Принцип Парето - Аркади Алина (первая книга TXT, FB2) 📗

– Пора кормить мужа завтраком. Жду на обед, – тороплюсь в дом, понимая, что с минуты на минуту на кухне появится Костя.

Оформляю панна-котту соусом и занимаюсь кофе, когда чувствую появление Островского, остановившегося за моей спиной.

– Завтрак готов. Сейчас подам, – говорю не оборачиваясь.

– Откуда знаешь, что это я?

– Просто знаю.

– Ты можешь больше не работать на кухне.

– Я хочу, – выставляю перед ним десерт. – Мне нравится готовить, тем более на такой кухне. К тому же вы не настроены жить долго и счастливо, а в какой именно момент я стану вдовой или женой декабриста, неизвестно. Даже при неблагоприятном стечении обстоятельств, я могу остаться работать в этом доме с позволения Альберта Витальевича, или же согласиться на предложение Шагана, который так заботливо вручил свою визитку. Возможно, ваша фамилия оттолкнёт от меня некоторых людей, но её всегда можно изменить. Для этого просто нужно снова выйти замуж. Уверена: молодая, состоятельная вдова вызовет интерес, так что долго существовать в одиночестве не придётся, – говоря всё это, одновременно мою посуду спиной к нему, чтобы Островский не заметил, как трясутся руки. Стараюсь быть отстранённой, под стать ему, а когда наконец, осмелившись, бросаю взгляд на Костю, вижу, как в его руке сгибается вилка. Холодный, как кажется на первый взгляд, Островский сейчас в ярости. Это заметно по дёргающемуся кадыку и тугим желвакам на лице. Увидев, что сказанное производит ожидаемый эффект, продолжаю на свой страх и риск: – Вы же не думали, что после вашей смерти, я уйду в монастырь и приму обет безбрачия? Надеюсь, мой третий брак станет последним и счастливым рядом с мужчиной, который окружит меня лаской, заботой, нежностью…

– Ночью я был недостаточно нежен? – оказывается за спиной неожиданно, отчего вздрагиваю, и бокал выскальзывает из рук.

– Вы всегда недостаточно нежны.

Шумный выдох и минута тишины за моей спиной дают возможность прокрутить в голове с десяток вариантов наказания, которые Островский применит не задумываясь.

– После обеда приеду за тобой, – последнее, что он бросает и покидает кухню.

На трясущихся ногах делаю несколько шагов и опускаюсь на стул, закрывая глаза. И как только смелости хватило? Удивляюсь сама себе, но, вероятно, общение с Костей имеет свои последствия. Интересно, если бы мы провели вместе несколько лет, я стала бы такой же?

Не слышу, когда на кухне появляется Петровна. Виноватый вид и блуждающий взгляд говорит о том, что женщина не знает, как начать разговор.

– Лен…

– Не надо. Всё нормально, – останавливаю, уже приняв тот факт, что все в этом доме были в курсе причин, по которым я здесь оказалась. – Я понимаю, что вы подневольный человек. Приказано молчать – вы молчите.

– Риск потерять работу является отличной мотивацией, чтобы не открывать рот, когда требуется его закрыть. Ты в курсе моей ситуации с внуком.

– Если это правда.

– Правда. Всё, до последнего слова.

– Вот и выяснили, – делаю попытку улыбнуться, но получается лишь тоскливый оскал.

– Мальчики правду говорят? Ты теперь жена Парето? – Вероятно, каждый в доме спросит у меня лично.

– Да, – показываю правую руку. – У него такое же. Тася, кстати, теперь тоже Островская. Он её удочерил.

– Ему-то понятно, зачем всё это. А тебе?

– А мне выбрать не позволили. Всё было определено с того самого момента, когда я переступила порог этого дома.

– Он уничтожает всё, к чему прикасается. Держись от него на расстоянии.

– Я теперь его жена, – расставляю руки в стороны, сопровождая действие горькой усмешкой. – Расстояние сократилось до минимума. Невозможно сбежать от того, кто всегда на шаг впереди тебя, остаётся только идти рядом. Что я и сделаю, чтобы моя дочь была в безопасности и ни в чём не нуждалась. А раскуроченное сердце – это так, – взмахиваю равнодушно рукой, – мелочи жизни. Заживёт… – шепчу, как никогда, осознавая тот факт, что в любой момент Костя исчезнет, оставив с десятками вопросов, на которые я никогда не получу ответов. – И вообще, – встряхиваю себя, не желая думать о том, что ещё не произошло, – нужно привести в порядок спальню Аронова. Мужчины позавчера повздорили, и теперь там страшный бардак.

