Несладкая жизнь - Царева Маша (книга бесплатный формат txt) 📗
А Ольга самозабвенно вспоминала, как она поцеловала незнакомого милиционера, когда ей был двадцать один год. На спор. Вот так запросто – подошла, сначала спросила, сколько времени, а когда он опустил взгляд на руку с часами, метнулась вперед и ткнулась пересохшими от волнения губами в его гладко выбритую щеку. Милиционер был совсем молоденьким. Может быть, ее ровесником. Он даже не сделал попытки ее задержать, просто растерянно смотрел, как она убегает… А как весело было, когда они с подругами устраивали святочные гадания… А когда купались в Москве-реке голышом! А когда обмотали новогодней мишурой спящего в парке пьяницу! А потом Ольга вышла замуж, но веселье на этом не закончилось. Муж ее тоже был с характером, тоже любил пошутить. Чего стоит одна свадьба – на женихе была рокерская куртка и бандана, и это в восьмидесятые-то годы! Их даже в ЗАГС пускать не хотели! В свадебное путешествие отправились в Сочи. Денег не было, поэтому путешествовали автостопом. У них была игра – каждому подобравшему их водителю рассказывать новую историю. Одному соврали, что они конструкторы и испытатели парашютов, другому – что они хирурги, третьему – что известные дрессировщики морских котиков. Ольгин брак был похож на затянувшийся праздник, за восемь лет совместной жизни она так и не узнала, что такое супружеская рутина.
А потом… Потом случилось то, о чем Настя уже знала. Ольгиного мужа застрелили, и жизнь кончилась. Началось выживание – как улитка панцирем, Ольга потихоньку обросла чужой кукольной маской. Со временем боль поутихла, и она научилась жить в новом теле. Но иногда она смотрела в зеркало, и ей хотелось отшатнуться.
– Я слабая, – поморщившись, она отпила терпкого сухого вина. – Я так и не смирилась. Похоронила себя и свое возможное счастье вместе с ним… Не учла, что ему-то проще, его больше нет, а я-то – есть…
– Я вам сочувствую, – выдавила Настя, на которую непрошеная исповедь произвела впечатление.
– Мне даже и в голову не приходило, что жизнь может продолжаться. Я сложила ручки, сдалась… Такая молодая эгоистка была. Закуталась в свое горе, лелеяла его, смаковала, а ведь у меня была маленькая дочь… Вместо того чтобы с ней объединиться, я ее оттолкнула. Отправила в частный пансион. А ведь она взрослая была, в школу уже ходила, тоже переживала очень… Знаешь, как Оксанка любила отца!
Настя деликатно промолчала. Она не могла представить, что Оксана способна кого-то любить.
– Получается, что в тот день она лишилась обоих родителей сразу. Отец стал просто фотографией на гранитном памятнике, а мать – индифферентным голосом в телефонной трубке.
– Ну зачем вы так говорите…
– Потому что так оно и есть… Так ты обещаешь подумать над тем, что я сказала?
И Настя ответила:
– Обещаю.
Жена Антона была склонна к бытовым мелодрамам. Про таких говорят: в ней погибла великая актриса. Свое горе она умела подать так, что невольные зрители внимали ему завороженно, наблюдали за ним с почтительной торжественностью, почти как за библейским сюжетом. По сути, она была банальной истеричкой. Об этом Антону не один психотерапевт говорил.
– Избаловали вы ее, – качали головой врачи. – Так она к старости вам на шею сядет.
Антону казалось, что психотерапевты не способны понять его изнеженную слабую жену. Он до сих пор по-своему ее любил. Не как женщину, конечно. Женщину он не видел в ней давно. В свои сорок она умела оставаться в хорошем смысле инфантильной, производить впечатление полной беззащитности, вызывать желание приласкать и обогреть. Стоило ей посмотреть на него, снизу вверх, просительно и влажно, как он таял и делал все, о чем просила Света. Ее скорбно нахмуренные брови, и опущенные уголки губ, похожих на увядшие лепестки, и красные прожилки в уставших глазах… И тихий голос, и скудный смех….
