Внебрачный контракт - Богданова Анна Владимировна (книга регистрации .txt) 📗
– А ты не думай! – посоветовала Аза и, промокнув рану ватным тампоном, добавила убежденно: – Кому суждено быть повешенным – не утонет.
– Не останавливается! Не останавливается! Что же делать?! Нужно Дуню к врачу, в город везти! – В голосе Миры смешались страх, суетливость, нерешимость и полное бессилие.
– Нет! Нет! – воскликнула я и залилась горькими слезами от боли, злости на гнусного тюленя, который, подкравшись исподтишка, изуродовал мне поясницу... Но, если честно, ревела я белугой по одной лишь причине – я не хотела уезжать из дома с верандой, увитой виноградом. Несмотря ни на что, я не променяла бы ни за какие коврижки море (пусть кишмя кишевшее тюленями) на душевую кабинку, пристроенную к гаражу. И жизнь я свою никак не могла тогда себе представить без завтрака из утренней овсянки в обществе ненаглядного Варфика. – Не поеду! Я вся кровью истеку, пока вы меня до больницы довезете! – вопила я, но, тут же смекнув, что кровью я могу истечь и здесь, добавила: – Автобус будет трястись, и от этой тряски я всю ее потеряю! Мне покой нужен!
– Что же мы твоей маме скажем? Как мы ей все объясним?
– Пусть Дуняша на кровать ляжет, а ты ватные тампоны меняй, – распорядилась Аза.
– Проклятый тюлень! – все еще хлюпала я.
– Скорпион жалит не из злобы, а по природе, – с поистине сократовской мудростью заметила Аза.
– Хоть бы он утонул! – сквозь слезы пожелала я обитателю Каспийского моря.
– Заяц на гору сердится, а гора и не знает! – со смехом изрекла Аза и вышла из комнаты.
Кровь все-таки удалось остановить, рана затянулась довольно быстро – уже на следующий день я позабыла о ней, так что когда услышала в воскресение разговор Варфика с Маратом на новоассирийском языке, то очень обиделась поначалу (всегда неприятно, когда при тебе разговаривают на незнакомом языке – такое впечатление, что говорят непременно о тебе и обязательно что-то скверное и гадкое. Иначе вообще зачем на него переходить?), надулась и ушла к себе, а когда мой ненаглядный перевел мне суть их беседы с братом, у меня от сердца мгновенно отлегло, на душе посветлело, и я попросилась к морю.
Оказывается, сосед из дома напротив – с кривыми омегообразными ногами и длинным, похожим на огромный пеликаний клюв, носом – поведал о том, что на пляже сейчас даже появляться опасно – морские собаки совершенно ополоумели: из воды выпрыгивают, на людей набрасываются, кусаются, яко шакалы. Может, на них так возбуждающе действует повышенная солнечная активность или сильные возмущения магнитного поля Земли, но вполне может статься, что они начали щениться раньше времени. Так что в воду залезают либо одни только сумасшедшие, либо приезжие – по незнанию, да хватившие лишку мужики, которым, так сказать, и море-то по колено (здесь надо уточнить тот факт, что женщины, по твердому убеждению местных представителей сильного пола, вовсе спиртного не употребляют, поскольку это считается страшным позором).
После подробного перевода Варфика его с братом разговора с новоассирийского языка я и потребовала отвести меня к морю на следующее же утро, как раз когда Мира, Марат и ябеда Нур будут находиться на безопасном расстоянии от белого домика с верандой, увитой виноградом.
– Ты что? – Варфоломей прикоснулся указательным пальцем к своему виску и чуть было не покрутил по моему адресу – мол, совсем ненормальная: куда там идти, когда в регионе наблюдается повальное тюленье помешательство? Но тут же в глазах его вспыхнула лукавая искра, и он шепотом спросил: – Ты соскучилась? Тогда можем просто прогуляться.
Я же ответила, что к морю хожу не ради там глупостей каких-то, вроде объятий да поцелуев, а чтобы довести до совершенства, отшлифовать свой баттерфляй и занять первое место в межрайонной олимпиаде, не говоря уж о завистливом взоре выпученных глаз моего тренера по плаванию – Павла Захаровича – при виде того, как мастерски я рассекаю хлорированную воду бассейна вышеупомянутым стилем плавания.
