Нежные годы в рассрочку - Богданова Анна Владимировна (книги бесплатно без txt) 📗
Аврора поначалу слушала его рассеянно, не понимая и половины из того, что он хотел до неё донести, потом увлеклась. Она слушала нового знакомого, глядя на него во все глаза, наблюдая, как он, растопырив руки, будто малое дитя, изображающее самолёт, бегает вокруг неё, квохчет, показывает, как голуби клюют и как их нужно поить, и ни на минуту не могла отвлечься, подумать о том, что он за человек, что у него в душе и какие чувства он питает к ней – ведь не просто так он выбрал именно её из всего класса? Авроре из бурного, нескончаемого и такого яркого рассказа о пернатых и так было ясно, что в душе у новенького Костика Жаклинского – голуби. Они у него и в сердце, и в голове, и на языке. Ей даже почудилось на мгновение, что этот рослый голубоглазый мальчик и сам не кто иной, как голубь, который временно превратился в её одноклассника.
– Ой! Без пяти восемь уже! Мне нужно домой! А то мамаша меня убьёт! – опомнилась она, посмотрев на часы с белым бумажным циферблатом под круглым стеклом на чёрном, узеньком, потёртом кожаном ремешке.
– Так быстро?! Постой, я тебя провожу!
– Только не до самого дома! До конца поля, хорошо? – задыхаясь от бега, заявила она.
– Почему?
– У меня брат, да и мама... Они не любят, когда я с мальчиками гуляю. Ругаются.
– Это что ж, они тебе указывают, с кем дружить, а с кем нет? – удивился Жаклинский и тут же спросил неуверенно: – А ты ещё с кем-нибудь из мальчишек, кроме меня, гуляешь?
– Я с Ирой и Вадиком гуляла, но он год назад уехал с родителями в Мурманск. Теперь с Ненашевой вдвоём ходим, – на бегу рассказывала она. – Скучно! Ну, до завтра! Я побежала!
– Постой! Я ведь тебе самого главного не сказал! – И Костик схватил её за руку.
– Чего? Чего ты мне не сказал?
– Ну почему я тебя гулять позвал... – замялся он, выделив голосом слово «тебя».
– Так почему – меня? – с нетерпением спросила Аврора – в том, что ей сегодня влетит от матери, она не сомневалась.
– Потому что ты мне сразу больше всех понравилась! Вернее, я из всех одну только тебя увидел, а больше никого не заметил.
– Ты просто не успел – первый день ведь, а он, как блин – всегда комом!
– Нет. Времени у меня было полно, ты мне понравилась, вот что! Будем дружить?
– Будем, – легко согласилась Аврора и на всех парах помчалась домой.
Но в тот вечер её, к великому удивлению и облегчению, никто не ругал, несмотря на то, что она пришла из школы в десять минут девятого. У них была гостья, которую Аврора видела раньше лишь вскользь, мельком – то кончик её плаща промелькнёт в спешащей закрыться входной двери, то длинный хвост платиновых волос вспыхнет в пыльном солнечном луче, неизвестно как просочившемся в тёмный коридор, то её заколка – костяная с длинными зубьями и пряным, впитавшимся запахом сушеных трав – останется лежать, забытая на Гениной прикроватной тумбочке...
– А вот и наша Аврора! – неестественно весёлым и приветливым тоном провозгласила Зинаида Матвеевна. Все они – мать в новом фланелевом тёмно-синем халате, Геня «при параде» (в костюме и галстуке) и незнакомая девушка, о существовании которой догадывалась наша героиня, – сидели в большой комнате за круглым столом, покрытым любимой скатертью Зинаиды Матвеевны с вышитыми гладью голубыми розами на синем фоне, и пили чай с «пражским» тортом.
– Леночка, знакомься, это Аврора, моя младшая дочь! – сказала Гаврилова так, будто у неё была ещё куча старших дочерей.
– Ой! Какая симпатичная девочка! – воскликнула Леночка, кажется, искренне.
– Доча, иди мой руки и садись с нами, пить чай. Я надеюсь, ты пообедала?
– Да, да, конечно, – врала доча, краснея.
