Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна (список книг txt) 📗
– Так даже лучше! А ты не заболела случайно? Что-то у тебя лицо красное, – с отеческой заботой расспрашивал он меня.
– Заболела, кажется.
– Так я схожу в аптеку? – не то вопрошающе, не то утверждающе проговорил он.
– Потом, не сейчас.
– Потом так потом, – легко согласился он. – Тогда немедленно ложись в постель! Давай, давай! – настаивал он. – Я вот тут, рядышком, на стуле посижу. Как твой Отелло ненормальный поживает? Как новорожденный? Мальчик? Девочка? Как назвала?
– Какой новорожденный? – удивилась я и упала на кровать.
– Так индюк-то твой мне в Бурятию письмо прислал, в котором просил больше тебя не беспокоить, посланий своих дурацких не писать (он так и написал «дурацких») – это тебя травмирует, а нервничать тебе сейчас никак нельзя, потому что ты беременна и возможна угроза выкидыша. Я больше тебе и не писал с тех пор. Так мальчик или девочка?
– Да нет никого! И вообще я не была беременна! – выпалила я и замолчала, потому что у меня не было слов от Власовой наглости.
– Вот петух! Марусь, а что ты с ним живешь-то? Он ведь дубовый обыватель, он никогда не поймет твоей тонкой натуры!
– Да не живу я с ним! Мы развелись! И, между прочим, из-за твоих эпистол!
– Правда?! – радостно воскликнул Алексей. – Великий Будда услышал мои молитвы! Снегурочка моя, значит, ты свободна?! Как я счастлив! Как счастлив!
– Но это еще ничего не значит! – Эти слова выскочили как-то сами собой. Сколько раз я мечтала в душе об этой встрече! Сколько раз я представляла ее! Но даже в самых фантастических мечтах я не могла вообразить Кронского лысым, в брезентовых штанах, исхудавшего, неухоженного. Мало того, у него еще помимо косицы на подбородке точно такая же – сзади, на затылке! Нет, нет, дело даже не в том, как он выглядит! В чем-то другом! Он стал чужим для меня, совершенно чужим человеком. И сердце мое не екало, не сжималось, как бывало раньше при встрече с великим детективщиком, оно не билось учащенно, и ему вовсе не хотелось выпрыгнуть наружу от счастья, волнения и любви.
– Ты хочешь сказать, что дала обет безбрачия?
– При чем тут обет безбрачия?!
– Вот и прекрасно.
– Ты-то как? Накопил материал для следующей книги? – Я поторопилась перевести разговор на другую тему.
– А я, Марусь, решил больше не писать! – бухнул Кронский и пустился в объяснения, почему именно так он решил. Начал откуда-то совсем издалека. Что столица Бурятии – Улан-Удэ (будто Америку открыл!), потом поведал о том, что автономная республика Бурятия расположена не где-нибудь, а в южной части Восточной Сибири, в Забайкалье и представляет собой преимущественно горную страну и что равнинных участков там крайне мало, да и те находятся на высоте 700 метров над озером Байкал. Затем Кронский плавно перешел к описанию хребтов Цаган-Дабан и Цаган-Хуртей и обширных межгорных котловин – Муйско-Куандинской, Тункинской, Окинской. Не забыл сообщить мне и о резкоконтинентальном тамошнем климате и вдруг перепрыгнул к бурятским летописям – мол, составлены они на литературном монгольском языке, а наиболее разнообразны по содержанию хроники некоего Юмсунова и Тобоева (хотя мне это ни о чем не говорит – ни тех, ни других я не читала). И снова вернулся к природе и животному миру Бурятии: – Соболя там водятся, колонки, из меха которых делают кисти для художников.
– Почему только для художников? – спросила я.
– Потому что они продаются в специализированных магазинах, – уверенно ответил он и вдохновенно продолжил: – Росомахи, рыси, изюбры, горные козлы. – «Лучший человек нашего времени» все перечислял и перечислял, а мне слышалось чеховское: «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды...» – Сурок-тарбаган, джунгарский хомячок, монгольский тушканчик, даурский еж, дикий кот манул... – И неожиданно повысив голос, он переключился на свою жизнь в одном из дацанов (что в переводе на русский язык обозначает монастырь), вернее, об уходе от мирской жизни в созерцание: – Только созерцая, можно понять смысл жизни! – горячо воскликнул он.
– И ты понял?