– Да чего ты взорвалась-то! Я ведь тоже по тебе соскучился! Дай поцелую! А? Дай поцелую! – шептал он.
– Если поведешь на море, – настырно проговорила я.
– Ты что, правда купаться собралась? – В его изумрудных глазах застыло удивление.
– Правда, – подтвердила я.
– Так знаешь, что еще сосед сказал? Одному приезжему из санатория тюлень полруки отхватил, его на «Скорой» в больницу отвезли, но не спасли – там бедняга и скончался, а тело его бездыханное отправили на родину в цинковом гробу, – рассказывал Варфик, и в голосе его звучали страх и трепет.
– Ну и ладно. – Я легкомысленно махнула рукой и собралась было скрыться в своей комнате, но тут в мою голову закрался вопрос, который я не могла не задать своему возлюбленному: – Или ты боишься?
– Я?! Ничуть!
– Вот и прекрасно.
На следующее утро после традиционной овсянки я понеслась за полотенцем, Аза смотрела на меня во все глаза. Взгляд ее выражал только одно: что мне тут совсем не место и по мне давно психбольница плачет.
– Неужели в воду полезешь? – не удержалась она и неестественно улыбнулась – на щеках ее, словно фары, нервно замигали две ямочки.
В ответ я промямлила что-то нечленораздельное.
– И ты согласился ее отвести к этому тюленьему логовищу?!
– Ой! – раздраженно отозвался Варфик.
– Правду люди говорят – дурак дурака находит! – Аза стерла со стола крошки и запульнула тряпку в раковину. – И ты купаться будешь? – Сей вопрос остался без ответа. – Пока есть на свете дураки, голодные тюлени не останутся без жратвы! – И она с интересом уставилась на сына, внимательно следя за тем, как тот, обмотав марлей остро наточенный нож, запихивает его за ремень. – Оружие в руках – еще половина дела, – отрезала она и вышла с веранды с гордо поднятой головой.
Всю оставшуюся неделю под периодические завывания самолетов я плавала вдоль берега, как мне однажды посоветовал Марат. Замечу, от подобных тренировок проку было мало – как от козла молока – все равно как для канатоходца упражняться не под куполом цирка, а по начерченной на полу линии, однако, как говорится, с поганой овцы хоть шерсти клок (после проживания с Азой под одной крышей я тоже стала строчить афоризмами, надо или не надо). А Варфик ходил рядом кругами, всматриваясь в зеленоватую воду в надежде узреть хоть одну взбесившуюся морскую собаку, держа наготове длинный наточенный разделочный нож, острие которого зеркалом блестело в безжалостных жгучих солнечных лучах.
Только потом, по приезде в Москву, я в полной мере оценила и осмыслила, чем обязана Варфику. Прокручивая в воображении, словно любимую киноленту, каждый день, каждую минуту, проведенную с ним, я снова и снова переживала свой курортный роман. Сидя за столом и глядя на дождь за окном, на серое низкое небо, мокрые тополя возле детского сада напротив, я видела, как зеленоватые волны с пенистыми гребешками стелятся на бледно-желтый песок, как невероятно яркое солнце (замечу, что нигде нет такого яркого, ненормального и злого солнца, какое светит над Апшеронским полуостровом, – мало того, что обгоришь моментально, так еще и покроешься через пару месяцев конопушками) и лазурный небосклон... И мы с Варфоломеем лежим в бессилии на этом искрящемся песке, под натянутым, будто атласным, безоблачным, светящимся сводом, томимые неопределенными желаниями и послеполуденным зноем.
Только потом, оказавшись в Москве, я поняла, что он спас мне жизнь, вытащив на берег в то роковое утро, когда взбесившаяся, по мнению соседа из противоположного дома, с кривыми омегообразными ногами и длинным, похожим на огромный пеликаний клюв, носом, то ли из-за повышенной солнечной активности, то ли из-за сильного возмущения магнитного поля Земли, то ли по причине преждевременного периода размножения, морская собака посягнула на мои купальные трусы и, расцарапав мою спину, едва не уволокла в открытое море. Если б не Варфоломей, что сталось бы со мною? Где бы я была теперь? Скорее всего некоторое время провела бы в разжеванном виде в тюленьем желудке, а потом переработалась бы и плавала на поверхности моря, потому что, как всем известно, говно не тонет.
