Трудное время (ЛП) - МакКенна Кара (бесплатные версии книг txt) 📗

— Оно такое, по которому я скучал, — сказал он тихо, почти с горем.

— Я в этом уверена.

— Это словно ты пришел на могилу к бабушке и притворяешься, что это, то же самое, что увидеть ее. — Я видела, как он сглотнул, видела, как он моргал. Его лицо было белым и струйным, серебряным, как дагеротипия.

— Почему мы здесь? — спросил он так тихо, что мне могло показаться, если бы не облако его туманного дыхания.

— Мне нужно было увидеть тебя. Здесь. Вдалеке от Даррена или Казинса, или любого другого места, полного кирпичей и колючей проволоки, и всех этих депрессивных вещей.

— Снег вгоняет меня в депрессию.

— Меня нет. — Я потянулась своей рукой к его ладони в перчатке. Мы положили руки на сидение между нами. Самое настоящее прикосновение, которое у нас было, и даже сквозь всю зимнюю одежду, я почувствовала его.

— Я люблю снег, — сказала я. — Во всяком случае, когда он пушистый, а не грязная слякоть. Там, откуда я родом, никогда не бывало настоящих снежных бурь, кроме урагана Хьюго, но тогда я была совсем маленькой. Но я помню его. Это было самое волшебное, что мне доводилось видеть. — Я сжала его руку. — Казалось, словно мир накрыло сахаром. — Сахар, который он мечтал попробовать, если мы поцелуемся.

— Я ненавижу метели, — сказал он. — Они означали, что я не мог, уйти из чертового трейлера, в котором я вырос. Не так, как в летнее время. — Сказал он с горечью. С горечью о зиме. Но, ни разу о своем приговоре или о потерянных годах, ни об одном обещании, которые он прочитал в моих письмах и, которые я нарушила, оттолкнув его.

Я смотрела на отражение луны, размазанное по льду.

— Попытайся посмотреть на него моими глазами. Как твои письма заставили меня посмотреть на секс твоими глазами. Так, как я не чувствовала себя очень долгие годы.

Я повернулась и заметила, как смягчились его черты при этом, видела, как опустились черные ресницы на белую кожу. Когда его веки распахнулись, его карие глаза засветились и стали темными как обсидиан.

— Все не так уж и плохо, — признался он, вглядываясь в озеро. — Здесь чисто, так или иначе. И тихо. И… свободно. И приятно снова увидеть столько много звезд.

— Здесь так спокойно.

Он кивнул, потом прошептал:

— И здесь ты.

Я задрожала, почувствовав странное тепло в зимней стуже.

— Я здесь. — В изолированном месте с опасным мужчиной, и никто не знает, куда я отправилась. Но все же я не чувствовала ничего похожего на страх.

— Я тебя куда-то сводил, — добавил он еще тише. — Куда тебе захотелось.

Я переместилась, уронив подставку под стаканы на приборную панель, чтобы повернуться и положить свои согнутые ноги на сидение.

— Ты уводил меня в различные места в своих письмах. В места, в которых, я думала, больше никогда не захочу оказаться.

Он тоже повернулся.

— Правда?

— Правда. Чтобы не значили мои письма для тебя, в тех стенах, я клянусь, твои значили для меня, ровно столько же. В одиноких стенах моей маленькой квартиры.

— Невозможно.

Я улыбнулась ему.

— Ты бы удивился.

Долгое время мы просто смотрели друг на друга, две пары глаз изучали, запоминали. Затем его взгляд опустился на наши руки на сидении. Он снял одну перчатку, и я сделала то же самое. Проведя кончиками пальцев по его ладони, я на короткое мгновение почувствовала его тепло, прежде чем мороз украл его. Как ребенок я расплавила пальцы, чтобы сравнить наши ладони, затем он переплел наши пальцы, нежно сжав их. Мы крепко держались за руки, пока тепло вернулось из своего укрытия и окутало наши ладони. Его следующий выдох получился прерывистым, выдавая, что за этими осторожными проявлениями разгорался огонь.

— Скажи мне, что тебе нужно, — прошептал он.

— Мне ничего не нужно. Только это.

— Скажи мне, кто мы. Мы те два человека в магазине пончиков или те два человека, которые писали друг другу те письма?

Хороший вопрос.

— Думаю, мы где-то между.