Настю он любил по-другому. Он набрасывался на нее, как дикий зверь на окровавленный шматок еще теплого мяса. Настя была для него дурманным наркотиком, эликсиром жизни. Он припадал к ее сочным молодым губам, сжимал тугие складки ее плотного юного тела, оставляя синяки, вдыхал горьковатый запах ее чистых волос, наваливался на нее всем своим весом, словно питался ее силой, энергией, молодостью. А потом, как заботливая птица в клюве, приносил все это домой, Свете.
Света была похожа на фарфоровую балерину. Казалось, ее нельзя крепко прижать к себе – хрупкие ребра надломятся с едва слышимым сухим щелчком. От нее пахло, как от старого платья или от дома с привидениями, – пылью, лавандой, ладаном.
Рядом с ней можно было уснуть, уткнувшись в ее висок. А она гладила его по волосам бледной сухой ладонью. С ней можно было неторопливо разговаривать у камина. Ее тихий голос усыплял, успокаивал. С ней можно было гулять в парке, заботливо поддерживая ее локоть, чтобы не оступилась.
Светлана, может быть, была истеричкой, но никак не дурой. Естественно, она догадывалась о мальчишеской привязанности Антона. И всеми возможными способами ей подыгрывала, чтобы его удержать.
Холодная и практичная, она едва ли когда-то любила его всерьез. Пылкая влюбленность молодого мужчины льстила самомнению, поднимала ее на невидимый поднебесный пьедестал. Обо всех его интрижках она знала – ну или, по крайней мере, догадывалась. Ничего страшного – пусть гуляет. Только идиотки сомневаются в полигамной природе мужчин. Но она давно, очень давно для себя решила: Антона она не отпустит. Что бы ни случилось. Кого бы он ни встретил. У нее чутье, как у глубоководной акулы, – ни о чем не подозревающая жертва еще невинно плещется вдалеке, а к ней уже со скоростью боевой подводной лодки мчится почуявший кровь безжалостный хищник.
Так было со стюардессой Инной. Света блестяще разыграла партию, и призовой кубок, Антон, не отошел другой чемпионке.
И вот теперь эта девчонка.
Светлана ее прекрасно помнила. Настя ей сразу почему-то не понравилась – насторожила ее ненарочитая услужливость, ее мягкая плавность. И только идиот не заметил бы, как она смотрит на Антона. И когда тот зачастил в дом Шмаковых, Света сразу заподозрила: что-то тут неспроста. И дело тут не в холеной холодной Ольге Константиновне и не в ветреной свежей Оксане. А в Насте – серьезной, сероглазой. Девушка еще и думать об Антоне не смела, а Света уже все знала наперед. И все рассчитала так, чтобы остаться в выигрыше.
Тем вечером Светлана снова была режиссером – своего собственного, эксклюзивного спектакля. Она запудрила лицо тональным кремом на три тона светлее обычного, добавила под глаза синеватых теней – у Эсте Лаудер есть волшебный цвет, за который все симулянтки мира отдали бы свои медицинские карты. С одной стороны, выглядит как аутентичные синяки, с другой – выгодно оттеняет цвет глаз, они приобретают какую-то инопланетную, нереальную глубину. Нашла в недрах шкафа винтажный халат – черные атласные драконы на черном же шелке, кружева ручной работы, страусиный пух на воротнике. В таких одеждах томные курильщицы опиатов эпохи декаданса встречали своих поклонников – так, во всяком случае, казалось самой Светлане. Позвонила знакомой докторше, договорилась, что к ней пришлют «Скорую». Пятьсот долларов врачу, по двести – двум медсестрам; совсем недорого для того, чтобы ее плохое самочувствие получило авторитетное подтверждение.
Едва переступив порог своего пентхауса, Антон почувствовал терпкий запах сердечных капель. В прихожей были разбросаны чужие ботинки – дешевые, грубые, грязные. Сердце ухнуло вниз по позвоночному столбу, не раздеваясь, он помчался наверх, в спальню.
Светлана была похожа на восковую куклу – бледная, спокойная, в тот момент почти красивая, она лежала в разбросанных подушках, а вокруг суетились врачи, и по их искаженным лицам он сразу понял, что дело плохо. У Светы сердечный приступ. Если бы «Скорая» приехала на пять минут позже, ее не удалось бы спасти.
– Я позвонила им… Из последних сил, – слабо улыбнулась она, когда Антон присел на краешек кровати и погладил ее по волосам. – Я не могла… Вот так тебя оставить.
