Колесо судьбы - Стил Даниэла (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
— Ради всего святого, Шар! Я тебя не узнаю! За эти два дня после твоего возвращения наша комната превратилась в политическое ристалище. Прекрати митинговать, подружка, и скажи мне наконец, что произошло.
Шарон вдруг села и уставила глаза в одну точку; из них градом покатились слезы. Она наклонила голову, плечи ее затряслись от сдерживаемых рыданий. Тана не знала, что и подумать. Ясно было одно: с ее подругой случилось нечто ужасное. Она обняла Шарон и начала ее утешать. Прошло не менее получаса, прежде чем девушка смогла заговорить. Тана слушала, и сердце ее разрывалось от жалости.
— Они убили Дика… в Страстную субботу… они убили его, Тэн!.. Ему было пятнадцать лет… они его повесили. — Тане чуть не сделалось плохо. Этого не может быть! Такого еще не бывало с теми людьми, кого она знала, — ни с черными, ни с кем другим. Однако она видела по лицу Шарон, что это правда. Вечером того дня ей позвонил Гарри, и она со слезами рассказала ему об этом.
— О боже! Я что-то такое слышал в университете. Говорили, что убит сын видного негра, но я не врубился… Так это был брат Шарон, еще совсем мальчик…
— Да. — На сердце у Таны лежала свинцовая тяжесть. Когда через несколько дней позвонила Джин, она сразу уловила ее настроение.
— Что случилось, солнышко? Ты поссорилась с Гарри? — Мать теперь избрала новую тактику, делая вид, что у дочери с ним роман. Она надеялась навести Тану на эту мысль, но та нетерпеливо ее оборвала:
— Умер брат моей подруги по комнате.
— Какая страшная потеря! — ужаснулась Джин. — Несчастный случай?
Тана помолчала, обдумывая, что ей можно ответить: «Нет, мам, его повесили… Ты знаешь, он был черный». Вместо этого она сказала:
— Вроде того. — Собственно говоря, смерть всегда несчастный случай. Разве ее кто-нибудь ждет?
— Передай ей мои соболезнования. Это та самая подруга, у которой ты гостила в День Благодарения?
— Да. — Голос Таны звучал еле слышно.
— Какой ужас!
Тана была не в состоянии продолжать этот разговор.
— Мне надо идти, мам.
— Позвони мне через несколько дней.
— Постараюсь. — Она нажала на рычаг и повесила трубку. Ей ни с кем не хотелось говорить, однако с Шарон они снова проговорили допоздна.
Жизнь подруги теперь кардинально изменилась. Она даже вошла в контакт с местным темнокожим священником и начала помогать ему организовывать акции ненасильственного протеста в выходные дни, оставшиеся до наступления лета.
— Ты уверена, что тебе надо это делать, Шар? Та сердито на нее посмотрела.
— А разве у меня есть выбор? Я этого не думаю. — Теперь ее душа была охвачена гневом, который нельзя сдержать; в ее крови полыхал пожар, который не могла затушить никакая любовь. Убили мальчика, с которым она вместе росла. — Дик был такой живчик, как веретено. — Она улыбнулась сквозь слезы. Подруги лежали в темноте и разговаривали. — Он был очень похож на маму, и вот…
Шарон еле сдерживала рыдания, и Тана села к ней на кровать. Так продолжалось каждую ночь: Шарон не переставая говорила о маршах протеста где-то на Юге, о «живых цепочках» в их городе, о докторе Мартине Лютере Кинге; она будто помешалась на этом.
К началу семестровых экзаменов Шарон ударилась в панику: материал оказался основательно запущен, и немудрено: она почти совсем не занималась. Шарон была способная девушка, но теперь она боялась, что провалится. Тана помогала ей, как могла: давала свои конспекты, подчеркивала нужные места в книгах, но надежды все равно было мало. Между тем голова Шарон была занята другим: она готовила акцию протеста, которую предполагалось провести в Йолане на будущей неделе. Горожане уже дважды жаловались на нее декану, но, учитывая заслуги ее отца, тот ограничивался внушением. Он понимает ее состояние после… э… после «печального случая» с ее братом, но тем не менее надо держать себя в рамках. Одним словом, он не желает, чтобы она сеяла смуту в городе.
— Уймись, Шарон, так будет лучше для всех. Они могут вышвырнуть тебя из колледжа, — не раз уговаривала ее Тана, но не преуспела в этом. Шарон не имела выбора: она считала, что должна делать именно это.
Накануне решающего дня она повернулась к подруге, прежде чем они выключили свет на ночь. Выражение ее глаз было столь необычно, что Тана почти испугалась.
— Что-то случилось, Шар?
— Я хочу попросить тебя об одном одолжении. Если ты откажешься, я не обижусь, обещаю тебе. Ты вправе поступить как знаешь. Договорились?
— О'кей. Но в чем дело? — Тана молилась про себя, чтобы Шарон не попросила ее смухлевать на экзамене.
— Мы говорили сегодня с доктором Кларком и пришли к выводу, что, если в нашей завтрашней акции примут участие белые, это произведет гораздо большее впечатление. Мы хотим войти в церковь для белых.
— О господи! — Тана была потрясена услышанным. А Шарон лишь усмехнулась.
— Он недалек от истины. Его преподобие доктор Кларк обещал подумать, кого он может вовлечь, а я… не знаю, Тэн… может, я допускаю ошибку, но я хочу попросить тебя. Подумай хорошенько: если тебе не хочется, то не надо.
— Но что из того, что я войду в церковь для белых? Ведь я — белая.
— Если ты войдешь вместе с нами, все будет по-другому: ты станешь для них «белой тварью», если не хуже. Когда ты встанешь рядом с нами, между мной и доктором Кларком или другим темнокожим… все поменяется, Тэн.
— Понимаю. — Где-то внутри у нее пополз холодок страха, и в то же самое время ей захотелось помочь подруге. — Мне надо подумать, Шар.
— Что ты сейчас испытываешь? — Шарон посмотрела ей прямо в глаза; Тана ответила ей тем же:
— По правде говоря, я боюсь.
— Я тоже, мне всегда страшно. Дик тоже боялся, негромко добавила она. — Но он пошел. Я тоже пойду. Я буду ходить на каждую доступную мне акцию протеста до конца своей жизни, если не изменится положение вещей. Но это — мои проблемы, а не твои. Ты если и пойдешь, то только как моя подруга. И если откажешься, я тебя не разлюблю.
— Спасибо. Я подумаю.
Тана знала, что это может иметь серьезные последствия, если дойдет до декана: ей вовсе не улыбалось лишиться казенного содержания на следующий год. Поздно вечером она позвонила Гарри, но его не было дома. Утром она проснулась чуть свет. Она лежала и вспоминала о том, как Ходила в церковь еще совсем маленькой девочкой и как мать говорила ей, что все люди одинаковы в глазах господа: бедные и богатые, белые и цветные. Потом она подумала о Дике, брате Шарон, пятнадцатилетнем мальчике, который был зверски повешен расистами. Когда Шарон на восходе солнца повернулась в кровати, она увидела, что Тана не спит.