Его брови сдвинулись — одно легкое незаметное движением, — но оно рассказало мне о многом. На его лице отразилась вся его надежда, и сожаление, и необходимость, словно черные чернила на белой бумаге.

— У меня никого не было с тех пор, как меня выпустили, — пробормотал он.

— Ты говорил. — Все же горячая искорка этих слов была намного сильней, чем, когда он говорил это впервые.

— И ты не думаешь, что я уже не такой, каким был, когда меня посадили, но я изменился. Я не хочу снова быть таким, как тогда. Каким я был в двадцать шесть. Каким я был в своем проклятом городе. Я хочу быть тем, кто быть достоин с кем-то, как ты. — Он согнул пальцы между моими пальцами. — И не потому, что ты милая и красивая, как это может показаться, я не знаю. Как хорошая девочка или что-то в этом роде, вся такая правильная и невинная. Словно, ты что-то исправила во мне своей чистотой или подобный бред.

— Хорошо. — Очень хорошо. — Но почему тогда?

Он смотрел на наши руки, размышляя.

— Потому что ты заставляешь испытывать все эти ощущения. — Он нахмурился. — Из-за того, что я чувствую с тобой, не из-за того, как тебе кажется, мужчина должен себя чувствовать. Черт, я все неправильно говорю.

Но для меня это было поэзией, головокружительной в своей красоте. Я сжала его пальцы и прошептала:

— Продолжай.

— Я не хочу, чтобы ты думала, что для меня ты — как идеально белый платок, которым я могу устранить все невзгоды от себя. Потому что многие парни, такие, как я, так бы к тебе и относились. Словно, ты какой-то ангел, который простит им их грехи. Для меня ты совсем не такая. Я не поэтому хочу тебя, или чувствую себя достойным тебя. Я просто хочу быть таким мужчиной, который заслуживает чувствовать все эти эмоции с тобой, вместо того, чтобы просто воспользоваться тем, что доступно, так, как делают люди, вернувшись домой. Это хоть о чем-нибудь говорит?

Это о многом мне говорило, я почувствовала, как слезы потекли по моим щекам. Эрик поднял глаза.

— Ох, черт.

Я сжала его руку и вытерла слезы рукой в перчатке.

— Это хорошие слезы.

— Как так?

Я пожала плечами.

— Потому что я всегда именно так себя и чувствовала с парнями. Дома. Словно, мне нельзя было иметь аспекты, которые не подходили под описание милой, благоразумной хорошей южной девушки. Словно, мне нельзя давать обещания, или перебивать, или сквернословить, или выходить из себя, никогда. Это почти как быть на испытательном сроке.

Уголок его губ дернулся.

— Я читал твои письма. Я знаю, что ты не такая.

Я улыбнулась.

— И мне было приятно, что кто-то видит меня такой. И ценит за это.

Его взгляд снова забегал, опускаясь, то на мой шарф, то на подбородок.

— Ты думаешь… — Он прервался, но я знала, о чем он спрашивал.

— Возможно. — Он сделал все возможное, чтобы исправить свою ошибку, что не сообщил о своем освобождении, и объяснил, почему избил другого человека до полусмерти. Что более важно, я верила ему, когда он говорил, что хочет двигаться дальше. И то, что мне было на самом деле нужно, верить ему, что его чувства ко мне были симпатией, а не навязчивой идеей.

Его следующие слова были едва слышным шепотом.

— Скажи, что мне сделать, чтобы появился хоть какой-то шанс вернуть все обратно.

Я не думала. Просто говорила.

— Поцелуй меня.

— Сейчас?

—Нам нужно выяснить, есть ли у нас чувства вне писем. Если нет, тогда какой смысл в наших страданиях.

— Ты страдала из-за меня? — спросил он, и его глаза сузились самым очаровательным дерзким образом.

— Конечно. Из-за того мужчины, которого я встретила на тех страницах. Покажи мне, что он сейчас здесь, со мной. — Я была не совсем уверена, что за женщина говорила эти слова. Но, возможно, мне следует позволить ей говорить почаще.

Он смотрел на меня, и его взгляд вернул меня на тот жесткий стул, в ту мрачную комнату в жестоком мире. Эти горячие, темные глаза, которые манили меня, как заблудившуюся бабочку. Он пододвинулся ближе. Я сделала так же, подняв свою согнутую ногу, расположив колено между нами. Ремень безопасности сковывал меня, и я отпустила его руку, чтобы мы смогли отстегнуться.