Принцип Парето - Аркади Алина (первая книга TXT, FB2) 📗

А мне тошно, что Островский всё измеряет цифрами, даже то, чему цену назначить невозможно. Видимо, этот человек настолько смирился с моделью отношений «товар – деньги», что переубедить его не представляется возможным. И делать этого я не намерена, поэтому поднимаюсь, направляясь на выход, но Парето быстро реагирует и преграждает мне путь.

– Ты не ответила на моё предложение.

– Два часа назад, когда я стала вашей женой, вы не спрашивали моего мнения.

– Спрашиваю сейчас. Мне нужно знать, что мы в одной лодке. При условии крушения, я должен понимать, стоит ли тебя спасать или проще скинуть ненужный балласт и выбираться самому?

– Десять минут назад, вы заверили, что готовы умереть.

– Не прямо сейчас, Лена. – Лукаво улыбается, наклоняясь ближе. – Прямо сейчас я планирую воспользоваться правом первой брачной ночи, – тянется к моим губам, но я уворачиваюсь, мастерски проскользнув под его рукой, и рвусь к двери.

Схватив меня за плечо, резко разворачивает и прижимает к стене. Уклоняюсь от настойчивых горячих губ, которые берут мои в плен снова и снова, подчиняя и не позволяя отдышаться. Словно мужчина решил сломить сопротивление и показать, кто здесь главный. Большие ладони скользят по бёдрам, поднимая форму, и сжимают ягодицы, заставляя издать странный звук, похожий на мычание. У Островского всё распланировано, и даже сейчас, уверена, он готов к моему сопротивлению. А мне хочется выть в голос от осознания, что этот равнодушный мужчина просто удовлетворяет физические потребности, не испытывая никаких чувств. Хотя нет, чувства всё же имеются: ему необходимо, чтобы женщина смотрела на него без отвращения.

– У меня месячные, – успеваю сказать, когда Парето на мгновение отрывается от моих губ.

– Да? – с интересом рассматривает моё лицо, а потом ныряет рукой под кромку белья и массирует пальцами клитор, растирая влагу по складкам.

Издаю протяжный стон, ругая своё тело за реакцию на его прикосновения, которые не могу контролировать. Захлёбываюсь эмоциями, накрывающими с головой и мысленно прошу Костю, чтобы не останавливался. Он проникает в меня пальцами, не прекращая терзать губы, а затем вытаскивает их и внимательно смотрит. На них нет крови.

– Лгунья, – довольно улыбается и облизывает фаланги, отчего мои щёки вспыхивают, а в горле пересыхает.

Это так грязно и в то же время невероятно сексуально, что я закрываю глаза, чтобы стереть пошлую картинку и довольную ухмылку Парето. Он избавляет меня от одежды, подхватывает на руки и несёт на кровать. Снимает рубашку, являя привычные шрамы, но не избавляется от брюк и опускается сверху.

Напряжение между ног такое, что я почти готова умолять Островского взять меня, чтобы получить сладкую разрядку и вновь ощутить оргазм. Но Парето спускается ниже, разводит в стороны мои ноги и касается языком клитора, втягивая в рот. Выгибаюсь от неожиданной ласки и сгребаю пальцами простынь, пытаясь удержаться в реальности. Получается плохо, потому что Костя посасывает, лижет и втягивает плоть, заставляя просить ещё. Не могу контролировать свой отклик на Островского, который спускается к влажному входу и таранит его языком. Дёргаюсь словно от разряда электрического тока после каждого движения и чувствую приближение развязки, которая накрывает внезапно. Протяжно стону, пока перед глазами рассыпаются искры от полученного удовольствия и боюсь открыть глаза, не желая смотреть на Парето.

Часто дышу восстанавливая дыхание и уже хочу возмутиться, но меня накрывает большое тело, проникая в лоно рывком. Островский замирает, ждёт, когда я перестану пульсировать вокруг его члена, и начинает медленно двигаться, наращивая темп. Покрывает поцелуями мою шею, спускается ниже и втягивает поочерёдно соски, обводя по кругу языком. Дальше я уже не отвечаю за свои действия и притягиваю Костю к себе, желая получить поцелуй.

