда можно и когда нельзя? А, черт, — мое агрессивные эмоции заканчиваются, и остается лишь усталость и опустошенность. И кому я это все рассказываю? Успешному Стасу, который сам из таких нуворишей, как и мой муж. Нашла себе публику для жалости.
— Извини, — Стас рукой проводит по своему светлому ежику волос. Он так делает иногда, когда бывает растерян, — я как-то…знаешь, не ожидал такого. Это подло…
— А как я не ожидала в свое время, — мрачно сообщаю я. Не узнаю Стаса. Впервые он не кажется мне высокомерным. Все-таки сердечко имеется, и какие-то понятия о нравственности присутствуют. Радостно, конечно. До этого все казалось, что я влюбилась — давайте на чистоту уже, чего растекаться мыслью по древу — влюбилась в холодного и бездушного человека, отягощенного лишь своими закидонами и армейской моралью. А сейчас передо мной сидит мало не восемнадцатилетний юнец с блуждающим взглядом. И что же у вас там происходит в подкорочке? — Ну да ладно, Стас. Прошло много времени. Все быльем заросло.
— Да брось ты. Ничего не зарастает. Знаю…по себе.
Киваю и подвигаю к себе рюмку, которую отобрал минуту назад Стас. Кто как, а мы грустить не собираемся.
— Говорят, Время смягчает. Никогда не смягчает, нет. Страданье, как сухожилие, крепнет с тяжестью лет. Время — лишь Проба горя, нет снадобья бесполезней, но если оно исцелило — не было, значит, болезни, — декламирую негромко и насмешливо смотрю, как расширяются от изумления глаза Стаса. Понятно, парень никогда не слышал такого. А мы сейчас устроим чтение классики. Хоть русской, хоть зарубежной — не вопрос. Сопроводив сим тостом вторую свою рюмку, выпиваю ее в одну секунду. Смотри-ка, легче пошла. Закусываю огурчиком и фыркаю на Стаса:
— Окстись, генерал, не смотри так. Это всего лишь Эмили Дикинсон, знаменитейшая американская поэтесса. Тоже, кстати, жизнь ее не сложилась счастливо. Так и прожила всю жизнь одна и умерла нестарой. Так что кому-кому, а ей было о-очень известно, что такое чувство душевной боли. Счастлив тот, кто не испытывал этого, или испытал лишь самую малость. А когда купаешься в этом… Н-да. «Только размер потери делает смертного равным Богу».
— А это кто сказал?
— Бродский. Иосиф Александрович. Уже русский поэт.
— Кажется, пить тебе на сегодня хватит.
— Может быть, — отставляю рюмку прочь, — ваш-то избалованный народ не любит, когда женщины умничают. А, Стас? Легче же с милыми девушками, правда? И чтоб ума поменьше, а красоты — побольше. Или с теми, кто молчать умеет, и молчит в нужное время и в нужном месте. А я вот не умела тогда, да и сейчас с этим не очень. Говорила, что думала. Что не одобряю методов Андрея, что против, когда наживаются на ком-то и воруют. Ты думаешь, почему он меня не любит? Вот поэтому-то. Правда глаза колет. И он мне сейчас тоже глаза-то того…поколол. Что мой муж живет хорошо, я не сомневаюсь и никогда не сомневалась. У него это замечательно получается…
— А потом что было? После развода? — перебивает меня Стас, будто вспомнив что-то важное. Я же не все ему рассказала. Ну ладно, слушай, паренек…
— После развода я оказалась на улице. В прямом смысле, Стасик. Родители два года как уехали на юг, в Лоо, продали здесь квартирку и домик там купили. Не без участия моего мужа, разумеется. Позвонили и отругали, мол, не смогла удержать Коленьку. Они его жуть как любили и сейчас любят безумно. Еще бы. Домик он им не хилый помог приобрести, благодетель… И я — на съемной квартирке, с несколькими сумками и так, по мелочи еще чем… Потом Кольку, видно, совесть заела все-таки. Выделил мне энную сумму. На нее я купила эту однокомнатную квартирку, в которой сейчас живу. Не все так плохо в этом мире, если уж по-честному… Денег у Кольки сначала брать не хотела — подружки и коллеги по школе уговорили. Сказали, гордость гордостью, а свой угол всегда свой. Тем более, по закону я же имела право на имущество, а как уж там Андрей с Колей провернули свои темные делишки — не ведаю. Да и не интересно, — вздыхаю и закругляюсь, — вот и все, Стас. Дальше были годы ужасных переживаний, но со временем…жизнь наладилось. И сейчас я здесь, с тобой, рассуждаю о вечном и цитирую прекрас-сных классиков. По-моему, все зашибись. А хочешь еще Бродского?
