Несладкая жизнь - Царева Маша (книга бесплатный формат txt) 📗
– Ты мне завтра позвонишь? – спросила она.
– Не позвоню, – спокойно ответил он. – У меня девушка ревнивая.
Никакой девушки у него, естественно, не было, просто захотелось проверить, что она ответит. Он рассчитывал хоть на какую-то реакцию, хоть на слабенькую вспышку ревности и обиды. Но опять – ничего. Ноль. Анфиса покорно, как японская гейша, смотрела на него и улыбалась. Ждала – что будет дальше. Выгонит ли, назначит ли свидание. Орел или решка. Джек-пот или на помойку.
Вот тогда, в тот момент, на самом дне его существа поднялась черная буря. Ему захотелось убить Давида Даева. Казнить. И чем скорее, тем лучше.
Он позвонил знакомому дилеру. Договорился. Потом выпроводил Анфису и набрал номер До.
– Спасибо тебе за идею по поводу Анфисы, – сказал Артем. – Она и правда роскошная телочка… Слушай, мне тут одну штуку дали попробовать. Это вкалывается в вену, но наркотик легкий совсем, новый. Мне привезли из Манилы, там сейчас все на нем торчат. Секс после этого потрясающий… У меня было восемнадцать оргазмов.
– Сколько? – рассмеялся Давид. – Ты спятил? С каких это пор ты заделался торчком?
– Говорю же, привыкания нет вообще. Короче, я отправил тебе в «Метрополь» курьера с двумя ампулками. Вколоть надо обе, сразу. Понятно?
– Ты меня пугаешь. Не хочу я ничего себе вкалывать. – Но, помолчав, он спросил: – Восемнадцать оргазмов, говоришь?
Всего этого Давид знать не мог.
Но, немного придя в себя, выпив горячего сладкого чая с оладушками (готовили в больнице и правда потрясающе), он вспомнил, как среди ночи ему позвонил Артем, а сразу после этого в дверь постучал принесший ампулы курьер. Давид долго рассматривал ампулки, крошечные, легко помещавшиеся на ладони, с нежно-розовой жидкостью внутри.
Оля и Юля спали, раскинувшись на кровати. Он их утомил. Голые, потные, загорелые, они были похожи на выбившихся из сил лошадок. «Восемнадцать оргазмов», – задумчиво сказал своему зеркальному отражению Давид.
– Черт! – он вскочил с кровати и заметался по палате. – Черт! Ну надо же… От кого угодно мог ожидать, но от Артемки… Fuck, fuck, fuck, неужели он и правда пытался меня убить?! Вот так бесхитростно? Подсунул паленое ширево, что-то наплел, а я, как дурак… Нет, этого просто не может быть.
Он схватил с тумбочки мобильник и набрал знакомые семь цифр.
Друг ответил не сразу, его голос был хриплым и сонным. Давид понял, что он даже не знает, который час, – в палате не было часов.
– Какого хрена… – начал было Артем, но потом, видно, посмотрел на определившийся номер и мгновенно проснулся. – Это ты?! Как ты?
– Это ты мне должен объяснить. Что случилось?
– Господи, я не знаю… Клянусь, я ни при чем.
– Ага, а тогда почему так суетишься? Блин, ну неужели ты…
– Да как ты можешь вообще меня подозревать! – закричал Артем. – Кто ты после этого?!
– Что было в тех ампулах? Только не говори, что новомодный афродизиак из Манилы. Это я уже слышал.
– Но это правда! Я сам вколол себе три. Наверное, ты слишком много всего намешал, вот так и подействовало… У тебя ведь был кокс?
– Издеваешься? Кто же идет с незнакомыми девками в отель без кокса?
– Ну вот! – восторжествовал Артем. – А я уже неделю не употребляю.
– Да? – с сомнением переспросил Давид. – А что же меня не предупредил?
– Да откуда мне было знать? Знаешь, я сам как перепугался? Решил вообще больше ничего незнакомого не принимать. Когда мне позвонили из Склифа…
– Тебе позвонили из Склифа? – перебил Давид. – Но почему тебе?
– Потому что мой номер был последним определившимся в твоем телефоне… Близняшки-то вызвали «Скорую» и дали деру… А я еле уговорил там, чтобы на тебя карту не заводили! Двести баксов врачу дал. Зачем тебе лишняя огласка?
– А как я оказался здесь? Ты хоть знаешь, что я сейчас в гребаной Ярославской области, в какой-то элитной психушке?!