Реальность растворяется в моих стонах и громких шлепках. В такие моменты я могу касаться его, где хочу и как хочу. Ощущать под ладонью упругую кожу, перекатывающиеся от напряжения мышцы, глубокие шрамы с выступающими краями. Я досконально изучила их все, и даже с закрытыми глазами могу описать каждый, уточнив неровности и шероховатости. Сейчас он мой, во мне. Ненадолго, на короткий промежуток времени, но в такие моменты я слепо верю, что там, под вздымающейся грудиной, его чёрствое сердце бьётся лишь для меня одной. И когда вбивается в моё тело, когда впивается зверским поцелуем, когда длинные пальцы сжимают кожу, когда рвано кончает, сопровождая свой оргазм коротким рыком, когда бормочет нечто неразборчивое, оставляя последний поцелуй на моих губах.

А затем пелена спадает с глубокой синевы, возвращая холодную бездну, равнодушную ко всему живому. Вот и сейчас, открыв глаза, планирую увидеть привычное безразличие, но в синеве Островского плещется нечто иное, не поддающееся описанию. Я бы сказала, что это нежность, если бы не знала этого человека и не была уверена в отсутствии подобного рода чувств.

– Твой ответ, Лена, – нависает сверху, и не собирается покидать моё тело, наслаждаясь затухающей пульсацией. – Мы вместе или по разные стороны баррикад?

– Вместе, – соглашаюсь, понимая, что выбора у меня нет, и только рядом с Парето моя дочка будет в безопасности.

– И всё же, я сделал правильный выбор, – уголки губ дёргаются в подобии улыбки, являя мне довольное лицо.

– Странное высказывание для человека, который никогда не ошибается.

– В отношении женщин утверждения и правила часто не работают. Вы подвержены эмоциям, которые вами управляют. Неверное слово, неправильная интонация, ошибочное действие и всё – нежная фея превращается в разъярённую фурию, способную испепелить лишь взглядом. Поэтому мне нужны гарантии: что бы ты не услышала и не увидела, не осуждаешь мои действия, не стремишься перенаправить, занимая мою сторону.

– Даже, если то, что вы делаете – противозаконно?

– Даже, если то, что я делаю – аморально.

Киваю, соглашаясь на условия Островского, пока плохо понимая, что именно он имеет ввиду. Не сдерживаясь, прикасаюсь к его лицу, очерчивая шрам и спускаясь к губам. Неожиданный порыв с моей стороны вызывает недоумение, но именно сейчас мне важно чувствовать его тепло и понимать, что он обычный человек, а не бездушная машина. Всё, что Костя делает и говорит – показное и, как правило, люди не заглядывают дальше, довольствуясь представленным. Я же, несмотря на сказанное, вижу нечто иное.

– Я свободна? – Островский всё ещё нависает сверху, не позволяя сдвинуться с места под тяжестью своего тела.

– Нет, – дышит мне в губы, – мы только начали.

Глава 22

– Доброе утро, Елена Родионовна, – непривычное обращение из уст Гриши режет слух.

– Гриш, ты чего? – удивлённо смотрю на парня, пока Тася спускается по ступенькам и со второй прыгает ему прямо в руки. Но он ловко её подхватывает, опуская на землю, и дочка бежит к качелям.

– Приказ, – разводит руками. – Догадайся чей.

– Ясно. Наверное, все решили, что я выгодно устроилась, когда выскочила замуж за Островского? – глухая усмешка вырывается непроизвольно, когда я вспоминаю, как именно дала своё согласие.

– Наоборот, – опровергает мои предположения Гриша, чем несказанно удивляет. – Парни озадачены. Считают, что хорошо устроился именно Парето. Молодая красивая жена, которая смотрит на него с обожанием и…

– Как смотрю?

– Небезразлично, как смотрели другие.

– А много было «других»? – не знаю, зачем спрашиваю, но упоминание о женщинах Кости неприятно колет изнутри.

– Немного. Но достаточно, чтобы понять: им либо нужно было пробиться наверх, либо получить денежное поощрение. Когда получали необходимое, просто сваливали.

– Как он реагировал?

– Никак, – пожимает плечами, не забывая посматривать на Тасю. – Он же непробиваемый.

И правда – непробиваемый. Прекрасная характеристика Островского, идеально отражающая его суть.