Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна (список книг txt) 📗
– Вы как хотите, а мы с Аликом у меня дома перекусим. Алик, подай мне шубку, – и Пульхерия решительно поднялась из-за стола.
– А у меня сегодня весь день кувырком – ни тихого часа, ни прогулки, поеду хоть помузицирую, – недовольно сказала Анжела.
– Я тоже домой поеду, мне главу еще дописать сегодня нужно.
Мы оделись и вышли из «Обжорки», оставив Икки и Адочку с их кавалерами.
Анжелка отправилась бренчать на балалайке, меня Пулька подвезла к дому и поехала показывать студенту медвуза свою коллекцию заспиртованных мутантов. Может, не только разглядыванием чудовищ они будут заниматься... Впрочем, меня это совершенно не касается – это не мое дело.
Я вошла в подъезд, держа наготове ключи, и вдруг увидела белую розу, что торчала из моего почтового ящика. От непреодолимого любопытства (кто это воткнул розу в мой ящик? Может, Кронский? Или Мнушкин узнал мой адрес в редакции и, несмотря на то, что я сегодня утром не слишком-то хорошо с ним обошлась, решил таким образом поздравить меня с Международным женским днем, учрежденным по предложению Клары Цеткин в Копенгагене аж в 1910 году?) я никак не могла попасть ключом во втулку. Наконец открыла. На холодном металлическом дне ящика лежала открытка, на которой было написано следующее:
«Уважаемая Маша! Поздравляю тебя с праздником. Желаю счастья в личной жизни.
Влас».
«Надо же, какая честь! А может, он помириться хочет? Нет, пожалуй, не хочет. Если б хотел, не желал бы счастья в личной жизни. Что ж он хочет? Может, он еще любит меня? Нет, пожалуй, не любит. Если б любил, розу воткнул бы не белую, а красную. Тогда зачем он приходил?» – так думала я, снимая шубу.
Поставив розу в вазу, я села напротив нее и сказала:
– Все-таки приятно, что я не осталась сегодня совсем уж без цветов. – И тут почувствовала, что простыла: меня бил озноб, в горле першило, щеки горели. Не прошла мне просто так прогулка до метро без шапки с вымытой головой. Я плюнула на безумного ревнивца и недописанную главу и, выпив аспирин, забралась в кровать.
Утром я поняла, что никакая у меня не простуда, а заболела я по-настоящему. Может, кто-то из счастливых дам с букетом плюнул или чихнул на меня вчера в метро, но это был или грипп, или ангина. Но только не простуда, и не одно то, что я вылетела вчера из дома без шапки, сыграло тут роль!
Я лежала в кровати – беспомощная, жалкая, с температурой и головной болью. И некому стакан воды подать! Мнушкин прав, конечно, в моем возрасте никак нельзя быть одной – дело идет к старости, одолевают недуги. Обязательно нужен кто-то, кто бы принес молока из магазина и аспирин из аптеки. Впрочем, аспирин у меня есть, только подать некому.
Я лежала и жалела себя: «И почему же я такая несчастная-разнесчастная? Мамочки! Батюшки! Одна-одинешенька, как травинка посреди пустыни! Подул ветерок, и нет травинки! О-хо-хонюшки-хо-хо! И разовьется во мне болезнь, осложнится, и станет есть она меня изнутри, пока богу душу не отдам! И никто не узнает, как из жизни ушла талантливая (уж не буду кривить душой! Как сказала Мисс Бесконечность: «Нужно и в скромности знать меру!») писательница современности Марья Корытникова! О-хо-хонюшки-хо-хо!»
«Хватит! Надоело! – решила я и вскочила с кровати. – Нужно работать, дописывать эту историю о безумном ревнивце и бедной его женушке Марфушеньке, а то Любочку удар хватит, если в конце месяца я не сдам роман!»
Выпив аспирин и обмотав шею длинным-предлинным шарфом, похожим на нескончаемую змею, который сестрица связала мне к Новому году, я уселась за компьютер и застучала по клавиатуре:
«Почему ты постоянно хватаешь мое лицевое полотенце! – кричал из ванной Стас, придя с работы (Марфушенька к тому времени успела подняться на свой балкон тем же способом, каким спустилась). – Скажи на милость, ты им ноги вытирала? – Стас уже стоял перед ней в библиотеке, выпучив глаза от негодования и злости.