— М-м…
— Перестань. Ты же военный, настоящий мужчина. Да? Значит, можешь потерпеть. Слушай:
От черной печали до твердой судьбы,
От шума вначале до ясной трубы,
От лирики друга до счастья врага
На свете прекрасном всего два шага.
Вот так и стало со мной, Стасик, — прикрываю глаза и понимаю, как же эти все стихотворения любимы и дороги, — вот и со мной. От черной печали до твердой судьбы… — и уже все равно, что там подумает мой собеседник.
Я никогда не прокляну свои страдания, Отче. Ведь, заглянув в их бездну, я вдруг обрела Тебя. Прочитала сердцем между строк в Евангелиях. Почувствовала в шелесте листвы. Ощутила в безграничном ночном небе, полном звезд. Впитала через раздирающую душевную боль в холодной необжитой квартире.
Как объяснить, что боль стала величайшим благословением? «Только размер потери делает смертного равным Богу», — сказал Бродский. А я бы добавила, что не делает равным, а всего лишь приближает. «Чем глубже скорбь, тем ближе Бог». Маленькое четверостишие Аполлона Майкова, последняя строчка.
Цитатки и отрывочки вмиг согревают мою душу. Я не одна, я не одинока, и творчество поэтов и писателей, которое так ценю, приоткрывают на мгновение Твою занавесочку…
— Красивые стихи. Почитать дашь? — это уже Стас. Чуток обалдеваю. Да ну? Захотел приобщиться к прекрасному или подумывает, а не сдать ли ненормальную училку в психушку на профилактику, приложив томик Бродского для достоверности?
— Дам, конечно, — говорю легко. — Но только бережно и с отдачей. Я же вас знаю, таких счастливчиков. Заиграете и не отдадите, и плевать на то, что другим дорого. Вот воистину «Грубым дается радость, нежным дается печаль»… — цитирую Есенина и гляжу непонимающе на внезапно посеревшее лицо Стаса. — Стас, ты чего? Не пил вроде…
— Это тебе нельзя пить, — Стас делается ужасающе далеким. Даже я, немного пьяная, это ощущаю. Неверно, Есенин не пошел. Лирика вообще для военных опасна. Кто ноет, живет недолго.
— Ну ладно, не нравится Есенин, не буду, — я же говорила, что молчать в нужное время не умею. А водка и вовсе мне язык развязала.
— Все, хорош, — качает головой Стас и подзывает официанта, чтобы тот принес счет, — поехали по домам. Лучше дома мне почитаешь свои стишки.
— Нет-нет, молчу, Стас. — Куда уж там, прямо покорила мужика своим знанием стихотворений. Одно радует: рефлексия надо всем вышесказанным придет после, а с ним и стыд над содеянным, и понимание того, что лучше не придумаешь действия, чтобы оттолкнуть от себя такого мужчину, как Стас. Что и сделала сейчас, всего лишь почитав «кое-что из Бродского». Но в данный момент мне легко и свободно. Уже веселее, и даже третий ребенок Кольки не испортит теперь моего настроения. Я много кого учу в школе, это немножко и мои дети. И еще есть Марк, смешной добрый Марк, который так мечтает о моем внимании. А уж если мне в ближайшее время совсем не повезет в жизни, возьму ребенка из детдома, и мы с ним уже никогда не будем одиноки. Придумаю, как это сделать. Тем более одна из моих родительниц работает в органах опеки… Он, я — и Жужик. Вдохновляюсь красивыми картинками моего будущего и совсем забываю о Стасе. Автоматически иду за ним, также автоматически сажусь в машину и тут замечаю, что он совсем сдулся. С отсутствующим взглядом сидит и не заводит мотор.
