Первый, случайный, единственный - Берсенева Анна (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
Она хотела вскочить, чтобы бежать в родительскую квартиру за аспирином, но тут Георгий резко, словно для удара, выбросил из-под одеяла правую руку и схватил за руку ее. Полина невольно вскрикнула – так сильно он сдавил ее ладонь, – но он не обратил на ее вскрик внимания. Скорее всего, просто не услышал никакого вскрика, как пять минут назад не слышал звона посуды на кухне.
– Что ты, Егор, да что же с тобой?! – растерянно повторила Полина, ненавидя себя за этот идиотский возглас.
Вот когда пригодились занятия мозаикой! Георгий сжимал ее руку так, что, наверное, раздавил бы, если бы она не натренировала кисть, возясь с кусачками и плитками; ее ладонь совсем исчезла в его огромной ладони.
– Ты отпусти меня, отпусти, я за лекарством сбегаю, – попросила она. Тут взгляд ее упал на его открытый чемодан, стоящий у кровати, и она радостно воскликнула: – Смотри, у тебя же самогон еще есть, я тебя сейчас самогоном разотру! Ну, Егор, очнись же ты, пусти же!
Он не очнулся, но по всему его телу вдруг прошла крупная дрожь – Полине показалось, что даже не дрожь, а судорога, – и голова стала мотаться по подушке с какой-то жуткой монотонностью. Глаза у него так и не закрывались, он стонал, скрипел зубами, сжимал Полинину руку…
– Ты умираешь, да? – столбенея от ужаса, воскликнула она. – Егорушка, ты что, умираешь?!
Он вдруг резко сел на кровати. Полина свалилась бы на пол, если бы он отпустил ее руку.
– Саша! – громко, лихорадочно произнес он. – Саша, это ты, ты?!
– Какая еще Саша? – пробормотала Полина и, немедленно придя в себя, сердито скомандовала: – Ну-ка, ложись давай! И пусти руку, сломаешь. Надо самогоном растереться, а то невзначай и правда помрешь.
Не похоже было, чтобы он ее услышал, но руку отпустил и снова упал на подушку.
Полина зубами выдернула пробку из бутылки, поискала глазами, на что бы налить абрикосовку, ничего не нашла, налила ее себе на сложенную лодочкой ладонь и снова положила руку Георгию на лоб. Абрикосовка потекла по его лицу, Полина накрыла другой рукой его глаза, чтобы в них не попал самогон, – в общем, толку от ее действий было не много, и она это прекрасно понимала.
Георгий снова открыл глаза, заскрипел зубами, и судорога снова прошла по его телу. Не зная, что делать с этой пугающей судорогой, Полина схватила его за плечи, безуспешно пытаясь удержать все его огромное, ему самому сейчас неподвластное тело. Это, конечно, ни к чему не привело, судорога не прекратилась. Чуть не плача от отчаяния и от сознания своей беспомощности, Полина отпустила его.
И тут же увидела, что правая рука у нее в крови. Это было так неожиданно, что она даже не поняла, в чем дело, и, откинув одеяло, попыталась получше разглядеть его плечо.
«Там что-то острое лежало, что ли, я его уколола?!» – мелькнула идиотская мысль.
Ничего острого она, конечно, не обнаружила, но зато увидела, что все плечо у Георгия тоже в крови. Он спал в футболке, той самой, разорванной по шву, поэтому она не сразу заметила кровь на темной ткани. А теперь – наверное, оттого что она надавила на его плечо, – кровяное пятно расплывалось уже и по одеялу, и по простыне…
Полина почувствовала, что зубы у нее выбивают мелкую дробь.
«Точно умрет, сейчас умрет!» – подумала она и растерянно огляделась, словно откуда-нибудь из окна или из угла мог появиться человек, который разрешил бы эту жуткую и совершенно неожиданную ситуацию.
И тут же она подумала о единственном человеке, к которому могла броситься в этой ситуации. К которому она бросилась бы в любой ситуации…
Юрин телефон всплыл в ее памяти сам собою, как надпись «мене, текел, фарес» на стене во время Валтасарова пира. Правда, тому было и внятное объяснение: вчера она виделась с братом у родителей и знала, что сегодня он дежурит в отряде спасателей. А их телефон после той истории с ключами Полина на всякий случай запомнила.
Экипаж, в котором работал Юра, оказался на выезде. Но, наверное, перепуганный Полинин голос звучал убедительно: дежурный продиктовал сестре Юрия Валентиновича номер мобильного телефона командира экипажа, и уже через пять минут она, сбиваясь и глотая слова, объясняла брату ситуацию.