Леночка по иронии судьбы, как и вероломная изменщица Светочка, оказалась медработником – она трудилась санитаркой в гинекологическом отделении. Неглупая, цепкая, хваткая и вместе с тем необычайно мягкая и добрая, она, приехав в Москву из Харькова пять лет назад, сумела найти в столице своё место под солнцем. Она жила у тётки прямо на территории ВДНХ, и работа, на первый взгляд тяжёлая и малопривлекательная, нравилась ей. Одним словом, она была абсолютно счастлива, особенно теперь, когда встретила Геню Кошелева и влюбилась в него до беспамятства. Лишь иногда на неё находила печаль, даже некоторый страх. Елена Коваленко прекрасно знала, что как внешне, так и внутренне избранник намного превосходит её – высокий, статный, красивый (да что там говорить! – этакая термоядерная смесь «Жана Маре и Лифанида Жаботинского»). Она же – невзрачная девушка, с глубоко посаженными светлыми глазами, утиным носом, – ничего особенного, за исключением густых платиновых волос и роскошного голоса, от которого бывает толк лишь за столом, когда у гостей, уже подвыпивших и разгорячённых, возникает желание попеть или послушать, как поёт кто-то. Только в эти минуты и можно влюбиться в неё, даже не в неё саму, а в её грудной, переливистый и необыкновенно сильный, красивый голос. Как только Леночка познакомилась с Геней, единственным её желанием – всепоглощающим, страстным и неудержимым – стало выйти за него замуж и привязать ребёнком к себе накрепко, подобно тому, как солдат привязывает флягу с водой к своему поясу.
– Геня, отрежь сестре тортику, – попросила сына Зинаида Матвеевна – сегодня она была на редкость любезна и благосклонна к дочери, да, пожалуй, не только к ней, но и ко всему, что окружало её – будь то костяные слоники на прикроватной полке, повидавшие много чего интересного, или съехавшая с телевизора ажурная салфетка, или запыленные листья фикуса. И это понятно – её драгоценный сын, кажется, пережил трагическую любовь к коварной изменщице Светке Елизаровой, и вновь загорелась нежным пламенем его душа. Не к какой-то там непонятной, отвратительной девке легкого поведения, а к приличной, симпатичной, милой девушке из благопристойной семьи.
– Не отрежу, – буркнул Кошелев.
– Это почему ж так?
– У неё глисты от сладкого заведутся! – выдал он и громко, неприлично захохотал, радуясь своему остроумию.
– Да ладно тебе чепуху-то городить! – Зинаида Матвеевна сделала вид, что возмущена – на самом деле она давилась от смеха над шуткой сына. – Я тебе отрежу, Аврор.
– А у вас тут так хорошо, так тихо... – мечтательным тоном проговорила Леночка и добавила сдуру: – Только вот по утрам птички будят.
– Что? – встрепенулась Зинаида. – Какие такие птички? По каким утрам?
– Хо-хо-хо-хо-ха! – заржал Геня, схватившись за живот. – Да ладно тебе, мамань, всё в ажуре!
– Нет, Леночка, я не пойму... Так вы у нас не в первый раз? Так выходит? Да? Выходит, вы у нас и птичек ранним утром успели послушать? Это как же получается? – спросила Гаврилова, тупо уставившись на Леночку, лицо которой сделалось пунцовым от стыда и неловкости.
– Ну... Да, приходилось...
– Да ладно тебе, мамань! Чо ты к Ленке пристала! Она хорошая девка-то! Ты не против, если она будет с нами жить?
– С нами?.. – Зинаида Матвеевна затаилась, не зная, что ответить.
– Ну, да. Мы с ней – в маленькой комнате, вы с козявкой – в большой. Веселее будет. А? – спросил он и, не дожидаясь ответа мамани, попросил свою девушку спеть им что-нибудь.
– Но что? – растерялась Леночка.
– Да всё равно! – рявкнул Геня. Он знал, что Леночка своим пением моментально растопит ледяное сердце матери, и девушка затянула низким проникновенным голосом (она не драла глотку что было сил, напротив, чувствовалось, Леночка использует лишь незначительные ресурсы своего таланта, будто снимая пенку с вскипевшего молока), да так задушевно у неё это получилось, что по всему телу Зинаиды Матвеевны (от темени до пяток) забегали мурашки, как бывало только тогда, когда Гаврилова, встав раньше обычного, включала радио, а там хор со всей мощью пел гимн. В такие минуты женщину переполняли патриотические чувства и охватывала неизъяснимая гордость, что она живёт именно в России, а не в какой-то там Франции, где люди питаются исключительно лягушками, или в любой другой стране, где все постоянно бастуют и чего-то требуют.