– Я не брала твое полотенце. С чего ты взял? – пролепетала она, закрывая книгу, которую читала.
– И снова ты загибаешь страницы! Ты не знаешь о существовании закладок? Так зачем ты хватаешь мое лицевое полотенце?
– Я не брала, у меня есть свое, – робко прошептала она и как-то уж совсем вдавилась в кресло.
– Брала! Брала! – истерично закричал Стас. – Я точно знаю! Я, когда на работу уходил, перышко из подушки выудил и сверху него положил, а теперь мое перышко в ванной валяется!
– Ну, может, подул ветер, и перышко слетело, – пыталась оправдаться бедняжка.
– Какой ветер может быть в ванной! В ванной не бывает сквозняков! – в бешенстве воскликнул он, а Марфа почувствовала, что назревает грандиозный скандал...»
Зззззз... Ззззззз... Зз... Зз...
От описания скандала из-за лицевого полотенца меня оторвал звонок в дверь. Интересно, кто бы это мог быть? Наверное, соседи, потому что, если б это был кто-то с улицы, сначала бы задребезжал домофон.
– Кто? – все-таки спросила я.
– Мосгаз, – ответили мне скрипучим голосом.
– Я никого не вызывала! – крикнула я и посмотрела в глазок – на лестничной площадке была темнота беспросветная.
– Мало ли что не вызывали! У вас авария в доме! Утечка! Откройте немедленно! Мне нужно вашу плиту проверить!
– У меня все нормально с плитой! – Я не желала открывать дверь человеку из Мосгаза со скрипучим голосом.
– Вы что, угореть хотите?
Нет, я совсем этого не хотела и тут же открыла дверь. Передо мной стоял высокий мужчина в брезентовых штанах, заправленных в кирзовые, кажется, сапоги (было темно, я не могла рассмотреть как следует), в какой-то непонятной куртке на меху, в шапке-ушанке. В одной руке он держал большой и, по всей видимости, тяжелый рюкзак, а другой у него вовсе не было до локтя.
Газовщик выпустил рюкзак – тот с грохотом упал на пол, снял свободной и единственной рукой шапку (специалист по газификации был побрит наголо. «Рецидивист!» – промелькнуло у меня в мозгу) и сказал вдруг знакомым до боли хрипловатым голосом:
– Маруся! Я вернулся! – и протянул мне огромный букет мелких красных гвоздик. Вторая рука у него оказалась, просто он держал в ней цветы и прятал их за спиной.
Незнакомец ступил на порог. Я совершенно растерялась: с чего бы работнику Мосгаза дарить мне букеты? И с чего это у работника Мосгаза на подбородке вместо бороды лопатой заплетена нелепая длинная косица сантиметров в десять? И откуда он знает, как меня зовут?!
Я стояла, широко раскрыв глаза, смотрела на мелкие соцветия – такое впечатление, словно в моем коридоре произвели микросалют, – и не понимала ровным счетом ничего.
– Маруся! Я вернулся! – трогательно воскликнул незнакомец и захлопнул за собой дверь.
Брови с изгибом, почти черные, соболиные, нос, чуть похожий на клюв хищной птицы, хрипловатый голос...
– Кронский! – прошептала я, но все еще сомневалась – газовщик, с одной стороны, был очень похож на героя моего романа, но, с другой стороны, совсем на него не похож – черты лица слишком заостренные, щеки впалые, глаза мне показались намного больше, чем у «лучшего человека нашего времени», и еще идиотская косица на подбородке... Нет, он не может быть великим детективщиком!
– Марусь, «кукурузница» моя, мой недоступный абонент, моя «уходящая осень»! Ты что ж, не узнаешь меня? Я ведь из Бурятии сразу к тебе, даже домой еще не заезжал! Ты не представляешь, как я соскучился! Чаем-то хоть напоишь?
– Да, конечно, проходи, – растерянно проговорила я, воткнув гвоздики в вазу с белой розой.
– Мне зеленый и, если можно, не в пакетиках.
– У меня только бергамотовый. – Я никак не могла прийти в себя, мне казалось, что все происходящее – суть продолжение моего болезненного сна.
– Ну и ладно, бергамотинка ты моя! – умилился он.
И тут я взглянула на свои пижамные брюки и, поняв, что это не сон, воскликнула:
– Боже мой! Я не одета! – волосы растрепаны, на шее нескончаемый полосатый шарф... Ужас!