– Успокойся, мадемуазель Полин, – сказал Юра. Его голос звучал при этом действительно совершенно спокойно, и Полине стало стыдно, что она ведет себя как малолетняя дура. – Давно кровотечение началось?
– Я не знаю, Юр, – пробормотала она. – Он застонал, я услышала, зашла, а тут кровь… И бредит он, весь горит, мечется… Юр, что делать?!
– Постарайся остановить кровотечение, – ответил он.
– Как же его остановишь? – шмыгнула носом Полина.
– Бинты есть у тебя? Или вата?
– Откуда, Юр! – воскликнула она. – У меня тут что, госпиталь? Может, «Скорую» вызвать?
– Не надо, – ответил он.
– Почему не надо? – удивилась Полина.
– Не надо «Скорую», – жестко повторил Юра.
Она никогда не слышала, чтобы у него был такой суровый, такой ледяной голос. И вдруг как-то очень отчетливо, явственно поняла, что именно так он разговаривает в той своей неведомой жизни, которая связана со Склифом, с отрядом спасателей, с Чечней… Ей даже не по себе стало, когда она представила все это.
– Возьми простыню, пододеяльник – все, что есть, – и прижми к ране, – словно догадавшись, что она чувствует сейчас, уже мягче сказал Юра. – И никого не вызывай, я сам приеду. Дверь-то хоть открывается у тебя?
Полина поняла, что он улыбнулся – наверное, вспомнил новогоднюю историю с ключами.
– Открывается, – вздохнула она. – Он замок поменял.
Юра не сказал, издалека ли ему придется ехать, но Полине показалось, что звонок в дверь раздался просто мгновенно. Хотя, скорее всего, это ей вот именно показалось. Все время до приезда брата она прижимала к плечу Георгия скомканную простыню вместе с пестрым перуанским покрывалом и боялась отнять их, потому что ей казалось, что, как только она это сделает, кровь хлынет ручьем.
Юра вошел в гарсоньерку вместе с невысоким коренастым мужичком в синем спасательском комбинезоне. Тот сразу подмигнул Полине и спросил:
– Испугалась, рыжая?
Полина вспомнила, что про этого мужичка брат рассказывал много. Они работали вместе еще со времен армянского землетрясения, и Юра называл его гением здравого смысла. Звали его смешно – Борис Годунов; он был командиром отряда спасателей.
– Ух ты, духан у вас какой! – принюхавшись, восхитился Годунов. – Самогон пили, что ли?
– Я его растирала, – объяснила Полина. – Думала, он простудился…
Юра бросил на пол окровавленную простыню вместе с перуанским покрывалом и разрезал ножницами, которые достал из металлического чемодана, Георгиеву футболку.
– Так и есть, огнестрел, – хмыкнул он. – А ты «Скорую» хотела вызывать! Они же сразу милиции обязаны сообщать, и как бы ты стала объясняться? Боря, подержи-ка его, – сказал он. – И язык ему подержи, а то мало ли…
– Смотри-ка, и этот рыжий, – удивился Годунов, становясь рядом с Юрой. – А говорят, двое рыжих под одной крышей не живут!
Пока они что-то делали вдвоем над Георгием, Полина стояла у них за спинами и грызла прядь волос так яростно, что то и дело приходилось сплевывать. Она забыла даже, что вообще-то боится вида крови, и наблюдала за тем, как Юра обрабатывает рану, накладывает тампоны с вонючим лекарством, бинтует… Непонятно было, больно ли Георгию. Он вздрагивал, но словно не от боли, а так, как и прежде, судорожно, и голова его так же моталась по подушке.
Впрочем, он успокоился, обмяк и, кажется, наконец уснул почти сразу после того, как Юра сделал укол.
– Все, рыжая, – сказал Годунов. – Видишь, братец у тебя Айболит какой.
– Полина, тебе здесь оставаться нельзя, – тем же незнакомым, жестким тоном сказал Юра, когда они вышли на кухню.
– Почему это? – удивилась она.
– Она еще спрашивает! – рассердился Юра. – Ты что, совсем ничего не соображаешь? Может, он бандит, с зоны сбежал! Здоровенный детина с огнестрельным ранением, никого рядом… Да он тебя одним пальцем прихлопнет, если захочет! Где он был полгода, кто он такой вообще, это ты хотя бы знаешь?