Артем помолчал. Давид слышал в телефонной трубке его насупленное сопение.
– Пришлось позвонить твоему отцу.
– Только не это, – простонал Давид.
– А что мне было делать, что? – взвился Артем. – Ты весь синий, у тебя пена изо рта идет, вот-вот копыта откинешь! А врачи так брезгливо на тебя смотрят, да еще и переговариваются между собою: мол, наркоман паршивый. Вариантов было два: либо сказать им, кто ты, чтобы забегали. Либо… Либо то, что я и сделал… Слушай, ну как ты там? Тебе очень хреново?
– Все бы хорошо, да вот только меня запихнули сюда на двадцать дней. И говорят, что раньше уйти нельзя. У меня нет ни денег, ни одежды… Только дурацкая больничная пижама. Папа трубку не берет.
– Может, оно и к лучшему? Отдохнешь на свежем воздухе, поешь нормально… Врачи тебя понаблюдают.
– Нет уж, обойдусь. Ты можешь за мною приехать?
– Что? Когда?
– Чем скорее, тем лучше! Желательно прямо сейчас! Только захвати с собой одежды. Тут на окнах решетки, но я попробую выбраться по пожарной лестнице…
– С ума сошел? Чтобы ты упал с нее и ногу сломал? Что мне твой папаша тогда скажет? Он и так меня виноватым считает! Так на меня посмотрел… И не поздоровался даже, там, в Склифе… Я считаю, тебе нужно пройти декоксикацию. Это ведь твое здоровье, печень твоя…
– Вы все тут сговорились, что ли?!
– Послушай, До, сейчас четыре утра. Давай я тебе завтра на свежую голову позвоню, а? Вместе мы что-нибудь придумаем.
Позвонили из Углича.
Мама сгорела. Надо приехать на похороны. Можно не торопиться – хоронить нечего. Горстка пепла – все, что осталось.
Мама торговала на набережной своими картинами. Никто не хотел брать, несмотря на заниженную цену и полное отсутствие конкуренции. К тому же в последнее время она так неопрятно одевалась, что посторонние брезговали к ней подходить. Видавший виды тулуп, из-под него неуместно торчит летняя цветастая юбка, валенки на босу ногу, непричесанные волосы выбились из-под темного платка. Деньги, которые посылала Настя, тратились на водку и краску.
Однажды к ней, одиноко сидящей на каменном парапете, подошел заезжий москвич, отрекомендовавшийся искусствоведом.
– Вам бы что попроще писать, – посоветовал он. – Храм на крови царевича Дмитрия нарисовали бы – иностранцы с удовольствием купят. А у вас… Какое-то параноидальное творчество.
Впрочем, одну картину он все же взял – ту, где желтые коты спали на фоне оранжевого неба. Заплатил сто долларов – мама не называла цену, она бы и не посмела столько попросить.
На радостях купила водки и красной икры, позвала соседей. Соседи съели икру и разошлись по делам, а она достала мольберт, краски, закрепила холст. Для того чтобы нарисовать церквушку на горе, ей не надо ловить вдохновение. Может быть, москвич был прав, может быть, она на церквушках этих обогатится. Еще и дочке поможет. Одна картинка – сто баксов! А то и двести.
Подожгла «беломорину». Непотушенная спичка упала на палитру.
Про картины Насте потом, всхлипывая, рассказывала соседка. Про непотушенную спичку – равнодушный милиционер.
Настя сорвалась, наскоро запихнула в рюкзак чистую футболку, зубную щетку, смену белья, деньги кое-какие. Приехала засветло. Вместо покосившегося дома обнаружила обугленные бревна. За те два дня, что прошли от маминой гибели до Настиного приезда, кто-то разворовал огород – картошку выкопали, сливы ободрали, розы срезали. Соседка, мелко крестясь, поднесла ей рюмочку ледяной водки – Настя молча выпила. Происходящее казалось ей нереальным. Она не видела тела и не могла себе представить маму мертвой. Небольшая урна не ассоциировалась с бренным телом. Ей казалось, что она, как в детстве, хоронит «секретик», ничего не стоящую безделушку. И только увидев на новеньком, пахнущем лаком и смолой кресте знакомое имя, всплакнула. Мама никогда не была ей поддержкой. Но было странно осознавать, что теперь она осталась совсем одна.
До станции прогулялась пешком, через парк. Остановилась посидеть на лавочке. Закурила. Курильщицей Настя не была, просто хотелось хоть как-то согреть нутро.