– Не до конца, потому что недосозерцал, сорвался и приехал к тебе, но многое понял! Нужно распрощаться с писательством, потому что это никчемное, пустое занятие, и начать творить что-то созидательное. При этом созерцание протекает эффективнее, а значит, скорее разгадаешь смысл существования. Я подумал и решил пойти чернорабочим куда-нибудь на стройку!
– Да ты что! У тебя ведь талант! – удивилась я.
– Дудки! – отмахнулся великий детективщик и заговорил о двух основных канонах ламаизма, составленных к XIV веку – Канджуре и Танджуре, но на этом месте я уж не могла следовать за сумбурным и малопонятным повествованием «лучшего человека нашего времени», а только вид делала. Изображать из себя заинтересованного слушателя пришлось довольно долго, потому что Кронский ораторствовал еще минут двадцать – говорил, говорил. И вдруг тон его изменился, и он завершил свой насыщенный рассказ так: – Марусь, а я не только созерцанию обучался! Я ведь там от импотенции лечился и избавлялся от страсти к сексу в общественных местах!
– Помогло?
– Давай проверим! – с энтузиазмом прогремел он и привстал со стула.
– Ну вот еще! – Я была шокирована, оскорблена, словно мне только что в душу плюнули.
– Нет, а что, я лечился зря? Напрасно торчал там девять месяцев – срок, положенный для вынашивания ребенка! Я, можно сказать, родился заново! Стал другим человеком! А ты меня отвергаешь?! – возмущался Кронский, и мне отчего-то стало жаль его: действительно, год ведь почти лечился. Но я не могла! В конце концов я не подопытный кролик! Я так и сказала ему об этом – мол, я не подопытный кролик. – Ты что, разлюбила меня?
– Не знаю, ничего я не знаю! – отчаянно проговорила я. – Я отвыкла от тебя, мне нужно привыкнуть. Не знаю...
– Я знаю! – твердо сказал он и бросился к рюкзаку. Копался, ковырялся в нем и, достав какую-то небольшую кожаную сумочку, закрылся в ванной. Через пять минут он предстал передо мной уже без косицы на подбородке, гладко выбритый. – Так лучше? – спросил он с надеждой.
– Леша, дело совсем не в твоей потешной бороденке, которую ты отрезал...
– Вот те на! – разочарованно воскликнул он и, словно спохватившись, добавил: – Зачем же я ее отрезал-то?! Теперь я чувствую себя так, будто голым заявился в Большой театр!
Он снова уселся возле меня на стул. Он долго смотрел на меня очень внимательно и серьезно, даже печально как-то, с большой грустью.
– Заболела, моя «бергамотинка», – с тяжелым вздохом прокомментировал, наверное, он вслух какую-то свою мысль и снова уставился на меня с невыразимой тоской в глазах – с такой, что у меня даже сердце защемило. «Что ж делать-то? – думала я – мне хотелось поскорее как-то выпутаться из этого глупого положения. – И сколько он так вот будет сидеть и пробирать меня взглядом? Нужно что-то делать! А может, его в аптеку послать? Или в магазин за молоком? А потом что? Он придет, сядет на стул около меня и опять будет пялиться?»
И вдруг, пока я размышляла, что предпринять, дабы избавиться от безотрадного взгляда «лучшего человека нашего времени», он ка-ак набросится на меня!
– Нет! – задыхаясь под гнетом его тела, закричала я. – Нет, Алексей! Оставь меня! Это недопустимо! Я болею! – получилось несколько манерно. – Я не хочу!
– А я женщину девять месяцев не видел! Считай, что я из заключения вышел или в армии отслужил! Имей сострадание!
– НЕТ! НЕТ! НЕТ! – закричала я так, что горло заболело еще больше, и подумала: «Зря он косицу отстриг! Интересно, как бы с ней...» – НЕТ! НЕТ! НЕТ! – снова заорала я, потому что Кронский пытался зубами размотать нескончаемый шарф на моей шее, одна рука его уже стягивала пижамные брюки, другая расстегивала полосатую пижамную куртку.
Он, яко голодный волк, которому не встречалась добыча целую неделю, налетел на меня, будто на косулю или ягненка, пытаясь растерзать. Только вместо страшных укусов были страстные поцелуи, а вместо того, чтобы, подобно хищному зверю, задрать косулю, он пытался впечатать меня в стенку.