Берём всё необходимое и поднимаемся в спальню хозяина, пол которой по-прежнему усыпан осколками и снимками. Бережно собираю фотографии, помещая в конверт и кладу на стол. Избавляемся от осколков, забираем грязное бельё и покидаем комнату. На кухне уже ждут Гриша и Тася.

– Мам, а я правда теперь Костиковна?

– Кто?

– Константиновна, – поправляет Гриша. – Он ей сказал.

Вот же Островский… Я не планировала рассказывать Тасе о нововведениях в нашей жизни. Костя всё равно не останется с нами, решая собственные проблемы и направляясь к цели, которую, по-видимому, определил давно. Ребёнку всё равно, какая у него фамилия, если это не влияет на его жизнь.

– Правда, моя хорошая, – целую светлую макушку. – Только это ничего не меняет для нас.

– Мы всё равно вернёмся к папе Роме? – шепчет с придыханием, ожидая подтверждения.

– Нет. Не вернёмся. Никогда. Скорее всего, скоро уедем в другое место. Хорошее и светлое. И будем там жить вдвоём, – глажу её по волосам успокаивая.

– А Костя?.. Он с нами поедет?

– Нет, Тасенька, не поедет. Он будет жить один.

Или не будет. Островский жить вообще не планирует, или жить на свободе.

– А он сказал: «Вы теперь мои». А зачем он так сказал? Если не поедет.

– Спроси у него, – не знаю, что ещё говорить ребёнку, который задаёт вопросы, на которые ответов у меня нет и не будет.

– Я спрошу, – воинственно прищуривается кивая. Островский поспешил с докладом дочке, вот пусть и объясняет. Никто его за язык не тянул.

Всё это время Петровна и Гриша с интересом вслушиваются в нашу беседу, не встревая. Наш брак с Парето стал, можно сказать, событием в этом доме, жизнь которого текла размеренно и неторопливо до моего появления. В кармане вибрирует телефон.

Островский: Жду в машине. 5 минут на сборы.

– Я ненадолго уеду. Слушайся Гришу, – чмокаю Тасю и бегу в коттедж, чтобы за считаные минуты сменить форму на джинсы и свитер.

Парето в машине разговаривает по телефону. Лицо расслабленное, видимо, собеседник приятный. Сажусь на переднее сиденье и молчу, чтобы не вызвать гнев, пока он разговаривает по телефону на турецком языке. А Костя у нас, оказывается, владеет языками, что не удивительно для меня. Уверена, в нём скрывается множество талантов.

– Серхат звонил? – спрашиваю, как только разговор окончен. Островский сверлит меня недовольным взглядом. – От него было много входящих, пока вы лежали без сознания. Имя турецкое, вероятно, беседовали с ним.

– Да. С ним. Но тебя это не касается.

– Я даже не сомневалась.

Замолкаю, позволяя Косте вести машину в направлении города. Островский на разговор не напрашивается, но меня подмывает спросить, с какой целью он поведал ребёнку информацию об отцовстве.

– Зачем вы сказали Тасе? В её жизни вы кратковременное явление, и громко заявлять о своём отцовстве не стоит. К тому же мы с вами прекрасно знаем, с какой целью это сделано.

– Я много разговаривал с Таисией и когда спрашивал о папе, знаешь, что она отвечала?

– Знаю.

– Тогда глупо с твоей стороны задавать подобные вопросы. Пусть лучше ребёнок вспоминает о человеке, оставившем положительные эмоции, чем о том, кто запомнился ей вечно орущим, пьяным мужиком.

– Возможно, вы правы, – нехотя соглашаюсь, понимая, что эти два месяца были для Таси счастливыми и беззаботными.

– Прав. Знаю, о чём говорю. Когда мы с Надей встретились, Никите было три, и воспоминания об отце у мальчика были подобны Тасиным. Немного внимания, заботы, времени вместе и через несколько месяцев ребёнок о нём уже не вспоминал.

– Почему у вас с женой не было общих детей?

– Мы пытались. У жены было несколько выкидышей подряд. Дальнейшие попытки негативно сказались бы на её здоровье. Больше к этому вопросу мы не возвращались. Для меня Никита был сыном. Моим.